Тайны древней Африки - Николай Николаевич Непомнящий Страница 67

Обе хроники — и «История искателя», и «История Судана» — полны названий должностей — государственных и придворных. Причем эти должности охватывали самые разнообразные области жизни государства. Здесь были и «канфари», или «курмина-фари», — высший сановник державы, наместник ее западных областей; и следующий за ним по значению «балама» — начальник управления и армии в центральной части государства; и «хи-кой» — начальник царских кораблей; и «уандо» — начальник дворцовой полиции; и великое множество наместников отдельных областей и городов с самыми разными титулами. Среди этих названий часть составляли сонгайские, часть — мандингские, и это вполне понятно. Многие местности, до того как попасть под власть сонгаев, были провинциями Мали, и правители Гао, точно так же как и их предшественники, старались не разрушать, а использовать прежнюю систему управления новыми владениями. К тому же новая династия — у нас уже была об этом речь — происходила из народа сонинке, относящегося к той же группе, что и малинке. И при дворе аскии не слишком задумывались над происхождением того или иного титула или звания; в этом отношении там не страдали национальной ограниченностью.

Участие мусульманского духовенства в борьбе аскии Мухаммеда против ши Баро заставило нового правителя подчеркнуто демонстрировать свою почтительность в отношении факихов. Но одними внешними знаками почтения дело не обошлось. Одним из первых шагов, которые аския предпринял, придя к власти, стало назначение кадиев, мусульманских судей, во все мало-мальски заметные города страны, не говоря уж о таких центрах, как Дженне или Томбукту. А кадии пользовались многими преимуществами, имели очень реальную власть в своих городах. Правда, аския и в этом случае проявил себя трезвым и практичным политиком. Большинство привилегий дано было в начале его царствования, а впоследствии он их мало-помалу отобрал. Махмуд Кати, человек, чья осведомленность не вызывает ни малейшего сомнения, так же как и его преданность аскии, очень хорошо понял смысл этого. «Все это было, — рассказывал он, — в начале его деятельности ради согласия сердец его народа. Когда же его власть укрепилась и государство утвердилось, аския от всего этого отступил». Но все-таки если отнять ту или иную привилегию в церемониале было несложно, то гораздо труднее было отобрать у факихов реальную их власть там, где они ее получили.

Вот как обстояли, например, дела в Томбукту. Здесь кадий Махмуд ибн Омар возымел такую силу, что аскии пришлось специально приехать к нему для выяснения животрепещущего вопроса: кто же все-таки хозяин в городе?

Махмуд Кати очень живо рассказал, как аския, помянув своих предшественников и предшественников кадия, Спрашивал: «Разве же эти кадии препятствовали государям свободно распоряжаться в Томбукту и делать в нем то, что им хотелось: повелевать, запрещать, взимать дань?!». Махмуд ибн Омар хладнокровно ответствовал: нет, не препятствовали. «Так почему же ты, — возмутился аския, — мешаешь мне, отталкиваешь мою руку, выгоняешь моих посланцев, которых я отправлял по своим делам, бьешь их и велишь гнать из города?!». В ответ кадий сослался на то, что в начале своего правления аския попросил у него, Махмуда ибн Омара, духовного покровительства и заступничества, дабы спасти его от адского пламени.

Интереснее всего то, что, хотя произвольный характер такого расширенного толкования просьбы аскии был совершенно очевиден, Мухаммеду пришлось уступить: он сделал вид, что вполне удовлетворен объяснениями кадия, и уехал. Даже на вершине своего могущества он не мог себе позволить вступить в открытую борьбу с городской знатью Томбукту, которую представлял кадий Махмуд.

Через четыре с половиной года после своего вступления на престол, в октябре 1496 г., аския Мухаммед I отправился в хадж. В истории средневековых западносуданских государств такое путешествие всегда было важнейшей внешнеполитической акцией — мы видели это на примере хаджа Мусы I. Для аскии же совершить хадж значило, кроме того, еще и подтвердить ту репутацию борца за мусульманское правоверие, которой он добился во время войны против «безбожной» династии, ши.

Оформление хаджа на сей раз было несравненно более скромным, чем во времена мансы Мусы. Аскию сопровождали всего полторы тысячи воинов — пятьсот конных и тысяча пеших. И ни о каких ста вьюках золота не было и речи: караван вез всего триста тысяч мискалей, которые в свое время оставил сонни Али на хранение хатибу мечети в Томбукту. Конечно, и это были немалые средства: на треть этой суммы аския смог купить в Медине большие участки земли, которые затем пожаловал в пользу мусульман-паломников из Западной Африки. Но все же экономические возможности Мухаммеда Туре оказались меньше возможностей Мусы Кейта. Западный Судан, разоренный беспрерывными войнами на протяжении всего XV в., не мог обеспечить первого аскию такими же богатствами, как его прославленного предшественника.

Как и следовало ожидать, и Кати, и ас-Сади много рассказывают об образцовом благочестии аскии Мухаммеда, о его многочисленных беседах с богословами и потомками пророка в Каире, Мекке и Медине. Во всех этих рассказах почти неизменно присутствуют два ближайших советника аскии — факихи Салих Диавара и Мухаммед Туле. Многое в рассказах о пребывании Мухаммеда— откровенная легенда, так же, как и в сообщениях о чудесных встречах его приближенных со сверхъестественными существами — джиннами. И причина здесь одна (не говоря уж, конечно, об обычном стремлении хронистов приукрасить личность и заслуги любимого героя): не было ничего более существенного, о чем стоило бы рассказывать. Хадж сонгайского государя не вызвал на тогдашнем Переднем Востоке почти никакого отклика. На этот район надвигалась страшная турецкая угроза, и в Дамаске или в Каире было попросту не до хаджа царя далекой страны, лежавшей где-то позади великой пустыни.

Единственным существенным результатом паломничества аскии оказалось то, что он был провозглашен халифом, т. е. не только светским, но и духовным главой мусульман Западной Африки. Никто из его предшественников этого титула не имел. Впрочем, внешнеполитического значения этот акт не имел никакого, никто не собирался считаться с мнением мекканского шерифа[14]. Зато внутри своей державы Мухаммед мог надеяться извлечь из нового титула некоторую пользу: титул делал его более независимым от мусульманской верхушки Западного Судана, позволял как-то ограничить ее постоянно растущие аппетиты.

В августе 1498 г. аския Мухаммед — теперь уже ал-Хадж Мухаммед— возвратился в Гао. И сразу же отправился в поход на моей. А на следующий год последовал второй поход — на запад, в Тендирму, а