Непрожитая жизнь - "Nogaulitki" Страница 18

— Конечно. Мы с твоей мамой поженились, когда нам было по двадцать пять. Как этой твоей Наташе, — мне резануло ухо фраза "твоя Наташа", но я промолчала, — до этого я был влюблен в девушку, мы даже собирались пожениться.

— И что произошло?

— Она вышла за другого, — пожал плечами отец, — за более богатого, более солидного.

— И ты страдал?

— Еще как, — усмехнулся отец, — год я ни на кого не смотрел, не мог просто. Потом понемногу становилось проще. А потом я встретил твою маму. И тогда полюбил уже по-другому.

— По-другому — это как?

— По-настоящему. По-взрослому. Осознанно.

— Ты считаешь, что мои чувства и переживания — это лишь дело возраста? — напряглась я. Отлично, он думает, что я подросток.

— Нет, я этого не сказал. Я тебе лишь рассказал свою историю. Ты просто пойми, что все раны затягиваются. Рано или поздно. И может ты сейчас не готова в это поверить, но ты сможешь пойти дальше. Когда придет время.

Я молчала, уставившись в пол и обдумывая его слова.

— И ты не ненавидишь меня? — спросила, наконец, я, боясь взглянуть на отца.

— За что я должен тебя ненавидеть? — его густые брови взлетели вверх.

— Ну... Из-за того, что мне нравятся... женщины, — я смогла, я снова это сказала. Я сказала своему отцу, что я лесбиянка. Отлично.

— Мне они тоже нравятся, — усмехнулся он, — мама знает?

— Нет, что ты. Мне кажется, она с ума сойдет, — подняла я руки, активно жестикулируя.

— Ладно. Пока не говори. Я думаю, ее надо немного к этому подготовить.

— Что? Как? Что ты собираешься делать? — заволновалась я. Еще не хватало, чтобы отец ей об этом сообщил.

— Не переживай, я ничего ей не скажу. Просто доверься мне.

— Точно?

— Точно.

— Ладно. Тебе я верю.

— Вот и хорошо. А теперь ложись спать. Выспись хорошенько. Все пройдет. Ты сильная девочка, ты со всем справишься, я знаю.

Поцеловав меня в лоб, отец вышел из комнаты.

Как бы слова отца не были верны, как бы я не хотела действовать так, как диктовал разум, я не могла. Через пару месяцев я нашла себе отдушину — я стала ходить в спортзал. Я выматывала себя почти каждый день на тренировках после учебы и работы. Первый месяц мое тело жутко болело и сопротивлялось. Тренер следил за мной, так как я особо спортом никогда не увлекалась, и такие нагрузки были просто опасны для здоровья. Когда я привыкла, стало проще. Из зала я выходила мокрая и с гудящими, а иногда и дрожащими мышцами. Со стороны, наверное, было похоже, будто я готовлюсь к олимпийским играм. А я всего лишь хотела спать. На протяжении этих месяцев у меня были проблемы со сном. Я могла проваляться всю ночь и так и не сомкнуть глаз, размышляя, вспоминая, прокручивая все в голове. А после тренировок сил на это не оставалось. Я буквально падала на кровать и тут же засыпала. Бонусом к избавлению от бессонницы стала фигура. Черт, я раньше и не предполагала, что могу выглядеть... так. Тренер прописал мне режим питания, индивидуальную диету. Конечно, я часто ее нарушала, но учитывая, сколько времени я проводила в зале, это было незаметно. Вместо впалого живота у меня появились очертания пресса со всеми мыщцами — линиями "кубиков", косыми, верхним прессом. На руках появился рельеф бицепсов и трицепсов. Я боялась, что стану похожей на тех огромных женщин-бодибилдерш, но тренер заверил, что такого не случится. Моя задница стала настолько упругой, что об нее можно было действительно повредить руку, если шлепнуть. Я уже не выглядела настолько тощей, как раньше, хотя в общем осталась довольно худенькой, только смотрелось это все гармонично. Правда груди как не было, так и не стало. Но я особо не переживала по этому поводу.

Потом, когда прошел почти год после того, как мое сердце было разбито самым жестоким образом, в самом начале летних каникул я уехала из города к родственникам в поселок у моря. Поняла, что просто не смогла бы находиться в местах, где все напоминало о ней, пока занята только работой. Пока были экзамены и сами семестры, днем я отвлекалась учебой. Я выполняла все обязательные задания и брала дополнительные. Студенты на меня смотрели как на идиотку, а преподаватели не могли нарадоваться, хотя мне казалось, что они тоже меня слегка опасались. Ненормально это, когда студентка приходит и требует дополнительную тему для реферата. В итоге я уехала в деревню и два месяца после закрытия сессии провела там, наслаждаясь морским воздухом и природой.

Я запрещала себе думать о Наташе. Я сжимала кулаки до боли, как только мои мысли касались ее. А они касались ее часто. Когда я видела что-то потрясающее, я представляла, как я бы ей рассказывала об этом. Когда меня что-то заинтересовывало, я воображала, что бы она сказала по этому поводу. Она жила внутри меня, связав меня невидимой нитью с собой. И я не могла это оборвать.

Если днем я еще могла как-то это контролировать, то во сне подсознание отыгрывалось за то, что я так упорно давила в себе эти чувства. Она снилась мне почти каждый день. На протяжении всего этого года. Это было невыносимо. Иногда она смеялась во сне, а ее ямочки сжигали мое сердце. Иногда она плакала. Тогда я тоже просыпалась со слезами на глазах. А иногда мне снилось, как мы занимаемся любовью. Тогда я чуть ли не подскакивала с кровати, находясь в состоянии крайнего возбуждения.

Вернувшись в город, я стала больше походить на человека. В том плане, что я стала выходить куда-то, кроме дома. Я поблагодарила родителей за терпение и попросила у них прощения за то, что доставила им столько беспокойства. Извинилась перед Радмилой, поблагодарила и ее, за то, что она настоящая подруга и за столько времени она не отвернулась от меня. Надо отдать ей должное — за целый год она ни разу не попыталась меня допросить, что же конкретно произошло той ночью. Зная характер Радмилы, я предполагала, как ей сложно держать язык за зубами и не задавать вопросов. Но она делала вид, будто ничего не было, будто ничего не произошло. Она старалась отвлекать меня, рассказывала о чем-то, таскала меня с собой куда угодно, лишь бы я вытащила свою задницу из квартиры, ставшей местом моего заточения. Она знала, что я расскажу ей, когда буду готова. И я поделилась с ней только спустя столько времени. Год, целый год прошел с той чертовой ночи, которая сломала меня. Я все рассказала подруге и чуть не упала, когда увидела слезы в ее глазах.

— Чего ты ревешь? — настороженно спросила я, на всякий случай отодвигаясь от нее.

— Не знаю, — прохныкала девушка и вытерла нос, — это все так грустно. Она же любила тебя. А ты ее. Вы должны были быть вместе.

— Ну извини, — грустно усмехнулась я, — у нее уже наверное сын или дочка, она готовит этому Пете пироги, стирает его белье и они счастливо обнимаются, склоняясь над колыбелью.

— Ты ее ненавидишь?

— Кого? Наташу? — подруга кивнула, шмыгнув носом, — нет. За что мне ее ненавидеть? Я думаю, ей тоже было больно и плохо. Ладно, я надеюсь, что ей тоже было больно и плохо. Но у каждой из нас своя дорога. И я тут ничего не поделаю.

— А ведь вы могли бы...

— Хватит, — оборвала я ее, — я больше не хочу говорить о ней. Я больше не хочу обсуждать ее. Я больше не хочу думать о ней, — сказала я твердым голосом.

— Ты очень изменилась за это время. Очень, — призналась девушка.

— Это было неизбежно. Я перекраивала себя заново. Я не думала, что так бывает. Я не думала, что так будет со мной. Я вообще считала, что любые амурные передряги никогда меня не коснутся. Ты же знаешь, что я всегда всех держала на дистанции.

— Знаю.

— Но тут я дала маху, конечно. Дала слабину, и это вышло боком.

— Ты теперь считаешь, что любить — это "дать слабину"? — подняла бровь Радмила.

— Я теперь считаю, что не хочу больше об этом думать. Я достаточно пострадала. Хватит. Пора идти дальше.