Оноре Бальзак - Делец Страница 11

Меркаде (возвращается). Вот, зятек, семейные документы, касающиеся нашего состояния...

Минар. Сударь...

Меркаде. О, состояние чисто отрицательное... Читайте. Вот копия протокола о наложении ареста на мебель. Я довольно дорого плачу домовладельцу за пользование ею. Сегодня утром он хотел ее продать. Вот ворох исполнительных листов, вот — увы! — вынесенный вчера приговор о лишении меня свободы за долги... Как видите, дело принимает нешуточный оборот... Вот, наконец, все мои опротестованные векселя, приговоры, счета — все в полном порядке, ибо, милый юноша, заметьте раз навсегда: именно беспорядок и надо держать в порядке. В хорошо налаженном беспорядке всегда можно разобраться, им легко управлять. Любой кредитор промолчит, увидев, что долг ему записан под номером таким-то. Я последовал примеру правительства: все подобрано в алфавитном порядке. Но я еще не расплатился даже с буквою А.

Минар. Еще ничего не уплатили?

Меркаде. Почти ничего; но, по-моему, я действую как порядочный человек.

Минар. Безусловно!..

Меркаде. Теперь вы знаете все мои обязательства, с бухгалтерией вы знакомы... Вот смотрите: итог триста восемьдесят тысяч...

Минар. Да, сударь, около того.

Меркаде. Вы все видели. Пожаловаться вы не можете. Отец, который жаждет сбыть дочку с рук, постарался бы обмануть вас. Посулил бы несуществующее приданое, постоянный доход. Такие штуки проделывают... и весьма часто. Отцы сплошь да рядом используют любовь вроде вашей и эксплуатируют ее! Но вам попался порядочный человек... Иметь долги можно, но оставаться честным человеком обязан каждый... Вы прямо напугали меня, когда в присутствии дочери сами связали себя по рукам и ногам столь прекрасными обещаниями, ибо сочетаться браком с бедной девушкой, имея всего лишь две тысячи жалованья, равносильно тому, что сочетать протестованный вексель с долговой тюрьмой.

Минар. Вы так полагаете, сударь? Значит, я сделаю несчастной вашу дочь!

Меркаде. Ах, молодой человек! Теперь вы видите, какой цвет лица у Жюли на самом деле.

Минар. Да, сударь!

Меркаде. Значит, по рукам! Вы заслужили мое искреннее уважение. Вы подаете большие надежды, вы лжете с таким апломбом...

Минар. Сударь...

Меркаде. Будь вы министром, вам поверил бы любой парламент.

Минар. Сударь...

Меркаде. Уж не собираетесь ли вы ссориться со мной? А ведь не вы, а я имею право жаловаться, молодой человек. Вы нарушили покой моего семейства, вы внушили моей дочери преувеличенные понятия о любви, которые омрачат ее счастье, ибо она создает себе идеалы... нелепые, конечно. Жюли несколькими месяцами старше вас, ваша притворная любовь раскрыла ей соблазны, перед которыми ни одна девушка не устоит...

Минар. Господин Меркаде, если обоюдная наша нищета и разлучает нас, то меня во всяком случае упрекнуть не в чем. Я люблю мадемуазель Жюли! Может ли бедный юноша, могу ли я, обойденный судьбою, найти что-либо лучшее?

Меркаде. Слова! Слова! Вы причинили зло и его надлежит исправить.

Минар. Поверьте, господин Меркаде...

Меркаде. Довольно! Теперь требуются доказательства! Верните мне письма, которые вам писала Жюли.

Минар. Не премину сегодня же...

Меркаде. И помогите несчастному отцу выдать дочь замуж. Раз вы любите Жюли, посодействуйте мне. Ей необходимо состояние и имя. Если юноша увлечен и не скрывает этого, нет ничего зазорного играть роль несчастного поклонника. Во Франции каждый хочет того, чего добиваются все. Молодая женщина, за которой ухаживают, которой домогаются многие, становится привлекательной, как идеал. Запомните, если наше счастье огорчает кого-нибудь, оно кажется нам оттого во сто раз дороже. Зависть таится в сердце человеческом, как змея под колодой. Ну, да вы меня поняли. А что касается дочери (зовет Жюли), потрудитесь сами подготовить ее к перемене; если я скажу, что вы от нее отказываетесь, она не поверит.

Минар. Ведь я столько ей говорил и писал, что не знаю, выйдет ли?

Меркаде уходит.

Право, я готов провалиться сквозь землю. Жениться? У меня тысяча восемьсот франков жалованья, мне и одному-то не хватает. А что же станет с нами, если нас будет трое? Вот она... Она словно переменилась. Я привык смотреть на нее сквозь призму приданого в триста тысяч. Однако к делу...

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Минар и Жюли.

Жюли. Так как же, Адольф?

Минар. Что, мадемуазель?

Жюли. Мадемуазель? Я уже не Жюли для вас? Вы сговорились с отцом?

Минар. Да... То есть...

Жюли. О, деньги всегда грязнят любовь; но я надеюсь, что вы одержали победу над отцом...

Минар. Ах, Жюли. Ваш отец прав с точки зрения расч... я хотел сказать, рассудка.

Жюли. Что произошло между вами? Адольф, вы словно разлюбили меня.

Минар. Да нет!

Жюли. А у меня уже сжалось сердце!

Минар. В нашем положении, видите ли, произошла большая перемена.

Жюли. Вам не удалось уговорить батюшку?

Минар. Ваш отец не сообщал вам о своем положении? А оно ужасно, Жюли, ибо обрекает нас на нищету. Есть мужчины, которым нищета придает энергию, а таких, как я, — вы ведь не знаете моего характера, — она подавляет... Да что говорить! Быть причиной вашего несчастья — нет, лучше смерть!

Жюли. У меня хватит твердости на двоих. Вы не увидите моих слез. К тому же я не буду вам в тягость. Моя живопись приносит мне столько же, сколько вам ваша должность, и, пусть я не богата, ручаюсь, что в нашем уютном гнездышке будет царить достаток.

Минар (в сторону). Только бедные девушки и могут так любить.

Жюли. Что это вы говорите, сударь?

Минар. Вы прекрасны, как никогда... (В сторону.) Она помешалась от любви... Надо положить этому конец... (Вслух.) Но...

Жюли. «Но», Адольф, — слово коварное.

Минар. Ваш отец воззвал к моей чувствительности. Он убедил меня, что любовь — эгоистическая страсть.

Жюли. Со стороны двух человек.

Минар. Даже трех. Он нарисовал мне картину вашей будущей жизни, и я понял, как велика разница между жалким существованием и богатством. Жюли, ведь есть любовь и любовь.

Жюли. Любовь одна.

Минар. Любовь, обрекающая вас на нищету, — безрассудна; любовь, приносящая себя в жертву ради вашего счастья, — героична...

Жюли. Все мое счастье, Адольф, в том, чтобы принадлежать вам.

Минар. Ах, если бы вы слышали, что говорил ваш отец! Он умолял меня отказаться от вас!

Жюли. И вы отказались?

Минар. Пытаюсь, хотел бы, да не могу. Внутренний голос подсказывает мне, что никто не будет меня так любить, как вы...

Жюли. Конечно, сударь, моя любовь... Впрочем, к чему опять говорить о моей любви?

Минар. Уж из одной благодарности я должен принести себя в жертву.

Жюли. Прощайте, прощайте, сударь!

Адольф уходит.

Уходит. Не оборачивается! О боже мой!

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Жюли одна, смотрится в зеркало.

Жюли. Красота! Несравненное преимущество, единственное, которое нельзя приобрести за деньги и которое тем не менее пустой призрак, пустой обман, — тебя, красота, недостает мне! О, я знаю это. Я стараюсь заменить тебя ласкою, нежностью, покорностью, бескорыстной преданностью, когда жизнь свою отдаешь, как крупицу ладана на алтарь... И вот все надежды бедной дурнушки разлетелись! Идол, которого я боготворила, в одно мгновение рассыпался в прах. Итак, слова: «Я хороша, я могу очаровать, могу исполнить предначертание женщины, дать счастье и сама насладиться им» — эта опьяняющая мысль, увы, никогда не утешит мое бедное сердце. Мечты рассеялись, все оказалось сном... (Утирает слезы.) Никто не осушит моих слез, я проживу всю жизнь в одиночестве! Он не любил меня. Я сама наделила этот призрак своими собственными достоинствами, своими собственными чувствами, но призрак исчез... и горе мое всем покажется столь нелепым, что я должна скрыть его в тайниках души... Ну же, вздохнем в последний раз над первой любовью и покорно примем участь многих женщин — станем игрушкою неведомой жизни! Станем госпожою де ла Брив и спасем отца. Откажемся от прекрасного венка любви, неповторимой, чистой и взаимной любви!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Минар один.

Минар. Будь я хотя бы столоначальником, ни за что бы я не вернул письма. Я их перечитал в последний раз: в каждой строчке видна прекрасная душа, бесконечная нежность. Ох, бедность, бедность! Она сгубила, пожалуй, столько же возвышенных чувств, сколько сгубила великолепных талантов. С каким почтением должны мы приветствовать великих людей, которые сумели преодолеть ее, — они вдвойне велики.