Артур Миллер - Вид с моста Страница 7

Кэтрин. Не верю! Замолчи! Черт бы тебя побрал…

Обливаясь слезами, бежит в дом.

Эдди. Кэти!

Он хочет ее догнать, но останавливается, словно понимая, что не имеет над ней никакой власти. Издали доносится музыка — по радио передают джаз. Окинув взглядом улицу, он отходит от дома; грудь его теперь уже вздымается от гнева.

Свет загорается над сидящим у себя за столом Алфиери.

Алфиери.

В тот день он пришел ко мне впервые.Я защищал когда-то его отца —Тот получил увечье на работе —И был слегка знаком со всем семейством.Я узнал его сразу, как толькоОн переступил мой порог,Глаза его, запавшие глубоко, похожи были на туннели.Сперва я подумал, что он совершил преступление.

Входит Эдди. Держа кепку в руках, он садится у стола и глядит в окно.

Но вскоре понял, что это просто страсть, —Она вошла в него без разрешенья.

Алфиери замолкает, смотрит на свой стол, потом снова поднимает глаза на Эдди, как будто продолжая с ним разговор.

Я не совсем понимаю, что я могу для вас сделать. Есть тут какое- нибудь нарушение закона?

Эдди. Об этом-то я вас и хотел спросить.

Алфиери. Если девушка влюбилась в иммигранта, в этом нет ничего недозволенного.

Эдди. Да, но если здесь только желание получить паспорт?

Алфиери. Вы ведь этого точно не знаете…

Эдди. Вижу по его глазам; он смеется и над нею и надо мной.

Алфиери. Эдди, я адвокат, и могу полагаться только на то, что можно доказать. Понимаете? Можете вы доказать то, что говорите?

Эдди. Мистер Алфиери, я хорошо знаю, что у него на уме!

Алфиери. Даже если бы вы смогли это доказать…

Эдди. Послушайте… Да послушайте же вы меня хоть минуту! Отец всегда говорил, что вы человек толковый. Я хочу, чтобы вы выслушали меня.

Алфиери. Я всего-навсего человек закона, Эдди…

Эдди. Будете вы меня слушать? Я и говорю о законе. Дайте мне только высказать то, что я думаю. Ежели человек нелегально приезжает в страну, разве здравый смысл не требует, чтобы он откладывал каждый заработанный грош? Он-то не знает, что с ним стрясется наутро, так ведь, не правда ли?

Алфиери. Предположим.

Эдди. А он швыряет деньгами. Покупает какие-то пластинки. Туфли. Пиджаки. Понятно? Парень ровно ни о чем не заботится. Думает, что он здесь навечно. Значит он уже пораскинул мозгами, что к чему. Решил, что с ним все в порядке. Не так ли?

Алфиери. Предположим. Ну, а дальше?

Эдди. Ладно. (Оглядывается через плечо, словно боясь, что сюда кто-нибудь ворвется, потом, посмотрев на Алфиери, снова опускает голо- ву, уставившись в пол.) Разговор наш строго между нами?

Алфиери. Безусловно.

Эдди. Я хочу сказать, что не стал бы затевать этого разговора в другом месте. Вовсе на так уж приятно говорить о ком-нибудь подобные вещи! Даже жене, и той не стал бы рассказывать такое про человека.

Алфиери. Что именно?

Эдди (глубоко вздохнув). Парень-то ведь не того, мистер Алфиери…

Алфиери. В каком смысле?

Эдди (снова оглянувшись через плечо). У него не все в порядке…

Алфиери. Не понимаю.

Эдди (беспокойно двигаясь на стуле). Вы его когда-нибудь видели?

Алфиери. Что-то не припомню!

Эдди. Он совсем светлый блондин. Волосы, как… платина. Понимаете?

Алфиери. Нет.

Эдди. И вообще, махнешь газеткой — и его сдует, словно и не бывало.

Алфиери. Да, но это не значит…

Эдди. Погодите минуту, я же говорю вам дело. Он поет, понимаете? Это само собой… Я хочу сказать, что в этом, может, ничего такого и нет, но иногда он вдруг возьмет такую ноту… Понимаете? Прямо закачаешься. Такую высокую ноту. Понимаете?

Алфиери. Ну что ж, значит у него тенор.

Эдди. Знаю я, что такое тенор, мистер Алфиери. Никакой у него не тенор. Говорю вам, если вы войдете в дом и не будете знать, кто поет, вам и в голову не придет, что поет мужчина, а не женщина.

Алфиери. Но это отнюдь не значит…

Эдди. Погодите минутку, мистер Алфиери. Ведь я стараюсь выложить вам все, что у меня на душе. Денька два назад племянница показывает нам платье, которое стало ей мало, — за последний год девочка вымахала вверх, как молодое деревцо. И что же? Он берет это платье, раскладывает на столе, чик-чик ножницами, туда-сюда иголкой — и платье готово. Понимаете? При этом он хорошенький, как ангелочек, ну так бы его и поцеловал!

Алфиери. Слушайте, Эдди…

Эдди. Мистер Алфиери, в порту над ним все потешаются. А мне стыдно. Зовут «Бумажной куклой». А теперь «Беляночкой»! Брат его думает, что люди смеются потому, что он шутник и весельчак, но это неправда. Не потому они смеются. Они же знают, что он мне родня, и, конечно, не станут говорить худого. Им и на самом деле лучше поостеречься таких шуточек. Но я-то знаю, над чем они смеются, и когда я думаю, что этот слизняк ее лапает, я могу… меня просто выворачивает наизнанку, мистер Алфиери. Ведь я из кожи лез ради этой девчонки. А теперь он приходит в мой дом и…

Алфиери. Послушайте, Эдди. Я вас понимаю, у меня тоже есть дети. Но закон определяет все точно. Закон не разрешает…

Эдди (охваченный еще большим негодованием). Вы хотите сказать, будто нет такого закона, чтобы парень, у которого не все в порядке, не имел права работать и жениться, и чтобы…

Алфиери. Закон вам не поможет, Эдди.

Эдди. Даже если у него не все в порядке? Мистер Алфиери, вы хотите сказать…

Алфиери. Поверьте, Эдди, тут ничего не поделаешь.

Эдди. Ничего?

Алфиери. Ровным счетом ничего. Закон тут может заинтересоваться только одним.

Эдди. Чем?

Алфиери. Как он попал в нашу страну. Но мне кажется, что вы вряд ли захотите этим воспользоваться.

Эдди. Вы это о чем?

Алфиери. Ведь они приехали сюда нелегально…

Эдди. О, господи Иисусе, в эти дела я впутываться не буду. То есть…

Алфиери. Ладно, дайте теперь мне вам кое-что сказать.

Эдди. Мистер Алфиери, не могу я поверить тому, что вы говорите! Должен быть какой-нибудь закон, который…

Алфиери. Эдди, я хочу, чтобы вы меня выслушали внимательно.

Пауза.

Бог иногда нам помрачает разум.У каждого из нас своя любовь:Жена, детишки — каждому свое.Но временами — как бы вам сказать —Любовь бывает слишком велика.Вот человек трудами рук своихРастит племянницу, а то и дочь.И человеку вовсе невдомек,Что дочь он слишком сильно полюбил.И что племянница ему милаНе как племянница — куда сильней.Вы понимаете, что говорю я?

Эдди (саркастически). Вы хотите сказать, что мне нечего заботиться о том, чтобы ей было хорошо?

Алфиери. Да, Эдди, только раньше иль поздней

С этим приходится кончать.Ребенок повзрослеет и уйдет,И нужно позабыть свою любовь.Вы, Эдди, это понимать должны.Без этого никак нельзя.

Пауза.

Отпустить ее вам надо. Вот мой совет.Вы сделали все, что могли.Пусть вступит в жизнь она —Уйти ей дайте И пожелайте счастья.

Пауза.

Вы сделаете это? Закона нет такого.Закону это безразлично, ясно?

Эдди. Вы хотите сказать, все равно, даже если он такой ублюдок?.. Даже если он…

Алфиери. Вы ничего не можете сделать.

Эдди сидит, чуть ли не скрежеща зубами от гнева. Встает, трет глаза.

Эдди. Что ж, ладно, благодарствую.

Алфиери. Что ж вы намерены делать?

Эдди (с беспомощным жестом, но и не без иронии). Что мне прикажете делать? Я ведь макаронник, а что макаронник может? Двадцать лет работал как вол ради нее и теперь должен отдать ее этой полубабе? Вот и все, что мне остается! В самые тяжелые, в самые что ни на есть тяжелые времена, когда в гавань не заходило ни единое судно, разве я сидел и ждал пособия? Нет, я бился как рыба об лед. Когда в бруклинской гавани было пусто, я обходил Хоубокен, Стейтен-Айленд, Вест-Сайд, Джерси — все, что только можно. А почему? Потому что я дал клятву ее матери. Я урывал у собственных детей, чтобы ее накормить. Я отказывал себе. Сколько раз бродил я по городу с пустым желудком! (Больше не может сдерживать себя.) А теперь прикажете сидеть сложа руки и смотреть на эту подлость? Откуда он взялся, этот сукин сын? Я пустил его в дом, дал ему кров. Отдал одеяло с собственной постели, а он лапает ее, проклятый ворюга!