Анхелес Мастретта - Возроди во мне жизнь Страница 4

И мы учились. По очереди вертели ручку мельницы, бросая в нее то арахис, то стручки чили, то миндаль, то семена кунжута. Но нам так и не удалось измельчить все как следует.

Через какое-то время, когда все почувствовали себя полными неумехами, Кларита взялась за дело сама. Она принялась вертеть ручку мельницы своими тонкими руками, раскачиваясь всем телом, пока не истерла все ингредиенты в мельчайшую пыль. Она была маленькая, но сильная. Покраснела, но не вспотела.

— Вот видите? — сказала она под конец. — Поняли, как надо?

Моника зааплодировала, и мы все ее поддержали.

Кларита взяла висевшее на крючке возле раковины кухонное полотенце и вытерла руки.

— Даже не знаю, что вы станете делать, когда выйдете замуж. Вы ведь и во всем остальном столь же невежественны.

К трем часам дня мы наконец закончили готовить моле. Фартуки были все в пятнах, а брызги соуса повисли даже на ресницах. Мы разделали индейку на четырнадцать частей, и каждая девушка унесла домой свою долю.

Когда я вернулась домой, там дожидался Андрес, голодный, как целая стая бродячих собак.

Я подала на стол собственный моле, посыпала его сверху кунжутом, и мы съели его за милую душу, с тортильями и запивая пивом. За все время обеда мы не сказали друг другу ни слова. Порой, делая очередной глоток, мы обменивались какими-то жестами и вновь продолжали жевать. В конце концов он так чисто вылизал свою тарелку, что синий рисунок на ее донышке был виден во всей своей красе. И высказал сомнения, что блюдо приготовила я.

— Это мы приготовили все вместе.

— То есть, всю работу проделали сестры Муньос, — сказал он.

Он поцеловал меня и снова вышел на улицу. А я отправилась к Пепе и Монике, с которыми договорилась встретиться в крытой галерее.

Когда я пришла, обе уже были там. Моника плакала, потому что Пепа заверила ее — если мужчина поцеловал ее в губы, у нее будет ребенок.

— Адриан вчера поцеловал меня, когда мама отвернулась, — еле выговорила она сквозь рыдания.

Пришлось отвести их к той цыганке из квартала Ла-Лус, потому что мне бы они просто не поверили.

Когда я спросила, знают ли они, для чего предназначен мужской член, Пепа ответила:

— Для того, чтобы делать пи-пи.

Мы отправились к цыганке, и та все подробно разъяснила, заставив погладить яйцо и откусить веточку петрушки. Затем она погадала по ладони всем нам. Пепе и Монике она нагадала счастливое замужество, причем сказала, что у одной будет четверо, а у другой — шестеро детей, вот только муж у Моники будет больным, а муж Пепы — намного глупее ее самой.

— Но хотя бы богатым, — сказала Моника.

— Очень богатым, девочка моя, этого у него не отнимешь.

Когда же очередь дошла до меня, она погладила мою ладонь и впилась в нее глазами.

— Ах, девочка, впереди тебя ждут такие странные вещи!

— Расскажи мне о них, — попросила я.

— Завтра, — сказала она. — Сейчас уже поздно, я устала. Ты ведь пришла, чтобы я им погадала? Я это сделала. Ступайте.

— Расскажи, — затянули Пепа и Моника, а я по-прежнему держала перед ней ладонь, которую она уже выпустила из рук. Тогда она снова взяла мою руку, стала разглядывать ее и щупать.

— Ох, девочка, я вижу в твоей судьбе много разных мужчин, — сказала она. — А также многие несчастья. Приходи завтра. Сегодня я вижу только плохое. Со мной иногда такое случается, — с этими словами она отпустила мою руку, и мы отправились кушать пирожные.

— Как бы я хотела иметь такую же интересную руку, как твоя, — вздохнула Пепа, когда мы провожали ее домой — на Восточную улицу, к дому номер 3.

Ночью, когда мы с генералом легли в постель, я стала ласкать его живот.

«Сейчас я его люблю, — подумала я. — Но кто знает, что ждет впереди».

Ответом мне был его громкий храп.

Неделю спустя мы пригласили в гости одного друга, чтобы тот оценил, чему я научилась на курсах сестер Муньос. Мы уже пили кофе, когда неожиданно заявились солдаты с ордером на арест, чтобы забрать Андреса. Его обвиняли в убийстве, и ордер подписал сам губернатор.

Андрес прочел бумагу и совершенно не удивился. Я расплакалась.

— Как это арестовать? За что арестовать? Ты же никого не убил?

— Не волнуйся, крошка, я скоро вернусь, — ответил он и попросил своего друга присмотреть за мной, пока его не будет.

— Я потребую объяснений. Это наверняка ошибка.

Он потрепал меня по голове и вышел.

Когда за ним закрылась дверь, я снова расплакалась. Как я смогу пережить подобное унижение? Ведь это даже хуже, чем пощечина. Как я посмотрю в глаза подругам? Что скажу родителям? С кем я теперь буду спать в одной постели? Кто теперь станет будить меня по утрам?

Я не могла думать ни о чем другом — лишь о том, как бы поскорее добраться до церкви Святого Иакова. Я слышала, туда как раз привезли новую статую Пресвятой Девы, способную творить чудеса. Как я сожалела, что после замужества не ходила на мессы по пятницам!

Церковь Святого Иакова была маленькой и темной, с фресками на стенах, изображавшими святых; тусклым золотом сиял алтарь. Там, на самой его вершине, стояла статуя мадонны с младенцем, прижимающей руку к сердцу.

К шести часам я была уже там и молилась. Я пробралась к самому алтарю и преклонила колени, чтобы Пресвятой Деве было меня лучше видно. Церковь была полна народу, и я боялась, что затеряюсь в толпе, и Дева меня не разглядит. Ровно в шесть появился священник и встал перед алтарем с огромным молитвенником в руках. Он был молод, с большими глазами, но уже начал лысеть. Голос его был настолько сильным, что каждое слово отчетливо слышалось в самых дальних уголках церкви.

— Таинства Господни, что нам довелось постичь, поистине благословенны, — начал он. — И первое таинство — Благовещение. Отче наш, иже еси на небеси...

Я повторяла вслед за ним «Отче наш», «Богородице, дево» и прочие молитвы. Я молилась с таким жаром, с каким не молилась никогда прежде, даже в монастырской школе. «Спаси его, милая Дева, верни его, милая Дева, пусть он вернется ко мне...» — повторяла я про себя.

После окончания каждого таинства звучал орган, и прихожане подхватывали мелодию псалма, который знал здесь каждый. Священник запевал, а все остальные подтягивали.

После молитвы появились двое служек с кадилами и двинулись вдоль прохода в направлении Святой Девы. Все вокруг заволокло благовонным серебристым дымом.

— Владычица наша, владычица Святого Сердца, молись за нас, молись за нас, — запели прихожане. В центральном проходе несколько женщин опустились на колени и поползли к алтарю, держа на груди молитвенно скрещенные руки. Две из них плакали.

Я подумала, что мне тоже следовало бы к ним присоединиться, но так и не решилась. Если я пойду на такое ради освобождения Андреса, то он точно не вернется.

Между тем прихожане все громче взывали к Владычице Святого Сердца, женщины все ближе подползали к алтарю на коленях.

Я исступленно молилась, шепотом повторяя мольбы и глядя на Пресвятую Деву — такую безмятежно-спокойную, с золотым нимбом вокруг головы, взирающую на нас с высоты.

Она нас не видела; веки ее были опущены. У нее было совершенно безмятежное лицо — без возраста, без тревог.

Внезапно орган смолк; священник воздел руки, чтобы совершить крестное знамение, и произнес:

— Смилуйся над нами, о Владычица Святого Сердца! Да благословит нас твой Божественный Сын, одаривший нас милостью своего любящего сердца! Мы пришли сюда, полные веры в милосердие твое, дабы умолять тебя о заступничестве, о небесная хранительница Сердца Христова!

Я не помню, что было дальше, пока не подошла моя очередь просить Пресвятую Деву о той милости, ради которой я сюда и пришла.

Послышался громкий шепот. Повсюду из десятков ртов вырывались мольбы. Я тоже прошептала:

— Пусть Андрес вернется! Пусть его не посадят в тюрьму, я не могу остаться одна.

— Нет, мы не выйдем отсюда, не утешившись, — слились вместе все голоса, когда к ним присоединился голос священника.

По всему храму взметнулось множество рук, совершая крестное знамение.

Толпа повалила вперед; я оказалась прижатой к алтарю. Орган заиграл «Прощай, о Матерь Божия». Прихожане запели: «Для тебя бьются наши сердца, прощай, прощай, тысячу раз прощай...». Потом из задних рядов донеслись крики:

— Слава Иисусу Христу! Слава Царю Небесному!

В эту минуту в церковь вошли жандармы и направились прямо к алтарю, расталкивая прихожан. У меня уже кружилась голова от этой толпы и благовоний, но я услышала, как один из них сказал священнику:

— Вам придется пройти с нами. Вы сами знаете, в чем дело, так что не пытайтесь отпираться.

Орган продолжал звучать.

— Позвольте мне закончить службу, — сказал священник. — Я только совершу причастие, а потом пойду с вами, куда скажете.

Он поднялся со скамьи и направился к алтарю, словно ничего не боится. Наверное, не сомневался, что находится под защитой Пресвятой Девы. Затем он открыл дарохранительницу и вынул большую облатку. Служка подал ему золотую шкатулку, украшенную красными камнями. Священник положил туда облатку и вновь повернулся к нам. Все застыли, а орган продолжал играть, пока священник спускался по ступеням алтаря и входил в ризницу. Я последовала за ним. Конечно, я не могла пройти дальше порога, но видела, стоя в дверях, как он снял облачение и надел шляпу. Военные не прикоснулись к нему и пальцем, а он безропотно последовал за ними. После этого я неминуемо потеряла всякое доверие к Владычице Святого Сердца.