Эльвира Сарабьян - Актерский тренинг по системе Георгия Товстоногова Страница 18

(Татьяна крадется из двери своей комнаты, встает за занавесом и слушает.)

НИЛ. Мы славно будем жить, увидишь! Ты – такой милый товарищ… нужды ты не побоишься… горе – одолеешь…

ПОЛЯ (просто). С тобой – чего же бояться? Да я и так – одна не робкая… я только смирная…

НИЛ. И ты упрямая… сильная, не согнешься… Ну, вот… рад я… Ведь знал, что все так будет, а рад… страшно!

ПОЛЯ. Я тоже знала все вперед…

НИЛ. Ну? Знала? Это хорошо… Эх, хорошо жить на свете! Ведь хорошо?

ПОЛЯ. Хорошо… милый ты мой друг… славный ты мой человек…

НИЛ. Как ты это говоришь… вот великолепно сказала!

ПОЛЯ. Ну, не хвали… надо идти… надо идти… придет кто-нибудь…

НИЛ. А пускай их!..

ПОЛЯ. Нет, надо!.. Ну… поцелуй еще!..

(Вырвавшись из рук Нила, она пробегает мимо Татьяны, не замечая ее. А Нил, идя за ней с улыбкой на лице, увидал Татьяну и остановился пред ней, пораженный ее присутствием и возмущенный. Она тоже молчит, глядя на него мертвыми глазами, с кривой улыбкой на лице.)

НИЛ (презрительно). Подслушивала? Подглядывала? Э-эх ты!.. (Быстро уходит. Татьяна стоит неподвижно, как окаменевшая. Уходя, Нил оставляет дверь в сени открытой, и в комнату доносится суровый окрик старика Бессеменова : “Степанида! Кто угли рассыпал? Не видишь? Подбери!”)

А. Н. Островский

НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ

Действие первое Явление четвертое.

Глумов, Мамаев и человек Мамаева.

МАМАЕВ (не снимая шляпы, оглядывает комнату). Это квартира холостая.

ГЛУМОВ (кланяется и продолжает работать). Холостая.

МАМАЕВ (не слушая). Она недурна, но холостая. (Человеку.) Куда ты, братец, меня завел?

ГЛУМОВ (подвигает стул и опять принимается писать). Не угодно ли присесть?

МАМАЕВ (садится). Благодарю. Куда ты меня завел? я тебя спрашиваю!

ЧЕЛОВЕК. Виноват-с!

МАМАЕВ. Разве ты, братец, не знаешь, какая нужна мне квартира? Ты должен сообразить, что я статский советник, что жена моя, а твоя барыня, любит жить открыто. Нужна гостиная, да не одна. Где гостиная? я тебя спрашиваю.

ЧЕЛОВЕК. Виноват-с!

МАМАЕВ. Где гостиная? (Глумову.) Вы меня извините!

ГЛУМОВ. Ничего-с, вы мне не мешаете.

МАМАЕВ (человеку). Ты видишь, вон сидит человек, пишет! Может быть, мы ему мешаем; он, конечно, не скажет по деликатности; а все ты, дурак, виноват.

ГЛУМОВ. Не браните его, не он виноват, а я. Когда он тут на лестнице спрашивал квартиру, я ему указал на эту и сказал, что очень хороша; я не знал, что вы семейный человек.

МАМАЕВ. Вы хозяин этой квартиры?

ГЛУМОВ. Я.

МАМАЕВ. Зачем же вы ее сдаете?

ГЛУМОВ. Не по средствам.

МАМАЕВ. А зачем же нанимали, коли не по средствам? Кто вас неволил? Что вас, за ворот, что ли, тянули, в шею толкали? Нанимай, нанимай! А вот теперь, чай, в должишках запутались? На цугундер тянут? Да уж конечно, конечно. Из большой-то квартиры да придется в одной комнате жить; приятно это будет?

ГЛУМОВ. Нет, я хочу еще больше нанять.

МАМАЕВ. Как так больше? На этой жить средств нет, а нанимаете больше! Какой же у вас резон?

ГЛУМОВ. Никакого резона. По глупости.

МАМАЕВ. По глупости? Что за вздор!

ГЛУМОВ. Какой же вздор! Я глуп.

МАМАЕВ. Глуп! это странно. Как же так, глуп?

ГЛУМОВ. Очень просто, ума недостаточно. Что ж тут удивительного! Разве этого не бывает? Очень часто.

МАМАЕВ. Нет, однако это интересно! Сам про себя человек говорит, что глуп.

ГЛУМОВ. Что ж мне, дожидаться, когда другие скажут? Разве это не все равно? Ведь уж не скроешь.

МАМАЕВ. Да, конечно, этот недостаток скрыть довольно трудно.

ГЛУМОВ. Я и не скрываю.

МАМАЕВ. Жалею.

ГЛУМОВ. Покорно благодарю.

МАМАЕВ. Учить вас, должно быть, некому?

ГЛУМОВ. Да, некому.

МАМАЕВ. А ведь есть учителя, умные есть учителя, да плохо их слушают – нынче время такое. Ну, уж от старых и требовать нечего: всякий думает, что коли стар, так и умен. А если мальчишки не слушаются, так чего от них ждать потом? Вот я вам расскажу случай. Гимназист недавно бежит чуть не бегом из гимназии; я его, понятное дело, остановил и хотел ему, знаете, в шутку поучение прочесть: в гимназию-то, мол, тихо идешь, а из гимназии домой бегом, а надо, милый, наоборот. Другой бы еще благодарил, что для него, щенка, солидная особа среди улицы останавливается, да еще ручку бы поцеловал; а он что ж?

ГЛУМОВ. Преподавание нынче, знаете…

МАМАЕВ. “Нам, говорит, в гимназии наставления-то надоели. Коли вы, говорит, любите учить, так наймитесь к нам в надзиратели. А теперь, говорит, я есть хочу, пустите!” Это мальчишка-то, мне-то!

ГЛУМОВ. На опасной дороге мальчик. Жаль!

МАМАЕВ. А куда ведут опасные-то дороги, знаете?

ГЛУМОВ. Знаю.

МАМАЕВ. Отчего нынче прислуга нехорошая? Оттого, что свободна от обязанности выслушивать поучения. Прежде, бывало, я у своих подданных во всякую малость входил. Всех поучал, от мала до велика. Часа по два каждому наставления читал; бывало, в самые высшие сферы мышления заберешься, а он стоит перед тобой, постепенно до чувства доходит, одними вздохами, бывало, он у меня истомится. И ему на пользу, и мне благородное занятие. А нынче, после всего этого… Вы понимаете, после чего?

ГЛУМОВ. Понимаю.

МАМАЕВ. Нынче поди-ка с прислугой попробуй! Раза два ему метафизику-то прочтешь, он и идет за расчетом. Что, говорит, за наказание! Да, что, говорит, за наказание!

ГЛУМОВ. Безнравственность!

МАМАЕВ. Я ведь не строгий человек, я все больше словами. У купцов вот обыкновение глупое: как наставление, сейчас за волосы, и при всяком слове и качает, и качает. Этак, говорит, крепче, понятнее. Ну, что хорошего! А я все словами, и то нынче не нравится.

ГЛУМОВ. Да-с, после всего этого, я думаю, вам неприятно.

МАМАЕВ (строго). Не говорите, пожалуйста об этом, я вас прошу. Как меня тогда кольнуло насквозь вот в это место (показывает на грудь), так до сих пор словно кол какой-то…

ГЛУМОВ. В это место?

МАМАЕВ. Повыше.

ГЛУМОВ. Вот здесь-с?

МАМАЕВ (с сердцем). Повыше, я вам говорю.

ГЛУМОВ. Извините, пожалуйста! Вы не сердитесь! Уж я вам сказал, что я глуп.

МАМАЕВ. Да-с, так вы глупы… Это нехорошо. То есть тут ничего недурного, если у вас есть пожилые, опытные родственники или знакомые.

ГЛУМОВ. То-то и беда, что никого нет. Есть мать, да она еще глупее меня.

МАМАЕВ. Ваше положение действительно дурно. Мне вас жаль, молодой человек.

ГЛУМОВ. Есть, говорят, еще дядя, да все равно, что его нет.

МАМАЕВ. Отчего же?

ГЛУМОВ. Он меня не знает, а я с ним и видеться не желаю.

МАМАЕВ. Вот уж я за это и не похвалю, молодой человек, и не похвалю.

ГЛУМОВ. Да помилуйте! Будь он бедный человек, я бы ему, кажется, руки целовал, а он человек богатый; придешь к нему за советом, а он подумает, что за деньгами. Ведь как ему растолкуешь, что мне от него ни гроша не надобно, что я только совета жажду, жажду – алчу наставления, как манны небесной. Он, говорят, человек замечательного ума, я готов бы целые дни и ночи его слушать.

МАМАЕВ. Вы совсем не так глупы, как говорите.

ГЛУМОВ. Временем это на меня просветление находит, вдруг как будто прояснится, а потом и опять. Большею частию я совсем не понимаю, что делаю. Вот тут-то мне совет и нужен.

МАМАЕВ. А кто ваш дядя?

ГЛУМОВ. Чуть ли я и фамилию-то не забыл. Мамаев, кажется, Нил Федосеич.

МАМАЕВ. А вы-то кто?

ГЛУМОВ. Глумов.

МАМАЕВ. Дмитрия Глумова сын?

ГЛУМОВ. Так точно-с.

МАМАЕВ. Ну, так этот Мамаев-то – это я.

ГЛУМОВ. Ах, боже мой! Как же это! Нет, да как же! Позвольте вашу руку! (Почти со слезами.) Впрочем, дядюшка, я слышал, вы не любите родственников; вы не беспокойтесь, мы можем быть так же далеки, как и прежде. Я не посмею явиться к вам без вашего приказания; с меня довольно и того, что я вас видел и насладился беседой умного человека.

МАМАЕВ. Нет, ты заходи, когда тебе нужно о чем-нибудь посоветоваться.

ГЛУМОВ. Когда нужно! Мне постоянно нужно, каждую минуту. Я чувствую, что погибну без руководителя.

МАМАЕВ. Вот заходи сегодня вечером.

ГЛУМОВ. Покорно вас благодарю. Позвольте уж мне представить вам мою старуху, она недальняя, но добрая, очень добрая женщина.

МАМАЕВ. Что ж, пожалуй.

ГЛУМОВ (громко). Маменька!

Глава седьмая Замысел режиссера и актера. Зрительное решение пьесы. Тренинг воображения

Многие крупные мастера сцены отмечали тот факт, что режиссерский замысел спектакля очень часто бывает интереснее самого спектакля. Практически каждый замысел, рассказанный кому-либо до постановки, вызывает интерес слушателей. Но вот интересные спектакли появляются крайне редко. Отчего так происходит? Конечно, основная причина заключается в том, что между замыслом и воплощением спектакля лежит огромное пространство, которое нужно освоить и окультурить. Но проблема еще и в том, что мало кто из режиссеров и актеров понимает по-настоящему, что такое замысел спектакля.