Станислав Венгловский - Рассказы об античном театре Страница 48

Бестолковому старику остается одно: уговорить Фейдиппида все-таки пойти в обучение к Сократу…

Для Фейдиппида обучение начинается с привычного для комедии состязания двух сторон, с так называемого агона. Из «мыслильни» Сократа выскакивают Справедливое и Ложное учения. Поскольку «учение» в древнегреческом языке обозначалось словом λόγος, существительным мужского рода, то воплощением их в данном случае выступают два ретивых молодца. Ругаясь изо всех сил, каждый из них старается привлечь Фейдиппида на свою сторону.

Благоразумный хор Облаков предлагает спорящим изложить свое credo поочередно.

Справедливое учение описывает прежнее эллинское воспитание, за которое само оно ратует. Тогда повсеместно в Элладе царила настоящая скромность. Чинно и тихо направлялись мальчишки в дома учителей, где обучались тому, что было завещано предками. Потому-то и выросли из них люди, ставшие героями Марафона, Саламина, Платей, защитившие родную землю. Если Фейдиппид пойдет в науку к Справедливому учению – он научится уважать своих родителей, постигнет глубину скромности, честности, станет избегать бестолковых сборищ, укрепит свое тело гимнастикой, а свой дух – всевозможными рассуждениями.

Ложное учение презирает подобные взгляды. Скромность и нравственная чистота никому не принесли еще пользы. Подчиняясь им, человек потерпит фиаско. Ему непременно следует быть увертливым, наглым, попирать и скромность, и благочестие.

Фейдиппид с готовностью поддается уговорам Ложного учения.

Из сократовской школы юноша возвращается во всеоружии дурной науки, однако Стрепсиад несказанно рад подобному превращению отпрыска. Он сразу же использует его науку в разговорах с кредиторами. Одному из них Стрепсиад задает вопрос: считает ли тот, что Зевс каждый раз поливает землю вновь созданной водою, либо же Громовержец использует для этого возвращенную с земли жидкость? Обескураженный кредитор не в состоянии ответить на подобную заумь. Да и не желает над ней раздумывать!

Стрепсиаду этого достаточно.

– Ах так! Но человек, не разбирающийся в небесных делах, – заявляет он, – не вправе претендовать на возвращение какого-либо долга!

Кредитор умоляет заплатить хотя бы проценты, а Стрепсиад удивляется:

– Это еще что такое?

Кредитор пытается объяснить:

– Нечто такое, что постоянно растет!

– Растет? Гм… А море, по-твоему, тоже растет?

– Нет, море не растет, – не понимая, к чему клонится дело, отвечает простодушный кредитор.

Стрепсиад машет руками:

– Ну, если море не растет, питаясь столькими реками, то как же могут расти какие-то жалкие деньги? Чушь! Убирайся живее!

Стрепсиад готов уже схватить в руки первый подвернувшийся предмет, чтобы прогнать назойливого посетителя…

Таким вот образом старик обретает возможность избавиться и от остальных кредиторов.

За всем этим наблюдает хор бесформенных Облаков. Облака предупреждают Стрепсиада, что он поступает несправедливо, что за все это придется расплачиваться. Стрепсиад отмахивается руками и ногами, но вскоре убеждается, что зарвался.

Некоторое время спустя, он выскакивает из своего дома со страшным визгом, призывая на помощь родственников и соседей. Он кричит, что его поколотил родной сын. Они, мол, повздорили за обедом, рассуждая… о поэзии! Он, отец, отстаивал давнее стихосложение, расхваливал Эсхила и Симонида, писавших хоровые песни, тогда как Фейдиппид ратовал за поэзию Еврипида.

Фейдиппид, выскочив из дома вслед за отцом, оправдывает себя тем, что имел полное основание задать отцу трепку, поскольку тот совсем потерял здравое рассуждение. Ведь никто же не станет оспаривать родительское право физически воздействовать на собственного ребенка, желая ему добра? А старики становятся вдвойне детьми. Значит, их позволительно бить с двойным усердием.

Стрепсиад пытается взять верх над сыном:

– Отец имеет право наказывать собственного сына, а сын будет наказывать уже своего сына!

– Как бы не так! – ухмыляется Фейдиппид. – А если у сына не будет своего сына? Значит, он так и умрет в дураках? Зачем же терпел он побои в своем малолетстве?

Окончательно побежденный, Стрепсиад обращается к хору. Он упрекает Облака, жалуется, что понапрасну полагался на их помощь. Но предводительница хора не принимает упреков, считая, что Стрепсиад все-таки поступал несправедливо.

Стрепсиад еще упирается: почему же хор не осадил его своевременно?

Ответ достаточно прост: Облака отстраняются от людей, склонных к дурному поведению. Пускай люди сами поймут, что поступают несправедливо.

Осознав, наконец, свою ошибку при направлении сына в науку к Сократу, Стрепсиад решает отомстить софистам, олицетворением которых служит все тот же Сократ. Стрепсиад велит своему слуге разрушить маленькую мыслильню Сократа, а сам берет в руки горящий факел и взбирается на крышу Сократова дома…

Как ни хохотали в тот день афинские зрители, во все глаза наблюдавшие за перипетиями на орхестре, как ни следили они за комической фигурой лысого и курносого толстяка Сократа, простоявшего в неподвижности весь спектакль, – а все же комедия «Облака» потерпела полный провал, не заняв ни первого, ни даже второго места. Быть может, на судей чересчур сильно подействовал вид живого Сократа. Быть может, им никак не хотелось обижать свою живую достопримечательность…

«Осы»

Читателю, разумеется, помнится, как афиняне хохотали над Стрепсиадом, не верившим, что на карте, поднесенной в школе Сократа, действительно обозначены Афины: старик не увидел там судей!

Подобный пассаж означал, что данная тема волнует поэта. С другой стороны – что она воистину актуальна для всего государства.

Не заметить судей в Афинах мог разве что совершенно слепой человек. Их водилось в достатке еще при Солоне, когда знаменитый реформатор учредил так называемую гелиею, суд присяжных заседателей. Свое название учреждение получило по городской площади, носившей имя бога солнца Гелиоса, насквозь пропитанной его горячими лучами. Отсюда – за судьями закрепилось название гелиасты[38].

В бытность Солона, пожалуй, гелиасты решали совсем незначительные да и немногочисленные дела, но со временем компетенция их расширилась, количество возросло до 6 000: по 600 взрослых мужчин, достигших 30-летнего возраста, от каждой из 10 фил, установленных еще реформатором Клисфеном. Юрисдикция судов сделалась настолько обширной, что они могли опротестовать любое решение народного собрания, Государственного Совета или самых высоких должностных лиц.

Народные суды, как бы сам народ, верховодили в государстве, и это считалось проявлением истинной демократии. Однако судьи имели довольно смутное представление о законах, руководствовались скорее инстинктивными понятиями о правде и справедливости. Гелиасты составляли различные судейские корпуса, в большинстве случаев вынося вердикты под воздействием искусно построенной обвинительной или защитительной речи.

Первоначально гелиасты исполняли свои обязанности совершенно безвозмездно, но со времени Периклова правления за присутствие в общественных местах в качестве судьи была введена небольшая плата в размере одного обола, увеличенная затем в два раза. Надо сразу сказать, что деньги эти расходовались не зря. Присяжные судьи с огромным рвением относились к своим обязанностям. Можно сказать, служили не за страх, а за совесть.

Заседать в судах было к тому же безумно интересно. Перед судьями люди обнажали свои судьбы, собственное прошлое. Судья чувствовал себя на стремнине жизненного потока. Это заменяло древним современные нам прессу, радио, телевидение, даже художественную л и т ерат у ру.

Томясь на горячей площади, где по-прежнему собирались суды, перебирая в уме судебные уложения и традиции, известные с древности, каждый заседавший ощущал себя чиновником, государственным деятелем, вершителем многочисленных судеб. Особенно важно было это для самоутверждения людей малоимущих, безынициативных, рутинных, не отваживавшихся на рискованные занятия – вроде торговли, коммерции, воинских занятий и тому подобного.

С началом Пелопоннесской войны дело только усугубилось. Молодые и здоровые мужики стали отправляться в походы, погибали в сражениях, от чумы и прочего. Роль присяжных судей поэтому стали возлагать на плечи старшего поколения, стариков и инвалидов. Такому положению вещей способствовало и то, что масса деревенского населения, перед тем обходившаяся безо всякого участия в судах и даже в народных собраниях, вынуждена была оставлять насиженные места, укрываться в Афинах. Многие из деревенских жителей частично, а то и полностью лишались источников дохода, оттого и устремлялись в суды. Ко всему прочему, плата, получаемая там, стала для них единственным источником существования. Важным явилось и то, что демагог Клеон, будучи фактическим правителем государства, повысил оплату за судейство с двух оболов до трех. Конечно, все это усиливало демократические основы государства, привлекало к управлению массы простых обывателей, однако не приветствовалось аристократическими слоями. Аристократам казалось, что решать судебные дела, а, значит, и управлять государством, должны благородные, богатые люди, известные своей достойной жизнью и такой же жизнью всех своих предков.