В погоне за памятью. История борьбы с болезнью Альцгеймера - Джозеф Джебелли Страница 32

Но есть здесь и подводные камни. Исследования проводились на небольших выборках, обычно в несколько сотен человек. Кроме того, выискивать биомаркеры, растворенные в четырех литрах крови, труднее, чем в 150 миллилитрах спинномозговой жидкости. К тому же чужеродные субстанции в крови быстро уничтожаются, и сигналы постоянно пропадают.

В конце 2013 года Скотт Тернер, другой невролог из Джорджтаунского университета, предположил еще более неожиданный подход. В докладе на научной конференции он объявил, что болезнь Альцгеймера, вероятно, можно обнаружить в глазах. Тернер изучал альцгеймеровских мышей и выяснил, что их сетчатка, светочувствительный слой нейронов в задней части глаза, чуть ли не на 49 % тоньше, чем у здоровых животных5. Это поразительное открытие стало поводом для громких заголовков, которые стали бы еще громче, если бы результат повторился у людей. Как заметил тогда один наблюдатель: «Было бы прекрасно, если бы мы могли просто посмотреть человеку в глаза и увидеть, есть ли у него болезнь Альцгеймера, но, к несчастью, заметить болезнь гораздо сложнее»6.

Но все же начало положено – и необходимость в этом назрела уже давно. Ведь биомаркеры – это не только ранняя диагностика, они способны произвести переворот в разработке лекарств. Болезнь Альцгеймера развивается постепенно, поэтому лекарства от нее должны действовать медленно и на протяжении долгого времени, но тогда было бы трудно оценить их подлинную эффективность. А биомаркеры, отражающие мелкие биохимические изменения, показали бы, насколько действенно лекарство в процессе. Мы еще не знаем, к каким результатам приведут исследования биомаркеров, но после экскурсии по лаборатории Зеттерберга мне стало очевидно одно: сегодня это едва ли не самое интересное направление исследований болезни Альцгеймера.

Напоследок, перед отъездом из Гетеборга, Зеттерберг показал мне еще кое-что. Для него это было сокровенное воспоминание из детских лет. Мы взяли такси и поехали из больницы на окраину. Был вечер, череда фонарей терялась в густом зимнем тумане. Мы направлялись в государственный дом престарелых в пригороде под названием Фрёлунда, где шведские врачи экспериментируют с новыми методами ухода за подопечными, страдающими болезнью Альцгеймера. Я намеренно избегаю слов «больные» или «пациенты» – это просто обитатели дома престарелых.

Такси остановилось у современного белого трехэтажного здания неподалеку от ботанического сада и реки Гета-Эльв. Внутри нас встретила здешняя сотрудница Марика Маттссон, одетая очень просто – в джинсы и белую рубашку. Мы познакомились, после чего я оглядел фойе и подметил одну особенность: никто здесь не носил униформу. Более того, обстановка была прямо-таки домашняя. В доме престарелых живет 96 человек, у половины деменция, по большей части – болезнь Альцгеймера. Таких заведений по всей Швеции очень много: население стареет, и страна приспосабливается к демографическим изменениям.

Шведское правительство прекрасно обеспечивает своих долгожителей. В последние годы страна выделила 4,3 миллиарда шведских крон на здравоохранение для пожилых, и теперь ожидаемая продолжительность жизни в Швеции одна из самых высоких в мире. По оценкам, к 2035 году четверть населения Швеции будет старше 65 лет, а согласно докладу ООН за 2013 год, Швеция заняла первое место по качеству жизни пожилых (Великобритания оказалась на тринадцатом, а последнее занял Афганистан)7.

Когда я шел по коридорам вслед за Марикой, то прекрасно понимал почему. Комнаты обставлены мебелью из домов обитателей, украшены их безделушками. Кухонь и гостиных предостаточно – в каждой одновременно находится не больше шести человек. Здесь есть своя пекарня, изостудия, тренажерный зал, даже спа-центр (с внушительным джакузи). Какой контраст с лечебницей, где работал Алоис Альцгеймер, подумал я.

Однако главное – это царящая в доме атмосфера. По мнению Марики, задача сотрудников – обеспечить жильцам подобие родного дома.

– Ключевое слово – безмятежность, – сказала она. – Мы предпочитаем маленькие группы, потому что хотим, чтобы наши подопечные чувствовали себя как дома. И во многих случаях это удается. Иногда мы заменяем им родных, которых они забыли, – становимся отцом, матерью, сестрой, братом, школьной подругой.

Марика входит в гостиную и представляет меня компании, которая смотрит черно-белое кино. Некоторые явно увлечены зрелищем, а когда что-то упускают, обращаются за разъяснениями к молодому человеку, который сидит рядом. Кто-то, конечно, уже ничего не понимает. По словам Марики Маттссон, многие убеждены, что по-прежнему должны ходить на работу, и зачастую каждое утро одеваются и собираются, словно их ждут прежние профессиональные обязанности.

Кроме того, здесь были мать и дочь – они представились как Мария и Анника и сразу же предложили мне кофе. Марии семьдесят пять лет, она живет здесь уже год, с тех пор, когда симптомы у нее усугубились настолько, что домашние перестали с ними справляться. Первые проявления болезни они заметили восемь лет назад, когда обнаружили, что в холодильнике у нее вместо обычного набора продуктов хранится что-то одно, но в огромном количестве, например, 20 кусков сыра и больше ничего. Кроме того, Мария начала прятать деньги и ценности в карманах одежды, висевшей в шкафу. Эти невинные чудачества вскоре превратились в бесспорно грозные признаки: Мария стала интересоваться, где ее давно покойные родители.

– Они же умерли! Ты что, забыла? – сердилась Анника.

Когда Марии ставили диагноз, то взяли и анализ спинномозговой жидкости, так что она принадлежит к первому поколению больных, которых проверяли на наличие биомаркеров болезни Альцгеймера. Мария родом из Финляндии, она переехала в Гетеборг, когда ей было за 20, работала в пекарне, а затем вышла замуж за шведа, рабочего со сталелитейного завода, и стала домохозяйкой – растила Аннику и еще двоих детей. Когда Марии с мужем было за 60, а все дети выросли и разъехались из дома, они перебрались в маленькую, на три спальни, квартиру и стали ждать внуков и коротать время за любимыми занятиями.

Любимым занятием Марии была живопись. Пока она работала, она мечтала, что когда-нибудь нарисует цветы, которые видела в магазинах, и собирала вырезки из журналов с фотографиями любимых сортов. Но когда она наконец купила холст и выдавила краски на палитру, симптомы уже разыгрались настолько, что она не смогла сделать ни мазка.

– Я так злюсь, что она не желает рисовать, – заметила Анника, подливая себе кофе. Голос у нее был спокойный и мягкий, но в нем то и дело сквозила сталь: долгие годы наблюдения за матерью заставили ее привыкнуть к болезни Альцгеймера, и теперь Анника не грустила, а злилась. – У