Славомир Мрожек - Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы Страница 11

Он вставал, подходил к двери, быстрым движением открывал ее, проверял, не подслушивает ли их кто-нибудь. Он проверял также шторы на окнах и отвечал приглушенным голосом:

— Там, где всегда…

— Ты… — говорит жена.

Этим словом выражалось очень многое.

Среди близких друзей Люциуша, как мы уже говорили, ходили упорные слухи: Люциуш должен знать… Люциушу что-нибудь угрожает?.. Ах, этот Люциуш… Люциуш им покажет, будьте уверены…

Мать Люциуша и боится за него, и гордится им. Она называет его не иначе, как «мой сын». Бабка Люциуша, непреклонная матрона, живущая отдельно, только гордится. Внешне же она не выказывает никакого страха. Своей дочери, матери Люциуша, она говорит:

— В наше время надо рисковать. Делу нужны бесстрашные люди. Если бы Евстахий был жив, он делал бы то же, что и Люциуш.

Беседуя с правнуками, она на что-то намекает:

— Гордитесь, что у вас такой отец, — и показывает им картинки, на которых изображены скачущие по равнине рыцари с султанами. — Ваш отец тоже мог бы так. Его не сломили…

А в это время Люциуш входил в общественную уборную и старательно запирался в кабине. Через некоторое время с тигриным блеском в глазах он еще раз выглядывал — нет ли кого? — и, молниеносно достав из брюк мел, писал на стене: «Долой большевиков!»

Потом выходил из уборной, вскакивал в первую попавшуюся пролетку или такси и, петляя улицами и переулками, возвращался домой.

Вечером жена робко спрашивала его:

— Опять?

Люциуш действует уже давно, и хотя жизнь постоянно терзает его нервы и обрекает на бессонницу, он не смиряется.

Люциуш осторожен, он изменяет почерк. Время от времени одалживает авторучку у своего начальника. «Если установят, кому принадлежит ручка, которой это написано… Ха-ха»… — И он злорадно усмехается, мысленно представляя, какой бледный вид будет иметь начальник конторы и как будут обмануты его, Люциуша, преследователи. Сатрапы!

Бывают моменты, когда у Люциуша кровь стынет в жилах. Кажется, нет выхода. Например, однажды, когда он писал на стене: «Католики не сдадутся», — кто-то вдруг забарабанил в дверь. У Люциуша сердце замерло. Он был уверен, что это они. Он осторожно стер свежую надпись. Барабанить не переставали. Тогда Люциуш проглотил карандаш и только после этого открыл. Вошел тучный мужчина с портфелем (прокурор? — мелькнуло в голове Люциуша), лицо у мужчины было красное, он молча вытолкнул Люциуша и заперся изнутри. Люциуш долго помнил эту минуту.

Физиономии клозетных старушек тоже вызывали в нем беспокойство. А если это только грим?

Однажды зимой, когда Люциуш собрался совершить свой обычный подвиг, он остановился и замер. Дверь общественной уборной была заперта. А поперек двери была грубая надпись мелом, безусловно, сделанная рукой сатрапа:

РЕМОНТ.

Люциуш почувствовал то же, что чувствует гусар, у которого в разгаре битвы выбили из рук саблю, — он смотрел по сторонам и не находил своего оружия.

Однако он решил продолжать борьбу. Пошел на железнодорожную станцию. В это время с перрона выходила группа солдат, и многие из них направились туда, куда и Люциуш. У Люциуша возникло подозрение. Итак, они не только применили предательский прием: РЕМОНТ, но и вводят чрезвычайное положение. Люциушу представилась страшная картина: все перроны и общественные уборные заняты войсками. Нет, Люциуш достаточно хитер, Люциуш на этом собаку съел. Так просто Люциуша не возьмешь.

Он не сомневался, что сатрапы заняли все оставшиеся объекты в городе; а значит, они уже в гостинице «Полония» и в домовой лавке «Гастроном № 1». Но он решил, что последнее слово останется за ним. Люциуш сел в поезд. Соблюдая осторожность, он вышел на следующей станции. Неподалеку виднелась небольшая убогая деревенька. Добравшись до первого дома, он спросил, где уборная.

— Чево? — удивились там. — Мы, пан, в лес ходим…

В лесу было уже темно. «Тем лучше», — подумал Люциуш. Он вошел в самую гущу кустов и написал палочкой на снегу: «Генерал Франко вам покажет».

Возвратившись вечером домой, он долго стоял перед зеркалом, представляя, насколько пошли бы к его плечам орлиные крылья.

Лошадки

Я должен был по семейным делам поехать в город Н. Я получил оттуда письмо, написанное с орфографическими ошибками, рукой, видимо, не привыкшей к перу. Какой-то неизвестный гражданин сообщал мне, что прах моего деда, повстанца 63-го года, выброшен из его красивой могилы по указанию директора конного завода, похоронившего на этом месте свою секретаршу, о которой все знали, что она была его любовницей. Автор письма не подписался, давая этим понять, что и так подвергает себя опасности, информируя меня об этом факте.

Получив двухдневный отпуск, я прибыл в Н.

Я никогда еще не был в этом городе. Выйдя из вокзала, я сразу же отыскал дом местного могильщика, но не застал его. Жена могильщика сказала, что он только что ушел в кузницу подковать лошадь. Я решил подождать и присел на скамью у кладбищенской ограды. Наконец на тропинке появился могильщик. Это был огромный мрачный мужчина; он вел под уздцы лошадь, точнее не лошадь — а маленького красивого пони с блестящей шерстью, цокавшего новыми подковками по мостовой. Узнав о цели моего прихода, могильщик помрачнел еще больше, кинул на меня злобный взгляд и сказал, что ни о чем подобном не знает. Потом повернулся ко мне спиной и исчез за воротами кладбища.

Я отправился в городской совет. Перед зданием совета стояла привязанная к столбику маленькая лошадка. Меня принял председатель. Я рассказал ему о своем деле. В ответ он начал сбивчиво оправдываться, что у него масса других дел, но я продолжал настаивать. Тогда он запел по-другому:

— Не знаю, известно ли вам, что у нас было принято решение похоронить на месте вашего дедушки специально привезенного корейского партизана. Я думаю, вы не сомневаетесь в политической важности этого перемещения?

И он испытующе посмотрел мне в глаза.

Возмущенный, покинул я городской совет и тут же побежал в районный.

Председателем районного совета был энергичный молодой человек с ясным взглядом. Когда я рассказал ему, как прошел мой предыдущий визит, он возмутился:

— Да, много еще недостатков в наших учреждениях. Да, я кое-что слышал об этом деле. Да, постараемся выяснить. Но…

— Но?..

— Но это потребует времени, да, потребует…

В эту минуту из-за дверей, ведущих из кабинета в другое помещение, отчетливо донеслось громкое ржание — ржание, которое может издавать только маленькая лошадка, известная под названием пони.

Глаза председателя беспокойно забегали. Сердце мое сжал холод предчувствия. Я повернулся и быстро вышел.

Могильщик с пони, пони перед городским советом, это ржание в районном совете… Пони начали ассоциироваться у меня с сопротивлением, которое я встречал всюду, куда приходил по делу захоронения моего дедушки. Должна была существовать какая-то связь между нарушением законности и породой этих маленьких лошадок. Я шел с опущенной головой в сторону национального комитета. Но, дойдя до места, остановился как вкопанный. У ворот стояла бричка, в которую были запряжены два красивых породистых пони. Я повернулся и медленно пошел назад.

Я выяснил, что дети местного прокурора ездят в школу на пони. Я перелез через забор и оказался на огороде председателя Сельского Потребительского союза, где увидел отчетливые следы маленьких копыт. У председателя Союза ветеранов и директора «Кулинарии» тоже с некоторого времени появились пони.

Разбитый, подавленный, покидал я Н.

На вокзальной площади милиционер проверил у меня документы. Милиционер был на пони.

Только спустя некоторое время мне попала в руки газета с заметкой:

«Директор конного завода в Н. за разбазаривание государственного имущества решением суда переведен на другую должность в Д. Посланных на место общественных контролеров он пытался подкупить, предлагая им пони».

Потом я получил известие, что моя бабушка, ветеранка движения суфражисток, живущая в городе Д. в доме престарелых, была грубо выброшена из него директором конного завода, который на ее место поместил свою бабушку, бывшую распутницу из Клондайка.

Я отправился в Д. Ворота дома престарелых открыл мне сторож-карлик. Он держал под уздцы огромного першерона.

Я молча повернулся и уехал.

Путь гражданина

В одном из уголков страны, хоть и отдаленном, но важном, точно так же, как и везде, менялись времена года, шли дожди, дули ветры и светило солнце, так что в этом отношении он ничем не отличался от столицы, и даже удивительно, кому эта мысль пришла в голову: там решили основать метеорологическую станцию, небольшой прямоугольный участок, что-то вроде садика, огороженный белым заборчиком, с домиком для приборов, стоящим на высоких тонких ножках. Тут же, поблизости, поселился начальник станции, в обязанности которого помимо наблюдений за гигрометром и аэрометром входило регулярно посылать рапорты вышестоящему начальству. В них должно было быть точно обозначено состояние погоды, чтобы начальство, если его кто-нибудь спросит о погоде, не было сбито с толку, а только, кинув взгляд на письменный стол — сразу знало бы, что ответить.