Карло Гоцци - Женщина-змея

Карло Гоцци

Женщина-Змея

Предисловие автора

Новый род сказочных театральных представлений преуспевал как нельзя лучше, что явствует из неоспоримых истин, изложенных в предшествующих моих предисловиях.

С этих пор насмешки сторонников синьоров Кьяри и Гольдони стали бессильными. Они лишь оскорбляли публику, которая была в восхищении и благосклонно желала видеть в театре все новые сказки.

Этот род представлений настолько отличен от того, который употреблялся обоими вышеупомянутыми поэтами, что не мог вредить их пьесам, правильным и ученым, как их называют. Тем не менее мне едва ли удалось убедить кого-либо в том, что этим пьесам не было причинено ущерба. В схватке театральных поэтов победы и поражения определяются разногласиями публики.

Трудное в этом новом роде зрелищ (кроме других, очень многочисленных трудностей) заключается в избежании однообразия и в придумывании новых и сильных положений.

Чудесное — небольшой источник для небольшого таланта вроде моего. Тот, однако, у кого окажется канва, пригодная для критики и аллегорического изображения человеческих нравов и ложных учений нашего века с правдивостью, скромностью и изяществом, тот, кто сумеет красноречиво ее трактовать и поставить чудесное на подобающее ему место, тот найдет, что чудесное далеко не бесплодно и всегда будет самым могучим и полезным подспорьем для итальянских комических актеров.

Я утверждаю, что приложил все усилия к тому, чтобы сделать мои десять сказок различными как по канве, так и по ситуациям.

«Женщина-Змея» была моей пятой театральной сказкой. Поставленная труппой Сакки в театре Сант-Анджело в Венеции 29 октября 1762 года, она в течение осени и последующего карнавала выдержала семнадцать удачнейших представлений.

Пятая сцена третьего действия этой сказки — одна из тех выдумок, которые серьезные газетные писаки, авторы глупых, бессмысленных сатир, называют тривиальным вздором.

Так как это представление полно чудес, мне пришлось для сокращения времени и расходов труппы, а также для того, чтобы не заставлять ее показывать многие чудесные события, которые, однако, должны быть известны слушателям, выпустить на сцену Труффальдино, подражающего оборванным продавцам печатных известий, и заставить его рассказывать их вкратце, сопровождая повествование разными выходками.

Сакки-Труффальдино, выходивший в коротком, рваном плаще и грязной шляпе, с огромной охапкой печатных листков, кричал, подражая этим бездельникам, и передавал в немногих словах содержание сообщения, рассказывая о происшедших событиях и приглашая народ купить у него листок за одно сольдо.

Эта неожиданная сцена, которую он исполнял с большим изяществом и точностью подражания, что неизменно имеет успех у зрителей, вызывала в театре шум и несмолкаемые взрывы смеха, а из лож ему бросали деньги и сласти, чтобы только получить листок.

Подобного рода выдумка, кажущаяся тривиальной, но находящая себе оправдание в той откровенной свободе, которой я всегда придерживался в своих сказках, была оценена умными людьми по достоинству. Сцена эта повлекла за собой ряд происшествий, слух о которых распространился по всему городу, вызывая у всех любопытство и желание пойти посмотреть такое зрелище.

Когда продавцы газет услышали об успехе этой сцены, они собрались около входа в театр с грузом старых, заплесневелых листков, ничего не имевших общего с представлением, и во время выхода публики стали выкрикивать, надсаживая горло, сообщение о великих событиях, изображенных в «Женщине-Змее». В ночной темноте они продали бесчисленное множество этих листков, после чего отправились в остерию выпить за здоровье Сакки. Все это возбудило общественные пересуды, которые способствуют успеху актерской труппы.

Низменное, развитое и представленное в театре в своем истинном виде, привлекающее толпу и вызывающее волнение, перестает быть низменным и превращается в полезную и занимательную выдумку. Занимательна ли она, — спросите у публики, полезна ли, — узнайте у актеров: тогда вам нетрудно будет убедиться в ее соответствии совету Горация.

Излишне говорить, что эта сказка ежегодно повторяется перед публикой, которая всегда имеет любезность терпеливо смотреть ее.

Действующие лица

Фаррускад — царь Тифлиса.

Керестани — фея, царица Эльдорадо, его жена.

Канцбде — сестра Фаррускада, амазонка, возлюбленная Тогрула.

Тогрул — визирь, верный министр.

Бадур — другой министр, предатель.

Реция, Бедредин — близнецы, дети Фаррускада и Керестани.

Смеральдина — прислужница Канцбде, амазонка.

Панталоне — воспитатель Фаррускада.

Труффальдино — ловчий Фаррускада.

Тарталья — младший министр.

Бригелла — слуга визиря Тогрула.

Фардзана, Дземина — феи.

Великан.

Солдаты и прислужницы без речей.

Голоса различных невидимых лиц.

Действие происходит частью в неведомой пустыне, частью в городе Тифлисе и его окрестностях.

Действие первое

Небольшой лес.

Феи Фардзана и Дземина.

Дземина (с грустью).

Фардзана, неужели ты не плачешь?

Фардзана.

О чем, Дземина, плакать я должна?

Дземина.

Иль ты забыла, что Керестани,Прекраснейшая фея, дочь ДзебдоныИ смертного царя Абделадзина,Что в Эльдорадо держит свой престол, —Керестани, любезная подруга,Влюбившись в Фаррускада, захотелаЕму женою стать, свою природуБессмертную на смертную сменить?Забыла ты, как царь ДемогоргонВ великом гневе приказал ей броситьСвой замысел, но…

Фардзана.

Да, Дземина, знаю;Демогоргон поклялся, что исполнитЕе желанье: если до закатаВторого дня, когда в зените Пес.Керестани супруг не проклянет,Она свое бессмертье потеряет.

Дземина.

О боже! Завтра с солнечным восходомДень роковой наступит! ПотеряемВ расцвете лет любимую, роднуюКерестани, прекраснейший цветокВ венце подруг. Ты знаешь ведь, Фардзана,Ее очарование…

Фардзана.

Ты помнишь,Как много дел неслыханно жестокихПридется ей пред мужем совершитьПо приказанию Демогоргона?..И, сверх того, он осудил ее,Чтоб восемь лет и день тот роковойОна происхождение скрывалаИ тайну всех поступков. Верь, Дземина,Проклятие сорвется с уст его,И станет нам она подругой снова!

Дземина.

Но ты ведь знаешь, должен ФаррускадДать клятву в том, что никогда супругуНе проклянет, и все же вероломноПроизнести проклятие. ТогдаКерестани останется бессмертной.

Фардзана.

Он клятву даст, но, клятвы не сдержав,Ее он проклянет, и нашей будетОна опять.

Дземина.

Нет, клясться он не станет.

Фардзана.

Увидишь — станет!

Дземина.

Если поклянется,Свою он клятву сдержит.

Фардзана.

Нет, Дземина,Он проклянет ее.

Дземина.

Как ты жестока!Забыла разве страшный приговор,Что будет тяготеть над ней два века?Ведь если он произнесет проклятье,Придется ей прекрасную наружностьСменить на кожу гнусную змеи.

Фардзана.

Все это так, но разве в этом дело?Конечно, ей придется наказаньемБезумное желанье искупить.Но двести лет пройдет; за это времяПогибнет дерзновенный ФаррускадИ станет вновь она подругой нашей.

Дземина.

Но может Фаррускад освободитьЕе от наказанья, и тогдаОна для нас потеряна навеки!

Фардзана.