Пшемыслав Войцешек - Made in Poland Страница 4

Эдмунд. Я сказал — давай договоримся.

Богусь. Я с ксёндзами не договариваюсь.

Эдмунд (смеется). С ксёндзами… С ксендзами, эх ты, безграмотный. Мне не хватает людей для работы. На тех, кто приходит только по воскресеньям, я рассчитывать не могу. Помоги мне отремонтировать костел. Отработай то, что натворил. Прямо сегодня приходи.

Богусь. Они не хотят тебе помогать? Это интересно. А может, ты их тоже ментами припугнешь — как меня?

Эдмунд. Четыре пятьдесят за час.

Богусь. Четыре пятьдесят? Ты это тем, которые по воскресеньям ходят, предлагай, понял? Ты что, больной?

Эдмунд. Слушай. Тебе больше не к кому идти.

Богуся трясет от злости.

Богусь. Я уже сказал, что мне по хрен твой ремонт!

Сцена 7 — В квартире Виктора. День

Богусь стучит в дверь квартиры Виктор. В руке у него бейсбольная бита. За дверью тишина, но Богусь продолжает стучать. Виктор приоткрывает дверь.

Богусь. Я знаю, что ты дома. Надо поговорить. (Виктор молча захлопывает дверь.) Надо поговорить, слышишь? (Тишина.) Я не уйду, пока не откроешь! (Дверь открывается. На пороге появляется Виктор.)

Виктор. В чем дело?

Богусь. Надо поговорить.

Виктор пропускает Богуся в квартиру.

Виктор. Биту оставь в коридоре.

Богусь кладет биту у вешалки.

Виктор. Ты все время с ней ходишь?

Богусь. С тех пор, как ощутил «это». С ней чувствую себя уверенней. Могу влиять на действительность.

Виктор (замечает надпись на лбу Богуся). Ну, ну… ты стал бросаться в глаза.

Богусь. Эта татуировка — объявление войны.

Квартира Виктора: комната, кухня и ванная.

Виктор (указывает Богусю на дверь комнаты, а сам идет на кухню). Чаю хочешь?

Богусь. Да. (Входит в комнату.)

Вдоль стен книжные стеллажи, рядом с ними диван. Везде — грязные тарелки, пустые бутылки из-под пива, по полу разбросаны бумаги.

Богусь (рассматривает полки с книгами). Ну-ка, что тут у тебя? (Достает одну книгу, листает, закрывает, берет следующую — листает, закрывает, ставит назад на полку.) У тебя только книги есть?

Голос Виктора. Тебе из пакетика или заварить?

Богусь. Все равно. А что-нибудь нормальное у тебя есть? Журналы с голыми жопами или там комиксы? Чё, только стихи?

Голос Виктора. Это не стихи. Это жизнь.

Богусь (роется на полках). А продать ты это не хочешь? Продал бы все — сразу разбогател.

Голос Виктора. Это старые книги. Никто уже старых книг не читает. Когда-то пробовал продать. А сегодня я у них один остался.

Богусь (открывает книгу на первой попавшейся странице, пробует читать). Пы… пыц…

Виктор входит в комнату, держа два стакана с чаем из пакетиков, ставит их на письменный стол у окна, подходит к Богусю, смотрит на книгу.

Виктор. На какой ты странице?

Богусь. Пятьдесят девять.

Виктор. «Пусти меня, отдай меня, Воронеж». Осип Мандельштам. У меня еще Бродский есть, Цветаева, Пастернак…

Богусь. Я не умею по-советски.

Виктор. По-русски. Русский в вашей школе уже не преподают?

Богусь. Когда тебя уволили, еще оставалась эта…

Виктор. Соснковская.

Богусь. Но у нее крыша поехала, и она сама уволилась.

Виктор. А ты учишься?

Богусь. Зачем? Я на учебу забил. Все равно потом жить на пособие.

Виктор. Сам забил?

Богусь. Вытурили — через два месяца после тебя. А ты в какой-нибудь школе еще преподаешь?

Виктор отрицательно качает головой.

Богусь. А что делаешь?

Виктор. Пью. (Садится на диван, смотрит на Богуся.) Ты постригся? Что, уже не панк?

Богусь. А я и не был никогда панком. Я был шарп-скином, а это две разные вещи. Я верил в братство рас и борьбу пролетариата. Но в этом городе нет места шарп-скинам. Хотя… времена изменились.

Виктор. Что стряслось, Богусь?

Богусь. Знаешь, я всегда тебя уважал. Ты был единственным учителем в этой гребаной школе, который для меня что-то значил. Ты был не такой, как все, ты был самим собой. Даже когда тебя увольняли, показал им, чего стоишь.

Виктор. Кончай нести пургу — ближе к делу.

Богусь. Ты — мой учитель, скажи, что мне делать?

Виктор. Богусь, бля, я — алкоголик, который еле сводит концы с концами. Что я могу тебе посоветовать? Я и себе не могу.

Богусь. Я объявил войну этим свиньям. Прошло двадцать четыре часа, а они еще об этом не знают. Я на взводе, я должен бороться. Мне нужно расхерачить что-нибудь такое… огромное… а дальше одно из двух: либо мне кранты, либо я вылечусь. Но сначала пусть ОНИ обо мне услышат. Я должен сделать первый шаг — но какой?

Виктор. Сходить к психиатру.

Богусь. Был я у психиатра — раздолбал ему тачку!

Виктор. Повезло мне, что я на автобусе езжу. Автобусы ты, надеюсь, не долбаешь?

Богусь. Пробовал. Не помогает. Только тачки и телефонные будки.

Виктор отпивает очередной глоток бурого чая.

Богусь (напряженно глядя на него). Я искал человека, с которым мы могли бы действовать вместе. Выйти на улицу и разнести в пух и прах всю эту байду. Всем им, блин, вмочить по полной. Ты посмотри, что творится. Включи телик, радио включи. Это же конец света. Все вокруг с ума посходили, да с какой скоростью. Мы с тобой — ты и я — могли бы им показать. Сделать что-нибудь эдакое.

Виктор. Кого ты так ненавидишь?

Богусь. Всех. Жлобов с мобилами, братков, понтярщиков, лоснящихся свиней из хит-парадов, бабищ (телок) из реклам, шалав в телике, банкиров-долбоебов, священников гребаных, шибанутых военных, ментов, политиков и бизнесменов. Вот кого я ненавижу. Ненавижу их жен, их мужей, дочерей, сыновей, зятьев, шуринов и тещ. Ненавижу русских, немцев и американцев. Особенно американцев. Эти пидоры везде свой нос суют, всеми управлять хотят, всюду, бля, лезут. Ненавижу их сраные рестораны, которых теперь везде полно. Я ни в одном не был и не пойду никогда. Например, «Макдональдс». В жизни туда не пойду. И насрать, что у них бесплатный туалет. Я поссать не зайду в «Макдональдс», даже если будет невмоготу. Лучше на улице поссу. Потому что я терпеть не могу этих пидоров. Я даже группы американские не слушаю. Только польские и английские. Например, «Post Regiment», «The Clash». Ты слышал «Post Regiment»? Офигенная группа была, но они распались, потому что в магазинах сейчас до херища американского говна. А мне насрать на их херню. Насрать на рэп, техно, «Нирвану». Туфтовая коллекция пидорского говна! На хер их всех, пусть уебывают из польских микрорайонов в свое Никарагуа или откуда они там.

Виктор. Выпей чаю.

Богусь. На хер мне твой чай.

Виктор. Печенье возьми.

Богусь. На хер мне твое печенье.

Виктор (смеется). Богусь, где ты работаешь?

Богусь. Что?

Виктор. Где ты работаешь?

Богусь. Нигде. Что, не видно?

Виктор. А чем занимаешься?

Богусь. Собираюсь создать террористическую организацию. Средний возраст — 20 лет. Вот когда наберу людей, подложим бомбу под ликеро-водочный завод. Снесем эту фабрику смерти. И я хочу, чтоб ты мне посоветовал: под ликеро-водочный или лучше под налоговую инспекцию?

Виктор. Что ты несешь???

Богусь. Не веришь? Легко не будет, но я поговорю с людьми. Придет время — будем типа Красные Бригады.

Виктор. Займись делом.

Богусь. Что?

Виктор. Найди себе какую-нибудь работу. Может, там тебе эту хрень из башки выбьют.

Богусь. И это всё, что ты можешь мне сказать?

Виктор. Да.

Богусь. И ты отказываешься делать вместе со мной революцию? (Виктор отрицательно качает головой.) Я не этого ждал.

Виктор. Извини.

Богусь встает, подходит к Виктору.

Виктор. Шел бы ты отсюда. Вали, я сказал.

Богусь. Знаешь, что? Да пошел ты сам. Ты же — полный ноль. Ты и твои вонючие книги. (Выходит из квартиры учителя, хлопнув дверью.)