Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного Страница 124

2-й посадский. Я чул, что Нагие покушались на нового царя и Бориса Годунова. И сжечь Москву.

Тит. Брешут, Бельский желал воцариться. Он извел царя, и Годунов с ним. Ирину в монахини постригли.

Василий Блаженный (появляется, крестясь). Некрещеная изба, некрещеная изба, некрещеная изба! Хозяин в доме, что дьявол в аду! (Плюет во все стороны, проходит.)

1-й мужик. Юрод кричит на улице, не к добру то! (Крики: «Про то вопим! Не к добру! Не к добру!» Через площадь в сопровождении слуг проходят боярин Иван Мстиславский, Никита Романов, Шереметьев, Голицын и прочие.)

Иван Мстиславский (стучит в ворота). Повелеваю отворить!

Стрелецкий голова. Не велено из-за бунта.

Иван Мстиславский. Как не велено?! Я, первый боярин Думы Иван Мстиславский, иду в Кремль!

Стрелецкий голова. Не велено никого пускать начальником кремлевской стражи Богданом Бельским.

Посадский (кричит). Богдан Бельский – всему злому начальник!

Никита Романов. Я – боярин Никита Романов. Али Бельский затворил Кремль, чтоб знаменитых бояр устранить? (Стучит в ворота. Стрельцы у ворот оттесняют бояр. Схватка, крики.)

1-й мужик (кричит). Бельский погубит наших господ!

2-й мужик (кричит). Бельский хочет погубить или уж побил наших бояр.

3-й мужик. Слышь, кричат: Бельский побил Мстиславского и иных бояр?! (Кричит.) Народ православный, не дадим так умышлять!

Сапожник Тит. Народ православный, дело сие у кремлевских стен на площади Пожар, где всегда толпа у торговых рядов. И ныне на глазах у толпы православной такое творится. То потребно, чтоб на шум стал сбегаться народ.

Посадский. Пойдем всей толпой во главе с сапожником Титом.

1-й мужик (кричит). Кончилось наше терпеньюшко!

Посадский. Все пойдем! Мы, молодшие посадские люди, купцы да торговые площади мужики!

Стрелецкий голова. Ежели умножилось разбойство, то не потерпим. Стрельцы, бейте бунтующий народ! (Стрельцы бьют народ.)

Никита Романов (стрелецкому голове). Черный народ всколебался. Не лучше ли нас, бояр, пропустить, чтоб утихло?

Стрелецкий голова. Пропущу только тебя, боярин Никита Романов, да боярина Ивана Мстиславского. (Пропускает их в Кремль.) А ты иди, народ, бояр уже пропустили.

Сапожник Тит. Прошли только Мстиславский, сам-третий, да Романов, сам-друг, браты государя троюродный да двоюродный. А и иных пропусти!

Купец. Как бы чего с боярами не сделали!

1-й мужик. Народ православный, крик поднимай, боясь, что Бельский их погубит! (Кричит.)

Посадский. Особо же за боярина Никиту Романовича Романова боимся!

2-й мужик. Пропусти народ в Кремль боярина Никиту Романовича охранять!

Посадский. Добудем ворота, ломай!

Стрелецкий голова. Стрельцы, товьсь! Фитиль, залп! (Выстрелы. Некоторые падают. Крики: «Народ православный, убийство! Приступом возьмем Кремль! Добудем большую пушку с Лобного места да вышибем вон Спасские ворота. Пойдем громить арсенал, там оружия и пороха вдоволь. Громи лавки!» Выстрелы, крики, шум. Ползет, все застилая, едкий пороховой дым.)

Мстиславский. Первое после государя Ивана Васильевича думное сидение при таком настроении. Меня, главного боярина, да дворецкого боярина Никиту Романыча Романова, да иных бояр стрельцы кремлевские в Кремль не пускали. А пустили лишь меня и Никиту Романыча. Не по твоему ли, Бельский, наущению!

Бельский. Ворота Кремля велено закрыть из-за бунта. Черный народ всколебался.

Василий Шуйский. Все то – непрочность престолонаследия. Непрочность престолонаследия чувствуется народом. Из двоих сыновей старший не способен к самостоятельному царствованию, а меньший – еще младенец.

Романов. Боярин Василий Шуйский, знаешь ведь, разрешилось в пользу Федора. Федор Иванович был провозглашен царем.

Василий Шуйский. Кого б ни провозгласили царем, все равно власть находится в иных руках, не в царских. Сия мысль охватила русский народ, когда по столице разнеслась весть: «Царь Иван Васильевич скончался». Оттого сделалось волнение.

Петр Шуйский. И ныне, при первом думном сидении, царский трон пуст. Где царь?

Годунов. Царь с царицей с раннего утра пошли молиться в кремлевской Благовещенской церкви.

Василий Шуйский. Государству не инок на троне, царь потребен! Царь перед смертью по своему желанию и по свершению над ним предсмертного обряда принял монашество. Назвался Ионою, оставив своему сыну Федору царский венец, тебе же, Борис Годунов, – царскую власть. Ты, Борис, с Бельским да Нагим прежде содержали власть. Кто теперь власть содержит? Царь лишь волхвами да оборотами солнца интересовался, а вы ему потакали. Хотел перед смертью жениться на англичанке и отдать власть католику, а вы всему потакали, как и мучительствам прежним.

Годунов. Мучительствам не содействовал никогда. Царь Иван Васильевич, верно, меня любил. Показывал на пальцах, что Федор, Ирина и я, Борис Годунов, равны для него, как три перста. Однако ж под конец и на меня косился. Может, плохо бы мне пришлось, если бы царь не умер внезапно.

Василий Шуйский. То-то, что внезапно! Ходят слухи, что отравлен или удушен.

Щелкалов. Ходят темные слухи, будто царь отравлен ближними людьми. Уж и за рубеж пошли те слухи. Надо те слухи опровергать. Царь умер оттого, что давний недуг обострился.

Бельский. На меня говорят как на палача. То неправда. Мы, временщики, возвышенные государем, со страхом ждали его гибели, с которой неизбежно все должно перемениться. И я дрожал перед желаниями тирана, и от его злодейских замыслов негодовал на царя, который столько крови лил. Мы ж должны были делать то под страхом смерти.

Боярин Шереметьев. Ты-то, Бельский, особо страшился! Ты, Бельский, целых тринадцать лет был известным любимцем царя и спал в его опочивальне и мылся с ним в мыльне, а говорили на тебя – «человекоядный зверь», как в сыске людей пытал!

Бельский. Я исполнял лишь государевы повеления. И брата моего Невежу Яковлевича Бельского государь казнил, и просьбу мою за него не уважил. Говорят на меня, что я царев любимец, а и я утомился от царских дьявольских порухов.

Романов. Ты-то утомился?! Ты есть истинный палач. А брата твоего не за взятку ли казнили, Невежу-брата?

Дионисий. Братья, с тяжкой душою слушаю сию нынешнюю преку в Думе не про отечество и про веру нашу православную. Про свое, про самовозвышение того ли, иного ли. Ныне объявлено сорок дней траура по усопшему государю, и молиться мы должны за грехи наши сообща. Наша распря посеет распрю в народе. Да за грехи смута в умах томит ожиданием грядущих бед!

Годунов. Отец святой митрополит Дионисий Всея Руси, неудачная война, опричнина и передвижение народа от центра к окраинам, сей общий непорядок внесли разруху и разорение и создали смуту в умах еще при жизни государя Ивана Васильевича. Государь Иван Васильевич, истинно, был страстен и жесток, объединяя великорусские области под московскою властью, как завещано отцом и дедом государя, то следует публично признать.

Романов. Признавая, помнить надо, что государь, принимая титул царев русского царя, украсил свое самодержавие пышными богоугодными обозначениями родства со вселенскими династиями старого и нового Рима.

Дионисий. Оба Рима погибли, старый и новый, остался Третий – Москва. Погибли от распрей, от язычества. Второй – ближний нам – двуглавый Рим погиб от неразумных и даже небогоугодных обетов. Гибель – награда за обещания не по разуму, за унию с латынами. Ленились греки за христианскую веру крепко стоять и против неверных. И они ныне неволею басурманскую веру боронят от находу. Царь турский у греков и сербов детей отнимает на седьмой год на воинскую науку и в свою веру ставит их, они же, со своими детьми расставаючись, великим плачем плачут, да никто же себе не пособит. То не стряслось бы с нами такое.

Василий Шуйский. От беззакония династии Калиты, поставленной на Руси, страдаем.

Боярин Шереметьев. Необходимо противостоять князю-управителю, переступившему богоустановленный предел своей власти. Нечестивый, лукавый властитель – такой царь не Божий слуга, а дьявола, и не царь, а мучитель. О том народу надобно сказать.

Мстиславский. Судари думные, таковые речи излишне крепки, став известны, еще более взволнуют Московский посад и прочий черный народ.