Власть. Новый социальный анализ - Бертран Рассел Страница 41

о правительстве, возникающем из «общественного договора», и в этом случае договор заключается по Гоббсу, а не Руссо, то есть это такой договор, который граждане (или пираты) второпях заключают друг с другом, но не договор между ними и их лидером. Важный в психологическом отношении момент состоит в том, что люди готовы согласиться на такой договор только в том случае, если есть значительные возможности грабежа или завоевания. Именно этот психологический механизм, пусть обычно и в неявной форме, позволил царям, не являвшимся абсолютными монархами, приблизиться к такому статусу благодаря успешной войне.

Из этих рассуждений можно сделать вывод о том, что, хотя неограниченная власть царя должна получить нечто вроде добровольного согласия от группы его товарищей, приближенных к трону, большая часть его подданных обычно подчиняется из страха, а также вследствие обычая и традиции. «Общественный договор» в том единственном смысле, в котором он не является целиком и полностью мифом, – это договор между завоевателями, который теряет свое основание, если они лишаются выгод завоеваний. Что касается большинства подданных, страх, но не согласие – вот исходная причина подчинения царю, власть которого распространяется далее одного-единственного племени.

Именно потому, что мотивы лояльности во внутренней группе и страх в населении в целом настолько просты, едва ли не любое расширение пределов суверенных государств осуществлялось за счет завоевания, а не добровольного объединения в федерацию; и именно по этой причине монархия играла столь значительную роль в истории.

Однако у монархии есть очень серьезные недостатки. Если она является наследственной, невелика вероятность, что правители и в будущем останутся умелыми; если же в законе о наследовании есть неопределенность, будут вспыхивать династийные гражданские войны. На Востоке новый правитель обычно сперва убивал своих братьев; но, если кто-то из них спасался, он выдвигал собственную претензию на трон как единственный шанс избежать казни. Чтобы понять это, достаточно прочитать работу «Storia do Mogor» Майнучи, рассказывающей о Великих Моголах и со всей ясностью показывающей, что войны за престолонаследие более всего ослабили их империю. В нашей стране тот же урок преподали Войны роз.

Если, с другой стороны, монархия наследственной не является, вероятность гражданской войны еще больше. Эту опасность иллюстрирует Римская империя со смерти Коммода и до восхождения на трон Константина. Было придумано только одно действительно успешное решение этой проблемы, а именно метод, которым выбирают папу. Однако оно стало итогом развития, начавшегося с демократии; и даже в этом случае Великая схизма показывает, что метод не безупречен.

Еще более существенный недостаток монархии состоит в том, что обычно она безразлична к интересам подданных, не считая тех случаев, когда они совпадают с интересами царя. Тождество интересов в определенной степени возможно. У царя есть интерес к подавлению внутренней анархии, и потому его поддержит законопослушная часть его подданных, когда опасность анархии действительно велика. Также он заинтересован в богатстве подданных, поскольку оно приносит более значительные налоги. В международной войне интересы царя и его подданных будут считаться тождественными, пока он победоносен. Пока он продолжает расширять свои владения, внутренняя группа, для которой он является не господином, а предводителем, будет считать его службу им выгодной. Однако цари сбиваются с пути по двум причинам: из-за гордыни и опоры на внутреннюю группу, которая утратила способность повелевать. Что касается гордыни, египтяне терпели строительство пирамид, тогда как французы в конечном счете стали роптать на Версаль и Лувр; моралисты всегда выступали против придворной роскоши. «Неправедно вино, неправеден царь, неправедны женщины», – сказано в Апокрифах (2 Ездр 4:37).

Другая причина упадка монархии еще более важна. Цари приобретают привычку полагаться на определенную часть населения – аристократию, церковь, высшую буржуазию или, возможно, определенную географическую группу, такую как казаки. Постепенно экономические или культурные изменения уменьшают власть этой избранной группы, и царь становится столь же непопулярным, что и она. Он даже может, подобно Николаю II, оказаться столь недальновидным, что потеряет поддержку групп, которые должны быть полностью на его стороне; однако это исключение. Карл I и Людовик XVI поддерживались аристократией, но пали, поскольку против нее выступил средний класс.

Царь или деспот может сохранить свою власть, если он достаточно ловок во внутренней политике и успешен в политике внешней. Если ему приписывается почти что божественный статус, его династия может продолжаться сколь угодно долго. Однако развитие цивилизации кладет конец вере в его божественную природу; не всегда можно избежать поражения в войне; политическая ловкость не может быть неизменным качеством монархов. Поэтому рано или поздно, если не будет завоевания внешними врагами, произойдет революция, и монархия в таком случае либо уничтожается, либо существенно ограничивается в своей власти.

Естественным преемником абсолютной монархии выступает олигархия. Однако олигархия бывает разной: это может быть правление наследственной аристократии, богачей, церкви или политической партии. Все эти формы правления дают совершенно разные результаты. Наследственная земельная аристократия часто бывает консервативной, гордой, глупой и достаточно жестокой; в частности по этим причинам она всегда терпит поражение в борьбе с высшим слоем буржуазии. Правление богатых преобладало во всех свободных городах Средневековья и сохранялось в Венеции, пока его не уничтожил Наполеон. Такие правления в целом являются более просвещенными и умелыми, чем большинство других, известных нам из истории. Так, Венеция веками прокладывала для себя разумный курс среди сложных интриг, располагая дипломатической службой, которая у нее была эффективнее, чем у любого другого государства. В торговле деньги создаются умом, который не может просто диктовать свои условия, и в то же время ум – обычный признак правительств, состоящих из успешных купцов. Современный промышленный магнат – совершенно иной тип, в том числе потому, что он в основном имеет дело с технической манипуляцией материалами, но также потому, что с людьми он взаимодействует как с армией наемных работников, а не с равными, которых необходимо убеждать, а не принуждать.

Правление церкви или политической партии, которое можно назвать теократией, – это форма олигархии, в недавнее время приобретшее новое значение. У него была и более старая форма, сохранившаяся в папской области или в иезуитском режиме Парагвая, но его современная форма начинается с правления Кальвина в Женеве, если не считать весьма кратковременной власти анабаптистов в Мюнстере. Еще более современным стало «правление святых» при Кромвеле, которое в Англии закончилось Реставрацией, но долгое время сохранялось в Новой Англии. В XVIII–XIX веках можно было думать, что правление такого типа исчезло навсегда. Но оно было возрождено Лениным, усвоено в Италии и Германии, а также всерьез опробовано в Китае.

В такой стране, как Россия или Китай, где основная масса населения является неграмотной и не обладает каким-либо политическим опытом, успешный революционер оказывался в весьма сложной ситуации. Демократия по западному образцу в ней не могла добиться успеха; она была опробована в Китае, но с самого начала выглядела провалом. С другой стороны, революционные партии в России не испытывали ничего, кроме презрения к земельной аристократии и