Александр Островский - Доходное место Страница 10

Жадов. Будет!

Досужев. За мое здоровье!

Жадов. Уж разве за ваше здоровье.

Пьют.

Досужев. Много надо силы душевной, чтобы с них взяток не брать. Над честным чиновником они сами же смеяться будут; унижать готовы – это им не с руки. Кремнем надо быть! И храбриться-то, право, не из чего! Тащи с него шубу, да и все тут. Жаль, не могу. Я только беру с них деньги за их невежество да пропиваю. Эх! охота вам было жениться! Выпьемте. Как вас зовут?

Жадов. Василий.

Досужев. Тезка. Выпьем, Вася.

Пьют.

Я вижу, ты хороший человек.

Жадов. Какой я человек! Я ребенок, я об жизни не имею никакого понятия. Все это ново для меня, что я от вас слышу. Мне тяжело! Не знаю, вынесу ли я! Кругом разврат, сил мало! Зачем же нас учили!

Досужев. Пей, легче будет.

Жадов. Нет, нет! (Опускает голову на руки.)

Досужев. Так ты не поедешь со мной?

Жадов. Не поеду. Зачем вы меня поили! Что вы со мной сделали!

Досужев. Ну, прощай! Вперед будем знакомы! Захмелел, брат! (Жмет Жадову руку.) Василий, манто! (Надевает шинель.) Ты меня строго не суди! Я человек потерянный. Постарайся быть лучше меня, коли можешь. (Идет к двери и возвращается.) Да! вот тебе еще мой совет. Может быть, с моей легкой руки, запьешь, так вина не пей, а пей водку. Вино нам не по карману, а водка, брат, лучше всего: и горе забудешь, и дешево! Adieu! (Уходит.)

Жадов. Нет! пить нехорошо! Ничего не легче – еще тяжелей. (Задумывается.)

Василий, по приказанию из другой залы, заводит машину. Машина играет «Лучинушку».

(Поет.) «Лучина, лучинушка, березовая!..»

Василий. Пожалуйте-с! Нехорошо-с! Безобразно-с!

Жадов машинально надевает шинель и уходит.

Действие четвертое

Действующие лица

Василий Николаич Жадов.

Полина, жена его.

Юлинька, жена Белогубова.

Фелисата Герасимовна Кукушкина.

Сцена представляет очень бедную комнату. Направо окно, у окна стол, на левой стороне зеркало.

Явление первое

Полина (одна, смотрит в окно). Как скучно, просто смерть! (Поет.) «Матушка, голубушка, солнышко мое! пожалей, родимая, дитятко свое». (Смеется.) Какая песня в голову пришла! (Опять задумывается.) Провалился бы, кажется, от скуки. Загадать разве на картах? Что ж, за этим дело не станет. Это можно, можно. Чего другого, а это у нас есть. (Достает из стола карты.) Как хочется поговорить с кем-нибудь. Кабы кто-нибудь пришел, вот бы я была рада, сейчас бы развеселилась. А то на что это похоже! сиди одна, все одна… Уж нечего сказать, люблю поговорить. Бывало, мы у маменьки, утро-то настанет, трещим, трещим, и не увидишь, как пройдет. А теперь и поговорить не с кем. Разве к сестре сбегать? Да уж поздно. Эко я, дура, не догадалась пораньше. (Поет.) «Матушка, голубушка…» Ах, я и забыла погадать-то!.. Об чем бы загадать-то? А вот загадаю я, будет ли у меня новая шляпка? (Раскладывает карты.) Будет, будет… будет, будет! (Хлопает в ладоши, задумывается и потом поет.) «Матушка, голубушка, солнышко мое! пожалей, родимая, дитятко свое».

Входит Юлинька.

Явление второе

Полина и Юлинька.

Полина. Здравствуй, здравствуй!

Целуются.

Как я тебе рада. Скидай шляпку!

Юлинька. Нет, я к тебе на минуту.

Полина. Ах, как ты хорошо одета, сестрица!

Юлинька. Да, я теперь себе покупаю все, что только есть лучшего и нового из-за границы.

Полина. Счастлива ты, Юлинька!

Юлинька. Да, я могу про себя сказать, что я счастлива. А ты, Полинька, как ты живешь? Ужасно! Нынче совсем не такой тон. Нынче у всех принято жить в роскоши.

Полина. Что же мне делать? Разве я виновата?

Юлинька. А мы вчера в парке были. Как весело было – чудо! Какой-то купец угощал нас ужином, шампанским, фруктами разными.

Полина. А я все дома сижу одна, со скуки погибаю.

Юлинька. Да, Полина, я уж теперь совсем не та стала. Ты не можешь представить, как деньги и хорошая жизнь облагораживают человека. В хозяйстве я теперь ничем не занимаюсь, считаю низким. Я теперь все пренебрегаю, кроме туалета. А ты! ты! это ужасно! Что же твой муж делает, скажи, пожалуйста?

Полина. Он меня даже и к вам не пускает, все велит сидеть дома да работать.

Юлинька. Как это глупо! Представляет из себя умного человека, а нынешнего тону не знает. Он должен знать, что человек создан для общества.

Полина. Как ты говоришь?

Юлинька. Человек создан для общества. Кто ж этого не знает! Это нынче решительно всем известно.

Полина. Хорошо, я это ему скажу.

Юлинька. Ты бы с ним ссориться попробовала.

Полина. Пробовала, да что толку. Он всегда прав выходит, а я виновата остаюсь.

Юлинька. Да он любит тебя?

Полина. Очень любит.

Юлинька. А ты его?

Полина. И я люблю.

Юлинька. Ну, так ты сама виновата, душа моя. Лаской из мужчин ничего не сделаешь. Ты к нему ластишься – вот он и сидит сложа руки, ни об себе, ни об тебе не думает.

Полина. Он много работает.

Юлинька. Да что проку в его работе-то? Вот мой и немного работает, а посмотри, как мы живем. Надобно правду сказать, Онисим Панфилыч для дому отличный человек, настоящий хозяин: чего, чего у нас нет, кабы ты посмотрела. И в какое короткое время! Откуда он только берет! А твой! Что это? Ведь срам смотреть, как вы живете.

Полина. Он все говорит: сиди, работай, не завидуй другим; будем и мы жить хорошо.

Юлинька. Да когда же это будет? Состареешься, пока дождешься. На что тогда и удовольствие! Всякое терпение лопнет.

Полина. Что же мне делать?

Юлинька. Он просто тиран. Что с ним много-то разговаривать! Скажи, что ты его не любишь – вот и все тут. Или вот что лучше: ты скажи ему, что тебе надоела такая жизнь, что ты не хочешь с ним жить и переедешь к маменьке, и чтоб он не знал тебя. А я маменьку предупрежу об этом.

Полина. Хорошо, хорошо! Я это обделаю в лучшем виде.

Юлинька. Да сумеешь ли ты?

Полина. Еще бы! Я какую хочешь сцену сыграю, не хуже всякой актрисы. Во-первых, нас дома к этому с малолетства приучили, а теперь я все сижу одна, работать-то скучно; я все сама с собою и разговариваю. Так научилась, что чудо. Только немного жаль его будет.

Юлинька. А уж ты не жалей! А я тебе, Полина, шляпку привезла. (Вынимает из картона.)

Полина. Ах, какая прелесть! Спасибо, сестрица, душенька! (Целует ее.)

Юлинька. А то у тебя старая-то уж нехороша.

Полина. Ужасная мерзость! Скверно на улицу выйти. Вот я теперь мужа подразню. Вот, скажу, милый мой, посторонние купили, а ты не догадаешься.

Юлинька. Да уж делать нечего, Полинька, мы пока, сколько можем, будем тебя поддерживать. Только не слушай ты, пожалуйста, своего мужа. Ты ему растолкуй хорошенько, что ты его даром любить не будешь. Ты, глупенькая, пойми, за что их даром любить-то, мужьев-то? Это довольно странно! Обеспечь меня, дескать, во всем, чтобы я блистала в обществе, тогда я тебя и стану любить. Он от капризу не хочет твоего счастия, а ты молчишь. Попроси только он у дяди, и ему дадут такое же доходное место, как у моего мужа.

Полина. Уж я теперь к нему пристану.

Юлинька. Ты представь только себе: ты такая хорошенькая, одень-ка тебя со вкусом да посади в театр… при огне-то… все мужчины так на тебя лорнеты и уставят.

Полина. Не говори, сестрица, заплачу.

Юлинька. Вот тебе денег (достает из портмоне), иногда что понадобится, так можешь и без мужа обойтись. У нас теперь есть средства, так что мы решились даже другим благодетельствовать.

Полина. Спасибо, сестрица! Только он, пожалуй, рассердится.

Юлинька. Велика важность! Что на него смотреть-то! От родных, не от чужих. Что ж, по его милости, голодной сидеть! Прощай, Полина!

Полина. Прощай, сестрица! (Провожает ее, Юлинька уходит.)

Явление третье

Полина. Какая это Юлинька у нас умная! А я-то дура, дура! (Увидав картон.) Новая шляпка! новая шляпка! (Хлопает в ладоши.) Я теперь целую неделю буду весела, если только муж не расстроит. (Поет.) «Матушка, голубушка…» и т.д.

Кукушкина входит.