Татьяна Воронецкая - Леонид Филатов. Забытая мелодия о жизни Страница 10

Так что же во многом определяет театр Любимова? Прежде всего – поиск формы, наиболее идеально передающей существо произведения. Она – во всем, в том числе и в актерской игре. Форма – не самоцель, форма – существование, способ познания. В отличие от кинематографа, телевидения и других видов искусства преимущество театра в его живом общении со зрителем. С появлением кинематографа театру предрекали смерть, но нет пока замены живому дыханию театра, особенно в наш век усложнившихся человеческих отношений, остро вставших вопросов коммуникабельности и одиночества. Говоря об общении в театре, мы подразумеваем под этим именно общение, контакт между зрителем и актерами. Для такого контакта актерская личность, индивидуальность особенно необходима в современном театре. Сегодня неинтересно некое безликое действо, где актер – транслятор идей, заложенных в драматургии, и не более того. Поэтому, чтобы совместить идею, мысль своего героя со своим «я» и тысячью зрителей, нужен момент отстраненности в собственной роли, где ты и роль если и сливаются, то на миг наивысшего творческого откровения. К такому состоянию актера подводит режиссура, форма, рисунок роли, жесткий и четкий, овладев которым актер обретает особую свободу, возможность импровизировать. Найденная форма позволяет оптимально воплотить существо роли.

Театр на Таганке всегда отличало максимально активное участие зрителя, включение его в действие, иногда даже эпатаж. Главное – вывести зрителя из состояния безразличия, душевного сна, чтобы он наиболее остро ощутил время, свою сопричастность к проблемам дня, истории, чтобы конфликт прошедший стал его личным конфликтом, его болью. На эго направлена вся режиссура спектаклей, и личность актера обретает особое значение. На одной из репетиций «Маленьких трагедий» А.С. Пушкина Ю.П. Любимов, давая комментарии артисту, сравнивая актеров Запада и нашей страны, сказал: «Очень трудно достучаться (на Западе) до актера, задеть его за живое, но, когда это удается, получается огромный результат, там даже больше, чем здесь… Здесь все-таки легче, актеры понимают, что необходимо, чтобы работала личность художника, а не только ремесло, хотя и очень высокое. В него входит и умение искренне плакать, и предельно правдиво жить, но все равно актер как бы закрыт, несмотря ни на что. Грубо говоря, школа представления, очень высокого, но представления. А в дополнение к Станиславскому не то, что он называл школой переживания, – ”жизнью человеческого духа“. Это несколько высокопарная формулировка. Я бы сказал так: данные личности господина Артиста, без которой брехтовский театр вообще не может существовать. В нем же действует закон отчуждения, который позволяет актеру как бы отойти в сторону, но для того, чтобы отойти от своей личности, надо ее иметь, а то некуда отходить. Извините за парадоксы такие, но это так. Мне бы хотелось, чтобы это замечательное стихотворение А.С. Пушкина было от вашей личности прочитано…»

Форма, личность актера – это прежде всего эстетическая модель, концепция театра, конечно же, имеющая свои исторические корни. Подобная модель невозможна без еще одного важного компонента, который дает свободу таланту, личности, – профессионализма. Профессионализм актера – максимальное владение собой, своими нервами, речью, телом, мимикой.

Все имеет взаимосвязь: личность – талант – профессионализм. Чем богаче «внутренняя речь», звучащая в сознании актера, тем точнее его жесты и тон речи. «Жест и тон – это синтаксис для деятелей театра»[9]. Как важно правильно подобрать синтаксис, чтобы он был точно для твоей роли, твоего внутреннего состояния.

Мгновение тишины

В сошедшей с ума вселенной, —Как в кухне, среди корыт, —Мы глохнем от диксилендов,Парламентов и коррид.

Мы всё не желаем верить,Что в мире истребленаУгодная сердцу ересьПо имени Тишина.

Нас тянет в глухие скверы, —Подальше от площадей, —Очищенные от скверныМашин и очередей.

Быть может, тишайший гравий,Скамеечка и жасмин —Последняя из гарантийСпасти этот бедный мир…

Неужто, погрязши в дрязгах,Мы более не вольныСоздать себе общий праздник —Мгновение тишины?..

Коротенькое, как выстрел,Безмолвное, как звезда, —И сколько б забытых истинУслышали мы тогда!..

И сколько б НаполеоновЗамешкалось крикнуть «пли!»,И сколько бы опаленныхНе рухнуло в ковыли…

И сколько бы пуль напрасныхНе вылетело из дул!..И сколько бы Дам ПрекрасныхНе выцвело в пошлых дур!..

И сколько бы наглых пешекУзнало свои места!..И сколько бы наших певчихСумело дожить до ста!..

Консилиумы напрасны.Дискуссии не нужны.Всего и делов-то, братцы, —Мгновение тишины…

«– Леонид Алексеевич, у вас есть недостатки, которые мешают в работе?

– Да. У кого же их нет? Мешает и непоследовательность, и непостоянство в работе. Не умею сопротивляться обстоятельствам. При всей реактивности своего существования я очень мягкодушен. Почти не умею говорить “нет”, из-за чего снялся во многих фильмах, которых вполне бы могло не быть в моей жизни. Пытаюсь быть потверже».

В спектакле «Пугачев»

 На сцене с Владимиром Высоцким в спектакле «Гамлет»

Репетиции с Юрием Любимовым

…Театр работает над «Маленькими трагедиями» А.С. Пушкина. К десяти часам утра Леонид приходит на репетиции, которые идут до трех часов, а вечером, в 18.00, опять необходимо быть в театре и готовиться к вечернему спектаклю. Режим более чем жесткий. Репетиции – не простое повторение текста. Всякий раз это проживание, интерпретация, варианты, смысловые нюансы, определяющие твою пластику, речь; споры с собой, с партнерами по роли, с режиссером, которые происходят не столько в словах (хотя и в них тоже, без этого не обойтись), сколько в твоих вариантах игры.

Декорации «Маленьких трагедий» в традиции театра – скромны и лаконичны. Задник новой сцены театра с зияющими черными проемами окон. Вдоль всей сцены – стол, покрытый черным сукном. Около каждого места за столом сделан потайной свет, освещающий лица актеров. Никакой костюмной шумихи. Все актеры в черных плащах… За столом Пира сходятся герои «Маленьких трагедий». Трагедия «Пир во время чумы» – драматургический центр спектакля. Стол Пира превращается то в могилу Командора, то в клавесин Моцарта, то в сундук с золотом Скупого рыцаря. За этим столом совершаются убийства, предательства, обман, за ним же пируют и ноют в разгул чумы и смерти. Как бы все действие спектакля происходит за столом. Это режиссерское решение несколько настораживает, кажется излишне статичным и несценичным. Любимов ищет варианты динамики, чтобы пушкинский текст мог читаться вольно, свободно, не был задушен скованностью артистов. Все сидящие за столом могут свободно передвигаться, так как кресла, на которых они сидят, с колесиками. Артисты движутся по сцене, усиливая интонации поэтического текста. «Езда» дается пока сложно, действия актеров и текст, который они произносят, а тем более мысли и душа еще не согласуются, что вызывает у них раздражение…

Ю.П. ЛЮБИМОВ: «Надо репетировать вольно, иначе задавит Пушкин. Поэтому я говорю: “Не надо шептать! Играть все это надо широко, не приучать себя, что постепенно я дойду до глубокой правды. Нет! Тут легче приходить к настоящей правде через форму, потому что форма дает широту. Формой я называю знаки препинания, цезуру, широту строфы. Нельзя обыденно говорить, вы же понимаете, это невозможно!” Я думаю, можно Н. Эрдмана сыграть идеально, поняв его интонацию. Вот почему К. Станиславский все время просил его приходить в театр и читать пьесу, чтобы артисты мхатовские услышали, как он, создатель пьесы, чувствует ее. Потом Константин Сергеевич спрашивал артистов, поняли ли они, как надо играть эту пьесу… Поехали дальше…»

Любимов на репетиции сидит на своем обычном месте – в десятом ряду, за столиком с лампой. Когда ему что-то не нравится, он включает лампу и начинает говорить, объяснять, спорить, иногда идет к сцене и там продолжает разговор с актерами…

«Прошу вас медленно отъезжать в креслах, не надо резко. Тогда будет красивая сцена… Как бы прислушиваясь… Замедленно… Отъехали… послушайте, я слышу стук колес. “Чумная” телега едет… Поворачивайтесь. Отъезжайте…» Актеры в напряженном молчании прослеживают со сцены глазами путь «чумной» телеги, которая подается только монотонным звуком – напоминание о смерти… В городе умирают, в городе – чума… Сцена не удается. Любимов недоволен. Движения в креслах у актеров пока порывистые, корявые, сбивающие их с текста, а не помогающие.

Юрий Петрович объясняет актеру Валерию Золотухину, как должны звучать слова А.С. Пушкина: