Я и Ты - Мартин Бубер Страница 8

что сменяющие друг друга культуры при всем различии их оттенков в самом своем начале выстраивают схожие первобытности, в пределах которых они располагают маленьким миром объектов; тем самым жизни индивида соответствует не жизнь рода, а жизнь отдельной культуры. Но, если отвлечься от изолированных, по видимости, культур, которые, находясь под историческим влиянием других культур на определенной, не слишком ранней, но предшествующей эпохе наивысшего подъема стадии, перенимают их мир Оно, будь это благодаря непосредственному заимствованию современного мира Оно, как это было с заимствованиями греков у египтян, или опосредованному заимствованию у прошлого, как это было в случае обращения западной христианской культуры к культуре древнегреческой; эти менее развитые культуры расширяют свой мир Оно благодаря не только собственному опыту, но и растущему влиянию чужого опыта; благодаря этому происходит решающее расширение, связанное с новым открытием заимствованного опыта. (При этом оставим пока без внимания мощное участие в этом процессе мира Ты с его прозрениями и подвигами.) Таким образом, как правило, мир Оно каждой культуры полнее мира Оно культуры предшествующей, и, несмотря на временные остановки и рецессии, мы отчетливо видим в истории прогрессивное увеличение мира Оно. Здесь несущественно, носит ли «картина мира» какой-либо культуры характер конечности или так называемой бесконечности, а лучше сказать не-конечности (отсутствия конечности); на самом деле «конечный» мир может иметь больше составных частей, вещей, процессов, нежели мир «бесконечный». Надо также принять во внимание, что сравнивать надо не только объем знаний о природе, но и уровень общественной дифференцировки и технических достижений; именно этими двумя обстоятельствами определяется расширение мира объектов.

Основное отношение человека к миру Оно охватывает опыт, который непрестанно создает этот мир, и использование, которое ставит перед миром Оно многообразные цели, направленные на сохранение, облегчение и оснащение человеческой жизни. С ростом мира Оно должна также расти способность к его опытному познанию и использованию. У индивида все в большей степени появляется возможность замены непосредственного опыта опосредованным, то есть «приобретенным посредством знания»; все в большей степени появляется у индивида возможность сводить использование к специализированному «применению»; необходимостью становится постоянное усовершенствование способностей от поколения к поколению. Это по большей части имеют в виду, когда говорят о прогрессивном развитии духовной жизни. При этом люди своим греховным словоупотреблением противоречат духу, ибо эта самая «духовная жизнь» является по большей части препятствием для жизни человека в духе, а в лучшем случае – материей, которая, покоренная и оформленная в нем, должна просто исчезнуть.

И это препятствие, ибо улучшение способности к опытному познанию и использованию достигается по большей части через ослабление силы отношения человека, силы, которая одна только и позволяет человеку жить в духе.

Дух в его человеческом откровении является ответом человека на свое Ты. Человек глаголет разными языками – языком речи, искусства, действия, но дух един, и это ответ на возникающее из тайны и из тайны обращающееся к человеку Ты. Дух есть слово. И хотя устная речь облекается в слова в мозгу человека, а потом озвучивается в гортани, и то и другое суть лишь преломления истинного процесса; в действительности не речь присутствует в человеке, но человек пребывает в речи и глаголет из нее – и это касается всякого слова и всякого духа. Дух пребывает не в Я, а между Я и Ты. Дух – это не кровь, струящаяся по жилам внутри человека, его можно уподобить воздуху, которым ты дышишь. Человек живет в духе, если может ответить своему Ты. Он может это сделать, если вступает в отношение со всем своим существом. Только благодаря обладанию силой отношения может человек жить в духе.

Однако здесь на первый план сильнее всего выступает судьба процесса отношения. Чем мощнее ответ, тем сильнее связывает он Ты, тем сильнее превращает его в объект. Только молчание, обращенное к Ты, только молчание всех языков, молчаливое пребывание в неоформленном, неразделенном доречевом слове освобождает Ты, пребывает с ним в сдержанности, где дух не возвещает о себе, но просто существует, просто есть. Всякий ответ связывает Ты с миром Оно. Это горе человека, и в этом его величие, потому что именно так среди живых возникают знание, произведение, картина и образец.

Однако то, что превращается в Оно, застывает в вещь среди вещей, наделяется смыслом и предопределением, которые снова и снова его преображают. Снова и снова – так было задумано в час духа, когда он вложил себя в человека и зачал в нем ответ, – объектное должно вспыхивать настоящим, возвращаться в стихию, из которой вышло, рассматриваться и проживаться людьми как нечто настоящее.

Исполнение этого смысла и этого предназначения расстраивает тот человек, который удобно расположился в мире Оно, как в мире, который следует познавать опытом и использовать, и теперь он удерживает связанное в мире вместо того, чтобы его освободить, наблюдает вместо того, чтобы прозревать, и применяет вместо того, чтобы воспринять.

Что касается познания, сущность раскрывается познающему в созерцании предстоящего. То, что созерцают как присутствующее, по необходимости надо понимать как объект, сравнивать с другими объектами, помещать в ряд с другими объектами, объективно описывать и расчленять; в предмет познания это может войти только в качестве Оно. Однако в созерцании это было не вещью среди вещей, не процессом среди процессов, но исключительно присутствующим. Сущность не проявляет себя в законе, выводимом из явления, но обнаруживается в самом явлении. То всеобщее, что при этом мыслят, представляется как распутывание клубка события, ибо его созерцали в особенном, в присутствующем. Теперь же оно заключено в Оно-форму понятийного познания. Тот, кто выведет его из этого узилища и, созерцая, вновь прозрит в нем присутствующее, исполнит смысл того акта познания, который есть действительное и действующее между людьми. Но познание можно использовать следующим образом: «Дело, стало быть, обстоит так: эта вещь называется так-то, она обладает такими-то свойствами, она должна находиться там-то и там-то». И при таком подходе то, что становится Оно, им остается, познаётся и используется как Оно, применяется как деятельность по «ориентации» в мире, а затем – и по «покорению» мира.

То же относится и к искусству: в созерцании предстоящего образ раскрывается художнику. Он преобразует его в произведение. Это произведение находится не в мире богов, а в этом большом мире людей. Естественно, оно «здесь», пусть даже на нем не остановится ни один человеческий взгляд, но оно спит. Китайский поэт рассказывает о том, как люди не захотели слушать песню, которую он играл на нефритовой флейте; тогда поэт стал играть ее для богов, и они приклонили к ней свое ухо;