Жан-Поль Сартр - Фрейд

Жан-Поль Сартр.

Фрейд.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

(1)

Сентябрь 1885 года.

Семь часов утра. Коридор больницы. Освещение (газовые рожки Ауэра) погашено; утренний свет едва просачивается сквозь окна. Большая дверь распахнута в палату, которую можно разглядеть с трудом: там, в глубине, возятся сиделки. Это подъем: сиделки поправляют койки, перевязывают и умывают больных. Запущенная палата, освещенная газом, выглядит зловеще. Над дверью табличка: «Офтальмологическое отделение. Служба доктора Гейнца». В коридоре появляются два санитара; они несут на носилках старуху, чьи неподвижные глаза кажутся незрячими. Санитары останавлива­ются перед дверью и опускают носилки на пол, чтобы перевести дух. Оба уже в возрасте, седоусые. Оба вытирают со лба пот. Выйдя из глубины палаты, на пороге появляется сиделка – ей лет сорок, в очках, с грубыми чертами лица. Она смотрит на старуху и санитаров с угрюмым, измученным видом. Те опускают глаза, заранее со всем смирившись. Сиделка разглядывает больную.

Сиделка. А эта откуда? (Она ее узнала.) Снова-здорово! Ну нет, мы ее не примем!

Первый санитар. Ну а нам куда прикажете ее девать?

Сиделка. Я же сказала вам – в психиатрическое отделение. (Стучит себя пальцем по лбу.) У нее тут не все дома.

Второй санитар. Они не хотят ее брать.

Сиделка. Кто? Психиатры?

Второй санитар. Говорят, ничего у нее нет.

Сиделка. Ну и ладно, отправьте ее домой.

Старуха с затравленным видом слегка приподымается на носилках.

Больная (говорит, ни к кому не обращаясь). Я слепая.

Сиделка (смеясь сухим, неприятным смехом). Мне бы ваше зрение, милочка моя! (Санитарам.) Вчера ее смотрел доктор Гейнц, она совершенно здорова. Комедию ломает, вот и все!

Первый санитар. Ломает или не ломает, дело ваше. Но она тяжелая. У вас ведь есть свободные койки.

Сиделка захлопывает дверь у них перед носом. Они озадаченно переглядываются.

Второй санитар (старухе). Ну ты, зараза! Не могла что ли совсем ослепнуть?

Старуха (монотонно). Я слепая.

Первый санитар смотрит на нее и вдруг начинает барабанить в дверь. Дверь распахивается, и появляется разъяренная сиделка.

Сиделка. Я же сказала вам…

Она смотрит на старых, усталых санитаров, ей жалко их.

Первый санитар (жалобным тоном). Два часа таскаем ее туда-сюда.

Сиделка. Обратитесь к доктору Фрейду. Когда нет профес­сора Шольца, больных принимает он.

Первый санитар. Где его найти?

Сиделка. Наверно, он у себя. Комната 120-я. Неврологиче­ское отделение.

Второй санитар (грустно). Не близко!

Сиделка пожимает плечами и снова закрывает дверь. Первый санитар недоуменно почесывает в затылке.

Первый санитар (старухе). На своих двоих сможешь идти, а?

Старуха (с испугом). Нет, нет!

Первый санитар (с отвращением). Правда, не может! У нее ведь и нога отнялась!

Второй санитар (в том же тоне). Нога, мать ее!

Старуха (кричит). Я парализована!

Первый санитар. А я без ног!

Поплевав на ладони, они снова берутся за носилки. Другой коридор. Дверь с табличкой «120». Уже совсем рассвело Из-под двери валит густой дым. Появляются вконец измученные санитары со своей ношей. Ставят носилки. Первый санитар утирает пот со лба. Второй закашливается. Первый санитар с удивлением смотрит на него и принюхивается.

Первый санитар. Скажи-ка! Никак горим!

Они оглядываются по сторонам и замечают дым, который валит из комнаты. Второй санитар стучит в дверь. Никто не отвечает. С вопросительным видом он оборачивается к напарнику.

Первый санитар. Стучи сильней.

Второй санитар стучит сильнее.

На экране довольно большая, но очень бедная комната. Неприбранная железная кровать (обычная больничная койка), на столике таз и кружка, этажерка, заставленная медицинскими книгами, письменный стол. На полу, возле кровати, раскрытый чемодан; рядом закрытый чемодан и еще один раскрытый (набитый одеждой и бельем). Посреди комнаты чугунная печка с длинной трубой, которая упира­ется в потолок. Мы видим со спины мужчину, который сидит на корточках перед печкой, откуда вырываются клубы дыма. На полу, рядом с ним, связки бумаг, тетради, которые он методически запаивает в печку, где их пожирает огонь. Окно наглухо закрыто, портьеры опущены; комнату освещает только пламя из печки. Фрейд наконец слышит стук, встает и идет к двери. Мы замечаем, что он курит сигару.

Фрейд крупным планом: ему двадцать девять лет, у него густая черная бородка, густые брови. Прекрасные, глубоко посаженные, темные, пристально глядящие глаза. Он выглядит так, словно только что проснулся. Вид у него ошалевший; лицо покрыто копотью. Руки, кстати тщательно ухоженные, тоже черны от копоти. Он одет, бедно, но опрятно.

Фрейд подходит к двери, поворачивает ключ и отодвигает засов. В дыму возникают санитары; они кашляют. Санитары оторопело смотрят на Фрейда. Фрейд, преодолев свою растерянность, глядит на них сурово и строго.

Первый санитар (как бы извиняясь). Мы думали, что здесь пожар.

Фрейд. Здесь ничего не горит.

Второй санитар. Не горит?

Фрейд (сухо и иронично). Как видите, нет.

Он хочет закрыть дверь. Санитары умоляюще указывают ему на больную.

Фрейд. А, эта истеричка. Ну и что?

Первый санитар. Никто ее не берет.

Фрейд. Я знаю.

Он отбрасывает сигару и подходит к истеричке: та, словно заворо­женная, смотрит на Фрейда.

Старуха. Я слепая.

Он наклоняется и всматривается в ее глаза.

Фрейд (нежно). Нет, фрау, вы не видите, но вы – не слепая.

Он приподымает одеяло, которым укрыта старуха. Она в одной рубашке. Левая нога парализована; скрюченные пальцы словно вце­пились в ступню. Он ощупывает ногу. Больная, похоже, ничего не чувствует. Он укрывает одеялом ноги больной и распрямляется.

Фрейд. Несите ее в неврологическое отделение. Там есть сво­бодная койка.

Второй санитар. Профессор Мейнерт запретил…

Фрейд. Я сейчас поговорю с ним. Ступайте!

Он закрывает дверь, подходит к печке, присаживается на корточки и с каким-то яростным упорством вновь принимается за свою стран­ную работу.

(2)

Та же больница.

Другой, столь же запущенный коридор. Стены в трещинах, кое-где вздулась и отслоилась краска; с потолка местами осыпалась штука­турка. Окон мало; светает.

Перед дверью столпились студенты. (Сюртуки. Цилиндры. Практи­канты и врачи, что живут при больнице, в халатах. Почти все носят бороду. Средний возраст от двадцати пяти до тридцати лет.) Оживленные голоса.

На закрытой двери табличка: «Неврология. Отделение профессора Мейнерта». И объявление: «Лекции профессора Мейнерта проходят в понедельник, среду, четверг и субботу. Начало в 7.15». Санитары, несущие старуху-истеричку, появляются в коридоре, ша­таясь от усталости. Студенты прижимаются к стене, пропуская их.

Один из санитаров стучит в дверь. Носилки они поставили на пол. Студенты с любопытством рассматривают старуху.

Студент. Что с ней?

Санитары пожимают плечами.

Старуха Я слепая.

Открывается дверь. Санитары подхватывают носилки и входят в комнату.

Студент (категорическим тоном). Повреждение зритель­ного нерва. Или поражение зрительных центров мозга.

Дверь закрывается. И в это мгновение в другом конце коридора появляется профессор Мейнерт. Ему около пятидесяти. Студенты умолкают. Воцаряется почтительная тишина. Выглядит Мейнерт очень моложаво. Прекрасное, но изможденное лицо. Окладистая рыжая борода. Стройная и гибкая фигура, хотя Мейнерт едва заметно прихрамывает. Он в цилиндре и черных перчатках, в сюртуке, носит высокий стоячий воротничок, манишку с галстуком, яркий жилет. Он слегка опирается на трость с круглым набалдашником.

Студенты застыли в вежливых позах. Те, кто был в шляпе, обнажили головы. Мейнерт, удивительно величественный, невероятно самоуве­ренный, небрежно приподнимает цилиндр и снова опускает его на голову. Перчаток он не снял.