Фаина Раневская - Крымские каникулы. Дневник юной актрисы Страница 10

Усердно тружусь над моей Шарлоттой Ивановной. Непрестанно докучаю Павле Леонтьевне с вопросами и сомнениями. Если все сложится хорошо… Ах, я даже подумать боюсь об этом, не то чтобы написать. Сыграть в пьесе Чехова – великое счастье для любой актрисы, но для меня, его землячки, это счастье втройне. Заветная мечта глупой и самонадеянной артистки Раневской – сыграть Раневскую в нашем таганрогском театре. Предложи мне кто сделать выбор между «Вишневым садом» на таганрогской сцене и в Малом театре, я бы, не задумываясь, выбрала бы Таганрог, город, в котором Чехова не только чтут, но и искренне любят.

Цены в Симферополе заоблачные. Закрытие границы (кто только это выдумал?) привело к тому, что цены стали расти еще быстрее. Генерал Сулькевич не может договориться с гетманом Скоропадским, и потому хлеб теперь отпускается по карточкам. На человека дают один фунт в день, но при желании (и наличии денег) можно купить сколько угодно хлеба, только за тройную цену. В слове «гетман» мне слышится нечто опереточное. Донос на гетмана-злодея царю Петру от Кочубея… Зачем этот нехороший гетман вздумал перекрывать границы? Он же приличный человек, генерал, окончил Пажеский корпус. Не понимаю. Ничего не понимаю.

Возвращаясь домой с провизией, Тата хлопает себя руками по бокам и говорит: «Ох, матушки мои родимые!» Переняла у нее этот жест и эту фразу. Пригодится. До встречи с Павлой Леонтьевной я жадно впитывала только то, что видела на сцене. У актеров это называется «обезьянничать». Павла Леонтьевна научила меня наблюдать жизнь, подмечать интересное не в актерах, а в обычных людях.

Рассмешила Павлу Леонтьевну за обедом, когда мы ели суп. Я вслух пожалела о том, что к этому супу (довольно жиденькому) у нас нет грибенес. «Грибы нес? – переспросила Павла Леонтьевна и рассмеялась. – Ах, как смешно!» Я объяснила, что «грибенес» – это шкварки.

Я сыграла Шарлотту Ивановну! Я выходила кланяться в «Вишневом саде»! Павла Леонтьевна держала меня за руку! Нас несколько раз вызывали из-за кулис аплодисментами. Я прекрасно понимаю, что моя заслуга в том весьма мала, если не сказать ничтожна, но мне невообразимо приятно. Павла Леонтьевна сказала, что я была неподражаема. Понимаю, что она, по доброте душевной, преувеличивает, чтобы меня ободрить. Но я и сама довольна тем, как играла, довольна настолько, насколько я вообще могу быть довольной собой. Мои скромные успехи нравятся далеко не всем членам нашей труппы. А. М., игравший Лопухина, отпустил в мой адрес несколько ехидных замечаний. Ехидство было скрыто под маской дружеского участия, но все равно проступало. Когда меня пытаются уколоть под маской дружеского участия, я всегда теряюсь, не зная, что мне делать, принимать ли вызов или сделать вид, будто я, по простоте душевной, ничего не заметила. Чаще предпочитаю притворяться простушкой. Так же поступила и на этот раз. А. М. – крайне неприятный человек. Кичится своим знакомством со Станиславским и тем, что якобы состоит (или состоял) с ним в переписке.

Е-Б. вдруг начал говорить о том, что нам лучше бы было перебраться из Евпатории в Одессу. Там, мол, и публика богаче, и сборы лучше, и молоко белее, и вороны поют соловьями (про молоко и ворон я добавила от себя). Никто не может понять, какая муха его укусила. Павла Леонтьевна говорит, что это обычная зависть. Кто-то что-то сболтнул, а наш Е-Б. загорелся. Всерьез его слова никто из нас не принимает. О какой Одессе может быть речь, если с симферопольским театром у нас подписан контракт, а с одесским ничего не подписано? Вдобавок надо окупить расходы, связанные с переездом, печатанием афиш и пр. С. И., от которой ничего не скрыть, подозревает, что причиной странного поведения Е-Б. может быть кокаин. Кокаинистов здесь очень много. Люди пытаются «запудрить» свои страхи. Многие не находят нужным скрывать эту привычку, а некоторые даже бравируют ею. Дамы стыдливо носят кокаин в пудреницах, а мужчины в тех баночках, в которых он и продается. Любая торговля немыслима без обмана – кокаин разбавляют зубным порошком. Думаю, что С. И. права. Ее догадки всегда подтверждаются.

Напрасно я молча сносила шпильки, которые мне подпускал А. М. С подобными людьми нельзя быть покладистой. Не встречая отпора, они нападают все чаще и пытаются уязвить больнее. Сегодня, в паузе между репетициями, он завел разговор о Ханжонкове[46], который снимает картины в Ялте и будто бы между делом обратился ко мне и сказал, что с таким голосом, как у меня, лучше посвятить себя не сцене, а экрану. Эти слова сопровождались смешками, придававшими сказанному вид дружеской шутки, но тем не менее больно меня уязвили. Я решила, что с меня довольно, и посоветовала А. М. то же самое, приведя к месту еврейскую пословицу: «Немой дурак всем кажется мудрецом». А. М. покраснел, начал раздувать щеки, но по моему взгляду понял, что я настроена решительно, и стушевался. Должна отметить, что мой ответ вызвал гораздо больший смех, нежели слова А. М. Зная мстительный характер А. М., я теперь буду начеку. В жизни он мне ничем навредить не сможет, но на сцене может устроить подвох – задержать свою реплику или сделать что-то еще. Проще всего незаметно скорчить смешную рожу. Я ужасно смешлива и не могу сдержать смех. Кое-как научилась маскировать его под кашель. Павла Леонтьевна, когда я ей рассказала о стычке с А. М., смеялась и сказала, что у меня начинают прорезаться зубки. Какие там зубки! При виде А. М. у меня прорезаются клыки.

Проклятый А. М., чтоб его схватило! Он разбередил мне душу. Я прежде никогда не мечтала о кинематографе и всегда считала, что голос и волосы – это лучшее, что у меня есть. Теперь я недовольна своим голосом. Пью сырые яйца и мечтаю о том, чтобы Ханжонков приехал по делам в Симферополь, пришел на «Вишневый сад», пленился моей игрой и предложил мне роль в одной из своих картин. (У нас в Таганроге тоже жили Ханжонковы, но, насколько мне известно, этот Ханжонков из Новочеркасска).[47]

Я вдруг осознала главное преимущество кинематографа. Пусть он немой и бесцветный, но зато он вечен. Картина, в которой я сыграю, сможет пережить меня на века. Ни с кем не делюсь вспышкой своего тщеславия. Даже с Павлой Леонтьевной. У нас принято иронизировать в адрес кинематографических актеров. Сцене я никогда не изменю, но между делом иногда можно позволить себе сняться в картине. Как говорила наша кухарка, иногда и кантор ходит в бордель. Но мои мечты, скорее всего, так и останутся мечтами. С моей физиономией путь в кинематограф заказан. В театре зрители сидят далеко от сцены и не видят всех деталей. Вдобавок выручает грим. В картинах же лица показывают на весь экран, и поэтому там нужны красавицы вроде Веры Холодной[48] или Веры Каралли[49].

Перечитала то, что написала, и отругала себя за глупые мысли. Такое чувство, будто я изменила театру. Запретила себе думать о кинематографе. Вместо этого думаю о красоте. Почему одни лица считаются красивыми, а другие нет? Кто это придумал? Что такое красота? Почему есть некрасивые люди, но не бывает некрасивых кошек? Для меня главное в человеке – это глаза. Их не напрасно считают зеркалом души. Душа отражается в глазах. Если глаза живые, выразительные, если они излучают свет и тепло, то такого человека я считаю красивым, не обращая внимания на форму его носа. Если же глаза тусклые, как у дохлой рыбы, то правильный нос и прочие достоинства не поправят дела. Примеров тому много, достаточно посмотреть по сторонам.

Неожиданные встречи продолжаются. Сегодня на улице столкнулась с моей землячкой С. И., дочерью одного из главных конкурентов моего отца. Несмотря на то что наши отцы недолюбливали друг друга, моя сестра и С. были подругами. С. И. рассказала, что ее отец умер, что она вышла замуж, что муж ее сейчас служит у Деникина и она очень беспокоится за него. Разумеется, любая женщина станет беспокоиться о муже, который ушел воевать. Если бы я была министром, то приказала бы давать молодоженам отсрочку от воинской службы на год, чтобы они успели насладиться прелестями семейной жизни. Старший брат С. И. стал большевиком. Она не понимает, как это могло произойти. Я тоже не понимаю, как сын купца и промышленника может стать большевиком, ведь большевики против собственности. Спросила С. И. о своих, но она ничего не смогла рассказать. Я пригласила С. И. в театр. Сказала, чтобы она не покупала билет, а вызвала бы меня. Каждый из участвующих в спектакле имеет право провести двух человек. Я еще ни разу не пользовалась этим правом. С. И. дает уроки игры на фортепиано. Мне приятно сознавать, что в такое сумбурное время, как наше, люди ходят в театры и учат детей музыке. Это вселяет надежду на то, что все образуется.

Выходя на сцену в роли Шарлотты Ивановны, чувствую зуд в пятках, так мне хочется сыграть Раневскую. Одергиваю себя, напоминаю, что такая прыть до добра не доведет, что всему свое время, но это плохо помогает. Такое чувство, что я смогу справиться с любой ролью. Невероятное, окрыляющее чувство. Никогда в жизни не испытывала ничего радостнее. Павла Леонтьевна говорит, что все это от того, что я наконец-то поверила в свои силы и перестала волноваться по пустякам. На самом деле волноваться я не перестала, но теперь волнуюсь иначе. Уже не боюсь, что меня вышвырнут из труппы, не боюсь, что меня освищут. Волнения стали более приземленными. Боюсь оговориться, боюсь, что мне долго не дадут новой роли, боюсь, что Е-Б. и здесь рассорится с городскими властями и нам придется переезжать в Одессу или еще куда. Мне не хочется уезжать из Симферополя. Мне здесь нравится, нравится больше, чем в Евпатории, несмотря на отсутствие моря. Подобно всем людям, выросшим у моря, я не испытываю к нему особенного пиетета. Могу любоваться им часами, могу побарахтаться в воде, но не страдаю от его отсутствия так, как, например, С. И. Для нее морской воздух – сокровище. Ирочка тоже скучает по морю. Она вообще в последнее время изменилась. Дичится, неохотно вступает в разговоры, а совсем недавно была такая болтунья. Если пытаюсь растормошить ее, начинает дерзить. Подозреваю, что она влюбилась. Поделилась своими догадками с Павлой Леонтьевной. Та удивилась: не рано ли? Я рассказала, что сама в первый раз влюбилась всерьез в одиннадцать лет и обезумела от этой любви так, что потеряла сон и аппетит. Едва до нервной горячки дело не дошло, но вдруг я увидела, как мой возлюбленный (он служил в конторе у отца) очищает нос от содержимого при помощи двух пальцев, и моя любовь тотчас же исчезла. Оказалось, что у Павлы Леонтьевны была похожая история. Она точно так же охладела к одному красавцу поручику, когда увидела его в сильном подпитии. Ей тогда было четырнадцать лет. Мы договорились не докучать Ирочке, дать ей побыть наедине со своими чувствами. Спустя некоторое время она станет прежней. Мне очень любопытно, в кого она влюблена. Предполагаю, что это кто-то из нашей труппы. Или же это наш обольстительный красавчик И.?