Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) Страница 8

— Ты же не... ты бы не... не захотела — не решила избавиться?..

— Что?! Никогда! — от одной этой мысли Лили едва не стало дурно; на глаза сами собой навернулись слезы — и на этот раз они все-таки потекли по щекам. — Мам, я бы ни за что...

Долгий пристальный взгляд — и мать снова обняла ее, зашептала на ухо:

— Ох, Лили... деточка моя... почему же ты не рассказала — я бы была тут, с тобой... твое счастье для меня важнее всего, всего на свете...

Лили недоуменно моргнула и лишь тогда поняла: теперь мама подумала, что она забеременела и потеряла ребенка из-за выкидыша. А возразить совсем не было сил, потому что хотя это была и неправда, но все-таки... правда. Она потеряла Гарри. Умерла и бросила его на растерзание чудовищу, потому что оказалась слишком слаба. И смерть не принесла ей облегчения, никак не смыла эту боль — смерть вообще оказалась не такой, как полагалось...

Но рядом с ней была мать, которая уже два года как умерла; мать, которая обнимала и любила ее и предлагала ласку и утешение... и Лили не нашла в себе сил отказаться.

* * *

24 декабря 1976 года, Сочельник

Ночлежка для бездомных оказалась не худшей из возможных альтернатив. Там никого не надо было учить зельеварению. За завтраком не сидели безумно хихикающие Кэрроу, пуская слюни над чашкой чая. Никакого отвращения во взглядах детишек. Никакого портрета Дамблдора с его вечными попытками не оставить камня на камне от шаткого душевного равновесия Северуса. Никакой Минервы — она смотрела на него так, словно он ей сердце вырвал и по лицу размазал. Там не было ни змеи, подползающей, чтобы всадить клыки ему в глотку, ни оборванца-Поттера, который стоял над ним с таким видом, будто ждал победных фанфар, а получил только расстройство пищеварения.

Или же — переходя на категории дня нынешнего — в ночлежке не надо было слушать, как мать оскорбляет его или отца, как отец оскорбляет его или мать, и не надо было сдерживаться, чтобы не оскорбить их в ответ, опасаясь затрещины от обоих. Рядом даже не было Блэка или Поттера-старшего, чтобы всласть поиздеваться над ним за то, что он немытый уродец, который живет в приюте для бездомных.

Еда там тоже была вполне пристойной. Не чета Хогвартсу, разумеется, но Северус этого и не ждал. Там давали суп и хлеб с маргарином, и какой-то запредельно вонявший старик расхвастался, что к рождественскому ужину будет жареный цыпленок, а еще завтра никого не погонят на улицу, а разрешат остаться в тепле и посмотреть телик, потому как Рождество.

В Сочельник, однако же, на день надо было куда-то уйти. Северус забрел в церковь и, убивая время, слушал разные англиканские гимны — некоторые показались ему знакомыми, потому что студенты в Хогвартсе любили нецензурно их переиначивать... Господи, как же он ненавидел подростков.

Неожиданно прорезавшийся здравый смысл противным голоском напомнил, что если он только срочно что-нибудь не изменит, то скоро ему придется вернуться в школу и жить среди них. Вот же свинство! А может — ну ее нахер, эту войну? Помахать ей ручкой и отчалить в далекие края? Стать бездомным и сидеть на вокзале со шляпой и собакой, собирая милостыню... Побирушка из ночлежки поведала ему, что люди охотнее подают, когда рядом с тобой сидит собака. "Будто б собаки лучше людей", — добавила она, и Северус готов был охотно в это поверить.

От долгого сидения на неудобной церковной скамье его кости окончательно запротестовали и пригрозили расплавиться. Он поднялся на ноги и на какую-то секунду восхитился тем, как тело легко его послушалось — даже потягиваться не пришлось. Ах, преимущества молодости.

Правда, с учетом ее недостатков молодость могла катиться в пизду.

Северус пожалел, что накануне оставил все свои деньги той официантке. Возможно, с помощью заклинания удастся стащить у кого-нибудь бумажник... но нет: он все еще был несовершеннолетним. До дня рождения придется ограничиться попрошайничеством — а дальше будет только высококвалифицированное карманничество.

К сожалению, в Сочельник большинство мест, где можно было бы провести время в тепле и уюте, было закрыто. Северус ненадолго заглянул в прачечную и слямзил оттуда пару носков, потом какое-то время слонялся по бакалейной лавке (откуда без малейших угрызений совести стащил немного еды), а потом прогулялся до железнодорожной станции. Там он поделился жареными свиными шкурками с нищенкой из ночлежки, которая побиралась на своем хлебном месте, и она дала ему взамен пять фунтов. "Люди бывают щедры в праздники", — сказала она.

Он дошел до дома Лили, сделав большой круг и прокравшись через двор соседа, чтобы выйти на ее улицу с другой стороны. Но машины перед коттеджем не было, и в окнах не горел свет. Он смутно вспомнил, что Эвансы перед Рождеством вроде бы навещали бабушку в каком-то заведении для больных Альцгеймером. Северус никогда не понимал, зачем они это делают — бабушка все равно никого не узнавала, а Лили возвращалась домой подавленная, ее мать — в слезах, а Петунья — еще скандальней, чем обычно.

Теперь же он задумался, поехал бы он в клинику, если бы в ней лежала Лили? Стал бы так себя мучить, если б знал, что она его даже не вспомнит?

"И ты еще спрашиваешь, — съехидничал его внутренний голос с интонацией завзятого слизеринца. — Это с твоим-то талантом превращать самоистязание в жизненную философию?"

Он посоветовал внутреннему голосу отъебаться и прошел по улице вниз, к реке, обещая себе, что если когда-нибудь станет попрошайкой — то только в каком-нибудь курортном городишке у моря.

* * *

Лили не видела бабушку уже давно — та скончалась еще до смерти матери, и этот визит стал для нее настоящим шоком. Особенно потому, что она совершенно забыла, какой ядовитой становилась Петунья в горе. В итоге семья возвращалась домой в унынии и напряженном молчании.

Просто прелесть, а не Сочельник: муж мертв, сын вместе с ним, все друзья, наверное, тоже, и рядом только моя чудесная сварливая сестра, которая ведет себя еще чудесней и сварливей, чем обычно.

Лили прижала лоб к холодному стеклу автомобиля, глядя на бесконечную череду обледеневших голых деревьев. Ей стало интересно, чем сейчас занимался Северус — как его семья вообще встречала Рождество? Он вроде бы никогда не возвращался домой на праздники... за исключением этого года, судя по всему — но Лили об этом так и не узнала, потому что в первый раз провела весь остаток семьдесят шестого, усиленно притворяясь перед всеми — и особенно перед Северусом — что и думать забыла о его существовании; это вышло у нее настолько удачно, что за два последних школьных года она с ним практически не пересекалась.

Когда заледеневшие деревья и заиндевевшая трава сменились зданиями, машинами и припозднившимися прохожими с рождественскими покупками, Лили всерьез задумалась, поискать Северуса или не стоит. Гриффиндорка она, в конце концов, или нет? Два дня назад она даже умерла, и хуже, наверное, уже не будет...

То есть она до чертиков надеялась, что не будет.

— Мам, я немного погуляю, — произнесла Лили, вылезая из машины.

— В такую погоду? — нахмурившись, мать взглянула на небо — свинцово-серое, неприветливое и предвещавшее скорый снегопад. Уже выпавший снег, грязный и скукоженный, островками собирался в придорожных канавах; в замерзших лужицах на дорожке к дому словно отражалась небесная серость.

Петунья фыркнула и демонстративно прошествовала к входной двери. Собрав всю свою гриффиндорскую силу воли, Лили сдержалась и не приложила сестру каким-нибудь малоприятным и долгоиграющим заклятьем.

— Мне надо проветриться, — вместо того пробормотала она — и, ободряюще сжав материнскую руку, добавила: — Не волнуйся, я тепло оделась — точно не замерзну.

Мама выглядела так, словно была готова заплакать. От ее слез Лили бы точно не смогла отвернуться, так что она быстро чмокнула мать в щеку, неловко столкнувшись с ней скулами, и зашагала прочь, засунув руки в карманы своей дубленки.

Адрес Северуса Лили благополучно позабыла; к счастью, в телефонной будке нашелся телефонный справочник. Снейпов там значилось несколько, но в Спиннерс-Энд из них жил только один.

Лили только раз была в том районе — Северус рьяно настаивал, чтобы она туда не ходила, но однажды, когда ей было тринадцать, она все-таки его не послушалась. Такой бедности она в жизни не видывала — у нее просто сердце кровью обливалось от одной мысли, что Севу пришлось там расти. А все эти несчастные, которые там жили — нищета преждевременно их состарила, опустошив до полной апатии...

Вот только Северус апатичным никогда не казался. Он всегда жил с неуемной интенсивностью, как будто вобрал в себя всю ту энергию и страсть, которую растеряло его окружение.

Лили так и не рассказала ему, что побывала рядом с его домом. Кроме того, она все равно не отважилась зайти далеко — развернулась и сбежала уже через несколько шагов, пока Северус ее не застукал и не разозлился. Он бы точно пришел в бешенство от такого унижения... он всегда был таким — сочувствие воспринимал как снисходительность, а благотворительность почитал за оскорбление.