Сиркку Пелтола - Антология современной финской драматургии (сборник) Страница 12

С. Знаешь, а давай вот как сделаем. Помнишь тот настольный хоккей, о котором ты мечтал. Давай я тебе его куплю, а ты завтра останешься дома. (Пауза.)

А. Если у меня когда-нибудь будет ребенок, клянусь, я никогда не заставлю его испытать те же чувства.

20)

Перенос назад во времени.

В. Да что ты вечно из себя строишь, что ты подмазываешься? Надоели уже эти твои дурацкие истории.

А. Я просто хочу, чтобы ты понял: дай себе время.

В. Зато ты типа все уже понял. Это напрягает, пойми. Думаешь, ты все знаешь?

А. Ну зачем ты так. Мы же всегда говорили друг с другом… обо всем.

В. Я хочу спать.

21)

А. Обложка паспорта мягкая, серо-коричневая. Восемь страниц для поездок откуда угодно куда угодно. Кто-то дал мне огромный рюкзак, на столе девятьсот марок, и… ПАНГ! наугад тыкаю пальцем в карту. Амстердам, Флоренция, Париж, колеса стучат по шпалам, ча-ча ча-чан, ча-ча ча-чан, мне двадцать, и я свободен, ча-ча ча-чан, университет, новые друзья, которые ничего не знают о моей прошлой жизни, и я могу быть кем хочу, ча-ча ча-чан, все равно что приземлиться на Южном полюсе, найти никем не исследованный пятачок, воткнуть туда флаг и заорать: «Это я!» Я двадцать лет искал место для своего флага, чуть не продал душу и тело, но до сих пор мне не попалось ничего стоящего. Но вот наконец я нашел. Это я, и никто больше не посмеет в этом усомниться.

В Мюнхене я больше не верю в миф о том, как легко найти друзей и любовь в переполненных поездах. Я надеюсь на случай, на ресторанные происшествия, столики, по ошибке забронированные дважды, все что угодно, что позволяет завести разговор. Но случай никак мне не помогает. До самой Болоньи. Там я сажусь на ступеньки собора, проклиная тяжеленный рюкзак, который следовало оставить в камере хранения на станции. Сажусь на него. Смотрю на голубей. Уличных музыкантов. Слушаю шум в кафе на площади. Эхо из узеньких переулков. Спокойствие. (Пауза.) «Твою мать, да это же финн!» – вижу, как трое указывают в мою сторону. Два парня и девчонка, которые за сто метров разглядели финский флажок на моем взятом напрокат рюкзаке. И вот мы сидим все вместе. Обсуждаем хостелы, дешевые кафе, маршруты, решаем ехать на ночном поезде, закупив в дорогу пять кило фруктов и минимум столько же литров дешевого красного. Они спорят по каждому поводу. Какие фрукты. Какое вино. Какой поезд. Им нужен кто-то новый, иначе перегрызутся, но все это ерунда, и пять литров вина исчезают, прежде чем мы успеваем переехать через Альпы. В основном налегают парни – братья, как выясняется, – младший брат с девушкой плюс старший брат. Устав от их ругани, девчонка засыпает в углу. Братья отрубаются, и она засыпает. Спит беспокойно. Вскрикивает, просыпается, не дает мне уснуть, потому что я сижу рядом, иногда во сне она ударяет меня или хватает что под руку попадется – мою руку, например, а проснувшись, пугается, что это моя рука, но я только смеюсь, а она: «Не могу больше спать», и я тоже, и мы выходим из купе, садимся в коридоре, смотрим в окно и показываем друг другу разные вещи за окном. Рассказываем истории. Что видели, куда едем и зачем, и целая жизнь за шестьдесят минут, и тут она говорит, что ее достали ее спутники. «Блин, но не бросать же их», а я: почему бы нет. Поехали в Париж, ты же так туда хотела, мне надоело путешествовать одному, а ты устала от них, и она смеется, обнимает меня по-дружески, а тут из купе вываливается бойфренд с бодуна и – бей, потом разберемся – как засадит мне – рраз, два, пять ударов в солнечное сплетение, но тут как раз подоспел проводник: «Давай-давай, слезай с поезда, алле-алле». Но девчонка не дура, владеет языками, что-то ему объясняет, и в пять утра брательники оказываются за бортом. Короче, полный улет. А мы остаемся, она и я, и пакетик со льдом, и таблетка анальгетика, и следующая станция «Париж», а на перроне я достаю плеер с музыкой, которая всегда меня заводила – один наушник ей, другой мне – она любит ту же музыку, что и я. На перроне мы танцуем «Out of control», а через три дня я влюблен по уши. Спеть?

22)

В. Хватит уже.

А. Но ты понимаешь?

В. Что?

А. Что можно… и не быть как все, но не обязательно при этом все ломать.

В. Слушай, надоело уже.

А. Но… Поговори же со мной! Я тоже пережил то, что ты переживаешь сейчас.

В. Хватит, не позорься.

А. Ты как будто стыдишься, что твои родители были так же молоды, как ты, так же влюблены и такие же чокнутые, и что мы справились с этим?

В. С чем это ты справился?

А. Ну как, с жизнью, я справился с жизнью, хотя думал, что у меня это никогда не получится.

В. Ты справился с жизнью? Да посмотри на себя! Ты даже не знаешь, что делать со мной!

23)

А. Прошло пять лет, а жизнь не перестает удивлять меня, детские какашки, памперсы, бессонные ночи, выбор детского сада, магистерская диссертация и… и счастье. Есть жизнь после той жизни, которую молодость считала последней. Я спасен! Меня вдруг больше не мучает страх смерти. Если я умру, после меня что-то останется, и все, что раньше казалось чудовищно бестолковым, приобрело смысл, потому что на мне лежит ответственность, я отец, смакую это слово, отец, друзья смеются: звучит серьезно – что же будет дальше, но я знаю, что делать, хотя я вообще ничего не знаю, но я принципиально не читаю все эти шведские книжонки про то, как стать хорошим отцом, потому что наша семья – это другое, и я должен сдержать свое слово. Солнце, пробивающееся в окно роддома на следующее утро. Маленькая ладошка, которая с трудом обхватывает мой палец после завтрака, сопровождавшегося чмоканьем и сопением. У тебя будет все, чего мне не хватало в детстве, обещаю я. Ты всегда можешь рассчитывать на меня, всегда можешь схватиться за мой большой палец.

24)

В. Бар рядом с домом Хассе – это центр и начало мира. Мы теперь тут завсегдатаи, потому что ему восемнадцать, а мое удостоверение личности говорит, что я его ровесник, а официантка – наш любимый объект для дурацких шуток, которые она сносит с отважной улыбкой, хотя иногда и стремается, мол, «здесь нельзя продавать», а мы такие: «Ясный перец, тут продают только пиво», но на этот раз она даже не улыбается. И только когда Хассе уходит в сортир со своим первым миксом, она такая: «Знаешь, – говорит, – мой старший брат в психушке, и никто не может сказать, выйдет он хоть когда-нибудь из своего психоза или нет, так что не советую тебе этим заниматься», а я ей: «Окей-окей», хотя точно знаю, что она врет, какой еще психоз, я же понимаю, что такое говорят, просто чтобы запугать, но я уже под кайфом, так что я ничего не говорю, а может, говорю, не помню что, а может, говорю, о чем думаю. Что буду актером. Что я УЖЕ актер. Лучше всего я играю роль парня, совершенно обдолбанного в городе, но совершенно нормального дома с родителями, потому что мне семнадцать, и чем упорнее я твержу свои истории, тем правдивее они становятся. Что я живу нормальной жизнью. Что каждый день хожу в школу, ищу учителей, чтобы обсудить с ними предметы, которые я перестал посещать, ищу, ищу, но хотя так никого и не нахожу, я не сижу сложа руки, дел столько, что иногда я сбегаю в кафе, где всегда найдется кто-то знакомый, сейчас-то у меня куча знакомых, наконец есть люди, которые знают, кто я такой, и со мной разговаривают, и я не могу понять, как это вдруг меня так легко приняли в компанию, надо было просто обзавестись общей тайной и… войти в число тех, кто курит. И не только… Амфетамин классная вещь. Я чувствую спокойствие и уверенность в себе, и мы, все те, кто делает одно и то же, настоящие друзья. Все равно что купить входной билет в клуб, где тебя автоматически принимают в большую семью. Просто раз за разом покупаешь билет, и тебя принимают, снова и снова, снова и снова, и наконец-то я ЖИВУ.

25)

А. Я уже не понимаю, что я делаю.

В. Я ЖИВУ!

А. Я просыпаюсь каждое утро и мечтаю о том, чтобы все это оказалось просто ночным кошмаром.

В. У меня есть друзья!

А. Но не успеваю я открыть глаза, как вспоминаю, что… эта жизнь убивает меня.

В. Я все создал своими руками, я сам придумал свою историю. Если кто-то пробьет в ней брешь, останется только правда.

А. Правда в том, что он вообще ничего не делает.

В. Правда мне ни к чему. Правда только убивает меня.

26)

А. Правда в том, что ты должен по крайней мере перестать обманывать себя.

В. Я больше не могу это слышать! Неужели ты думаешь, что мне охота с тобой разговаривать, когда ты только и делаешь, что пилишь и достаешь меня.

А. Ты должен быть честным с нами.

В. Кто это «мы», черт возьми! Тут только мы с тобой.

А. Я говорю за нас обоих! И я, и мама думаем одинаково.

В. Ты что, спятил! Хочешь испортить мне настроение, хочешь позлить меня? Неужели нельзя говорить о нормальных вещах, хотя бы раз посидеть спокойно.

А. Пойми, ты очень огорчаешь нас тем, что не доверяешь нам и не рассказываешь, что с тобой происходит.

В. Это ты мне не доверяешь. Почему ты не веришь, я же говорю, все в порядке, со мной все хорошо, и в школе все отлично и… я знаю…