Лев Толстой - Власть тьмы, или «Коготок увяз, всей птичке пропасть» Страница 13

Анисья (на дверь, куда ушел Никита). Что, догулялся? Широк ты был, теперь, погоди, сам узнаешь каково. Пыху-то сбавишь.

Явление шестнадцатое

Те же и Никита (выскакивает из сеней к погребу).

Никита. Матушка, а матушка?

Матрена (высовывается из погреба). Чего, сынок?

Никита (прислушивается). Не зарывай, живой он. Разве не слышишь? Живой! Во... пищит. Во, внятно...

Матрена. Да где ж пищать-то? Ведь ты его в блин расплющил. Всю головку раздребезжил.

Никита. Что ж это? (Затыкает уши.) Все пищит! Решился я своей жизни. Решился! Что они со мной сделали?! Куда уйду я?! (Садится на приступки.)

Вариант

Вместо явлений двенадцатого – четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого действия четвертого можно читать следующий вариант.

Сцена вторая

Изба первого действия.

Явление первое

Анютка раздетая лежит на коннике под кафтаном, Mитрич сидит на хорах и курит.

Mитрич. Ишь, духу-то напустили, в рот им ситного пирога с горохом. Мимо лили добро-то. И табаком не заглушишь. Так в носу и вертит. О господи! Спать, видно. (Подходит к лампочке, хочет завернуть.)

Анютка (вскакивает, садится). Дедушка, не туши, голубчик!

Mитрич. Чего не тушить?

Анютка. А на дворе-то гомонили как. (Прислушивается.) Слышишь, опять в амбар пошли?

Mитрич. Тебе-то чего? Авось тебя не спрашивают. Ложись да и спи. А я вот заверну свет. (Завертывает.)

Анютка. Дедушка, золотой! не гаси совсем. Хоть в мышиный глазок оставь, а то жуть.

Митрич (смеется). Ну, ладно, ладно. (Присаживается подле нее.) Чего жутко-то?

Анютка. Как не жутко, дедушка! Нянька как билась. Об рундук головой билась. (Шепотом.) Я ведь знаю... У ней ребеночек родиться хочет... Родился уж, никак...

Mитрич. Эка егоза, залягай тебя лягушки. Все тебе знать надо. Ложись, да и спи.

Анютка ложится.

Вот так-то. (Закрывает ее.) Вот так-то. А то много знать будешь, скоро состаришься.

Анютка. А ты на печку пойдешь?

Mитрич. А то куды ж? То-то глупая, посмотрю я. Все ей знать надо. (Закрывает ее еще и поднимается идти.) Вот так-то лежи, да и спи. (Идет к печи.)

Анютка. Разочек крикнул, а теперь не слыхать.

Mитрич. О господи, Микола милослевый!.. Чего не слыхать-то?

Анютка. Робеночка.

Mитрич. А нет его, так и не слыхать.

Анютка. А я слышала, однова дыхнуть, слышала. Тоооненько так.

Mитрич. Много ты слышала. А слышала так, как вот такую-то девчонку, как ты, детосека в мешок посадил, да и ну ее.

Анютка. Какой такой детосека?

Mитрич. А вот такой самый. (Лезет на печь.) И хороша ж печка нынче, тепла. Любо! О господи, Микола милослевый!

Анютка. Дедушка! Ты заснешь?

Митрич. А то что ж ты думала – песни играть буду?

Молчание.

Анютка. Дедушка, а дедушка! Копают! Ей-богу, копают, в погребе копают, слышь! Однова дыхнуть, копают!

Mитрич. Чего не вздумает. Ночью копают. Кто копает? Корова чешется, а ты – копают! Спи, говорю, а то сейчас свет потушу.

Анютка. Голубчик, дедушка, не туши. Не буду. Ей-богу, не буду, однова дыхнуть, не буду. Страшно мне.

Mитрич. Страшно? Ты не бойся ничего, вот и не будет страшно. А то сама боится и страшно, говорит. Как же не страшно, как ты боишься? Эка девчонка глупая какая.

Молчание. Сверчок.

Анютка (шепотом). Дедушка! А дедушка! Ты заснул?

Mитрич. Ну, чего еще?

Анютка. Кака же така детосека?

Mитрич. А вот така. Вот как попадется такая же, как ты, – не спит, он придет с мешком, да девчонку шварк в мешок, да сам туда же с головой, подымет ей рубашонку, да и ну хлестать.

Анютка. Да чем же он хлестает?

Mитрич. А веник возьмет.

Анютка. Да он там не увидит, в мешке-то,

Mитрич. Небось увидит.

Анютка. А я его укушу.

Митрич. Нет, брат, его не укусишь.

Анютка. Дедушка, идет кто-то! Кто это? Ай, матушки родимые! Кто это?

Mитрич. Идет, так идет. Чего ж ты? Мать, я чай, идет.

Явление второе

Те же и Анисья (входит).

Анисья. Анютка!

Анютка притворяется, что спит.

Митрич!

Mитрич. Чего?

Анисья. Что свет-то жжете? Мы в холодной ляжем.

Митрич. Да вот только убрался. Я потушу.

Анисья (ищете сундуке и ворчит). Как надо, его никак и не найдешь.

Mитрич. Да ты чего ищешь-то?

Анисья. Крест ищу. Окрестить надо. Помилуй бог, помрет! Некрещеный-то! Грех ведь!

Митрич. А то как же, известно, порядок надо... Что, нашла?

Анисья. Нашла. (Уходит.)

Явление третье

Митрич и Анютка.

Митрич. То-то, а то бы я свой дал. О господи!

Анютка (вскакивает и дрожит). О-о, дедушка! Но засыпай ты, Христа ради. Страшно как!

Митрич. Да чего страшно-то?

Анютка. Помрет, должно, робеночек-то? У тетки Арины так же бабка окрестила, – он и помер.

Митрич. Помрет – похоронят.

Анютка. Да, может, он бы и не помер, да бабка Матрена тут. Ведь я слышала, что бабка-то говорила, однова дыхнуть, слышала.

Митрич. Чего слышала? Спи, говорю. Закройся с головой, да и все.

Анютка. А кабы жив был, я б его нянчила.

Mитрич (рычит). О господи!

Анютка. Куды ж они его денут?

Mитрич. Туда и денут, куда надо. Не твоя печаль. Спи, говорю. Вот мать придет – она тебя!

Молчание.

Анютка. Дедушка! А ту девчонку, ты сказывал, ведь не убили же?

Mитрич. Про ту-то? О, та девчонка в дело вышла.

Анютка. Как ты, дедушка, сказывал, нашли-то ее?

Mитрич. Да так и нашли.

Анютка. Да где ж нашли? Ты скажи.

Mитрич. В ихнем доме и нашли. Пришли в деревню, стали солдаты шарить по домам, глядь – эта самая девчонка на пузе лежит. Хотели ее пришибить. Да так мне скучно стало, взял я ее на руки. Так ведь не дается. Отяжелела, как пять пудов в ней сделалось; а руками цапается за что попало, не отдерешь никак. Ну, взял я ее, да по головке, по головке. А шаршавая, как еж. Гладить, гладить – затихла. Помочил сухарика, дал ей. Поняла-таки. Погрызла. Что с ней делать? Взяли ее. Взяли, стали кормить да кормить, да так привыкла, с собой в поход взяли, так с нами и шла. Хороша девчонка была.

Анютка. Что ж, а некрещеная?

Mитрич. А кто е знает. Сказывали, что не вполне. Потому народ ненашенский.

Анютка. Из немцов?

Mитрич. Эка ты: из немцов. Не из немцов, а азиаты. Они всё равно как жиды, а не жиды тоже. Из поляков, а азиаты. Крудлы, круглы прозвище им. Да уж забыл я. Девчонку-то мы Сашкой прозвали. Сашка, а хороша была. Ведь вот все забыл, а на девчонку, в рот ей ситного пирога с горохом, как сейчас гляжу. Только и помню из службы из всей. Как пороли, помню, да вот девчонка в памяти. Повиснет, бывало, на шее, и несешь ее. Такая девчонка была, что надо лучше, да некуда. Отдали потом. Ротного жена в дочери взяла. И в дело вышла. Жалели как солдаты!

Анютка. А вот, дедушка, тоже батя, я помню, как помирал. Ты еще не жил у нас. Так он позвал Микиту, да и говорит, прости меня, говорит, Микита... а сам заплакал. (Вздыхает.) Тоже как жалостно.

Mитрич. А вот то-то и оно-то...

Анютка. Дедушка, а дедушка. Вот опять шумят чтой-то в погребе. Ай, матушки, сестрицы-голубушки! Ох, дедушка, сделают они что над ним. Загубят они его. Махонький ведь он... О-о! (Закрывается с головой и плачет.)

Mитрич (прислушивается). И впрямь что-то пакостят, дуй их горой. А пакостницы же бабы эти! Мужиков похвалить нельзя, а уж бабы... Эти как звери лесные. Ничего не боятся.

Анютка (поднимается). Дедушка, а дедушка!

Mитрич. Ну, чего еще?

Анютка. Намедни прохожий ночевал, сказывал, что младенец помрет – его душка прямо на небу пойдет. Правда это?

Mитрич. Кто е знает, должно так. А что?

Анютка. Да хоть бы и я померла. (Хнычет.)

Mитрич. Помрешь, из счета вон.

Анютка. До десяти годов все младенец, душа к богу, может, еще пойдет, а то ведь изгадишься.