Александр Вампилов - Прошлым летом в Чулимске Страница 12

КАШКИНА. Ее здесь нет.

МЕЧЕТКИН. Нет?

КАШКИНА. И не будет.

МЕЧЕТКИН. Как же? Она должна быть…

КАШКИНА. Не будет… Можете ее не ждать.

МЕЧЕТКИН. Почему же? У меня назначено. Я подожду. (Усаживается на перила.) Надеюсь, я вам не помешаю. (Обмахивается платком.)

КАШКИНА. Зря ждете. Идите лучше домой.

МЕЧЕТКИН. То есть?.. Что вы этим хотите сказать?

КАШКИНА (с раздражением). Я говорю, отдыхайте. Идите домой.

МЕЧЕТКИН (задет ее тоном). Между прочим, Зинаида Павловна, вы этого не решаете: сидеть мне или идти домой. Это вопрос узколичный.

КАШКИНА. Ну и болван же вы, Мечеткин.

МЕЧЕТКИН (поднимается). Болван?.. Зинаида Павловна, вы забываетесь.

Появляется Шаманов. Он идет быстро, почти стремительно. Взбегает на веранду.

ШАМАНОВ (Кошкиной). Зина?.. (Прошелся по веранде, смотрит по сторонам, вернулся к Кашкиной.) Мне надо с тобой поговорить.

МЕЧЕТКИН. Не буду мешать. Но учтите, Зинаида Павловна, я вашу аллегорию понял. (Уходит.)

ШАМАНОВ. Зина… Я должен перед тобой извиниться. За утрешнее. Я был к тебе несправедлив. Прости, ты оказалась права. Ты знаешь меня лучше, чем я сам. Ты самая умная женщина на свете.

КАШКИНА (с горькой усмешкой). Вот как?

ШАМАНОВ (подсаживается к Кошкиной, берет ее заруку). С первого дня, сколько мы друг друга знаем, ты понимала меня с полуслова. (Смеется.) Да! Ведь утром я говорил тебе совсем не то!.. Ты удивляешься?.. Зина!.. Я сам удивляюсь. Но такой уж сегодня день – утром одно, а вечером совсем другое. Странный день. Но, честное слово, он стоит всех моих дней в Чулимске. Ты тыщу раз права: разве я жил здесь, разве можно назвать это жизнью? Я спал, спал на ходу, я дрыхнул. Бессовестно, беспросветно дрыхнул все эти четыре месяца… Слушай! Это было недавно. Утром я проснулся и увидел свои руки. Они лежали у меня на груди – мои собственные руки, – и вдруг – ты слышишь? – они показались мне чужими. Представь себе это! Сначала руки, а потом весь я: все тело и даже мысли показались мне не моими. Все будто бы принадлежало другому человеку! Сейчас я думаю об этом с ужасом, а тогда – и вот в чем главный-то ужас! – тогда мне было все равно. Так все равно, что я даже не почувствовал, что я дошел до ручки. Понимаешь ты меня, Зина? Как я жил, дальше так жить было нельзя. И вот сегодня… (Поднялся.) Удивительный сегодня день! Ты можешь смеяться, но мне кажется, что я и в самом деле начинаю новую жизнь. Честное слово! Этот мир я обретаю заново, как пьяница, который выходит из запоя. Все ко мне возвращается: вечер, улица, лес, – я сейчас ехал через лес, – трава, деревья, запахи – мне кажется, я не слышал их с самого детства… (Сел, снова взял ее за руки.) Пойми меня. Ведь только сейчас я вижу тебя по-настоящему… Ты самая добрая, самая умная, самая красивая женщина на свете. Ты прекрасная женщина. Я хочу, чтобы ты меня поняла. Я хочу, чтобы ты меня простила. Я хочу… Я хочу тебя спросить… Где! Валентина?

КАШКИНА (не сразу). Она… Они ушли на танцы.

ШАМАНОВ. С кем?

КАШКИНА. С Пашкой.

ШАМАНОВ. Не может быть…

КАШКИНА. Твоя записка… Она попала ко мне… Валентина ее не видела…

ШАМАНОВ. Что?.. И ты могла…

КАШКИНА. Я хотела ей сказать…

ШАМАНОВ. Ну?

КАШКИНА (безнадежно). Что ты назначил ей свидание, она этого не знает.

ШАМАНОВ. Когда она ушла?

КАШКИНА. Полчаса… Минут двадцать назад.

ШАМАНОВ. Куда? В Ключи?.. В Потеряиху?

КАШКИНА. В Потеряиху.

ШАМАНОВ. Врешь.

Кашкина не отвечает. Шаманов молча смотрит ей в глаза, потом сбегает с крыльца и быстро уходит налево, в сторону, противоположную той, куда ушли Валентина и Пашка.

КАШКИНА (поднимается, быстро идет к крыльцу, останавливается, кричит). Они пошли в Потеряиху!.. Володя!

Пауза. Потом Кашкина заходит во двор, медленно поднимается к себе в мезонин.

Затемнение. Пауза. Потом – не менее полминуты – нарастающий треск дизеля, дающего Чулимску освещение. Далее – треск дизеля становится ровным, приглушенным. Им сопровождается вся последующая картина.

Электрическая лампочка, приделанная под карнизом веранды, освещает палисадник, часть веранды, крыльцо и площадку перед крыльцом. Вверху, плотно занавешенное, тускло светится окно мезонина. Тень мелькнула в окне мезонина.

Со двора выходит Помигалов, садится на скамейку, которая находится в полутьме. Долго ничего не происходит и ничего не слышно, кроме далекого ровного рокота дизеля. Потом с той стороны, где находится дом Хороших, раздается голос Дергачева.

ГОЛОС ДЕРГАЧЕВА (он напевает).

Это было давно,Лет пятнадцать назад,Вез я девушку тройкой почтовой…

Помигалов поднимается и уходит во двор.

Это было давно,Лет пятнадцать назад,

Наверху в окне снова мелькнула тень.

Вез я девушку тройкой почтовой…

Кашель Еремеева. Кашкина выходит на балкон. Потом появляется Хороших.

КАШКИНА. Анна Васильевна?.. Это вы?..

Хороших останавливается.

Не спите?

ГОЛОС ДЕРГАЧЕВА.

Это было давно,Лет пятнадцать назад,

ХОРОШИХ. Уснешь тут, как же… Голова кругом. Кассу закрыла или так оставила – не помню. (Не сразу.) А ты чего не спишь?

КАШКИНА (не сразу). Бессонница… Который час?

ХОРОШИХ. Второй. Четверть второго.

Обе молчат. Кашкина уходит к себе.

ГОЛОС ДЕРГАЧЕВА. Это было давно…

Хороших поднимается на веранду, появляется Помигалов.

ПОМИГАЛОВ (приближаясь к веранде). Анна, ты, что ли?

ХОРОШИХ (испуганно). Я!.. Я, Федор Игнатьич… (Как бы оправдываясь.) Кассу, кажись, не закрыла, пришла проверить… А ты чего?

ПОМИГАЛОВ. Парень твой дома или нет?

ХОРОШИХ. Кто? Пашка-то?.. А я и не знаю… Он на сеновале ночует.

ПОМИГАЛОВ. Где Валентина?

ХОРОШИХ. Не знаю, Федор. Почему же мне знать?.. Может, на танцах? Наши, чулимские, в Ключи ушли. Еще не возвращались.

ПОМИГАЛОВ. По танцам она не ходит, тебе известно.

ХОРОШИХ. Где она – не знаю…

Пауза.

ПОМИГАЛОВ. А то смотрите… (Заходит во двор, тут же распахивает ворота, выкатывает мотоцикл на улицу, влево.)

Через мгновение треск мотоцикла раздается и удаляется. Почти в это же время с противоположной стороны улицы раздаются голоса Пашки и Валентины. Хороших открывает чайную и входит туда, но не закрывая за собой дверь и не зажигая света.

ГОЛОС ВАЛЕНТИНЫ. Уйди.

ГОЛОС ПАШКИ. Стой… Ну постой же! Ну послушай, че скажу…

ГОЛОС ВАЛЕНТИНЫ. Уйди.

ГОЛОС ПАШКИ. Не будь дурой, Валя… Ну до этого – ну ладно, ну а теперь-то чего?

Появляются: Пашка пятится перед Валентиной. Валентина идет прямая, глядя мимо Пашки.

Кофту возьми. (Сует ей кофту, она ее не берет.)

Кофта падает ей под ноги. Валентина на нее наступила. Пашка поднял кофту, накинул ее Валентине на плечи.

ВАЛЕНТИНА (сорвала с себя кофту, остановилась; с презрением, не оборачиваясь). Ко мне больше не подходи… Уезжай отсюда… (С угрозой.) Не уедешь – отцу расскажу. (Идет к своему двору.)

Пашка устремляется за нею, но появляется Хороших и окликает Пашку.

ХОРОШИХ. Павел!

Пашка останавливается и поворачивается к Хороших. Валентина у ворот своего дома в полутьме останавливается в нерешительности, а через мгновение безвольно опускается на скамейку. В продолжение последующего разговора Пашка и Хороших не замечают присутствия Валентины.

Ты че наделал?

ПАШКА (бодро). Все, мать. Завилась веревочка… Она моя.

ХОРОШИХ (угрюмо). Нет, Павел…

ПАШКА. Брось, мать. Это пустяки, это по-первости.

Небольшая пауза.

ХОРОШИХ. Дурак… Она тебя возненавидела…

ПАШКА. Молчи, мать. Все будет в норме.

ХОРОШИХ. И я бы тебя возненавидела… Я бы тебя… (Подступает к Пашке.)

Наверху появляется Кашкина и, прислушавшись, спускается вниз.

ПАШКА (пятится). Спокойно, мать…

ХОРОШИХ (наступает). Я бы тебе…

ПАШКА (пятится). Мать, мать…

ХОРОШИХ. Слышал, че она тебе сказала?.. Завтра чтоб духу твоего здесь не было. Федор, он шутить с тобой не будет.

ПАШКА. Не боюсь я его… Делайте че хотите! Никого не боюсь!

ХОРОШИХ (толкает его). Уходи, Павел!

Оба исчезают. Кашкина появляется со двора.

КАШКИНА. Валя…

ВАЛЕНТИНА (не сразу). Чего вам?

КАШКИНА. Суди как хочешь… Вот записка. (Подает Валентине записку, та ее не принимает.) Тебе… От Владимира… Он написал ее утром. Я ее перехватила.

ВАЛЕНТИНА (не сразу). Что там написано?

КАШКИНА. Он ждал тебя здесь. В десять вечера… Он любит тебя…

Пауза. Валентина сидит неподвижно, глядя прямо перед собой.

Появляется Шаманов, подходит к скамейке. Небольшая пауза.

Кашкина, как стояла, не поворачиваясь, пошла по улице и исчезла в темноте.

ШАМАНОВ (мягко). А бог все-таки существует… Слышишь, Валентина? Когда я сюда подходил, я подумал: если бог есть, то сейчас я тебя встречу… Кто докажет мне теперь, что бога нет? (Сел рядом с ней, с чувством.) Я искал тебя… Ты слышишь?.. С десяти часов где я только не побывал… И чего я только не передумал… Валентина… Ведь утром я сказал тебе совсем не то…