Александр Островский - Том 2. Пьесы 1856-1861 Страница 16

Жадов. Что вы мне не дадите почитать! Интересная статья попалась, а вы все мешаете.

Белогубов (садясь подле Жадова). Братец, вы на меня напрасно претензию имеете. Бросимте, братец, всю эту вражду. Выкушайте! Для меня теперь это ничего не значит-с. Будемте жить по-родственному.

Жадов. Нельзя нам с вами жить по-родственному.

Белогубов. Отчего же-с?

Жадов. Не пара мы.

Белогубов. Да, конечно, кому какая судьба. Я теперь в счастии, а вы в бедном положении. Что ж, я не горжусь. Ведь это, как кому судьба. Я теперь все семейство поддерживаю, и маменьку. Я знаю, братец, что вы нуждаетесь; может быть, вам деньги нужны; не обидьтесь, сколько могу! Я даже и за одолжение не сочту. Что за счеты между родными!

Жадов. С чего вы выдумали предлагать мне деньги!

Белогубов. Братец, я теперь в довольстве, мне долг велит помогать. Я, братец, вижу вашу бедность.

Жадов. Какой я вам братец! Оставьте меня.

Белогубов. Как угодно! Я от души предлагал. Я, братец, зла не помню, не в вас. Мне только жаль смотреть на вас с женой с вашей. (Отходит к Юсову.)

Юсов (бросая газету). Что нынче пишут! Ничего нравоучительного нет! (Наливает Белогубову.) Ну, допивай. Пойдемте!

Белогубов (допивает). Пойдемте!

Василий и Григорий подают шинели.

Василий (подает Белогубову два свертка). Вот, захватите-с.

Белогубов (умильно). Для жены-с. Люблю-с.

Уходят. Досужев входит.

Жадов и Досужев.

Досужев. Не стая воронов слеталась!

Жадов. Правда ваша.

Досужев. Поедемте в Марьину рощу.

Жадов. Мне нельзя.

Досужев. Отчего же? Семья, что ли? Детей нянчить надо?

Жадов. Детей не нянчить, а жена дома дожидается.

Досужев. Да вы давно с ней не видались?

Жадов. Как давно? Сегодня утром.

Досужев. Ну, так это недавно. Я думал, дня три не видались.

Жадов смотрит на него.

Что вы на меня смотрите! Я знаю, что вы думаете обо мне. Вы думаете, что я такой же, как вот эти франты, что ушли; так ошибаетесь. Ослы во львиной шкуре! Только шкура-то и страшна. Ну и пугают народ.

Жадов. Признаться вам сказать, я никак не разберу, что вы за человек.

Досужев. А вот, изволите ли видеть, во-первых — я веселый человек, а во-вторых — замечательный юрист. Вы учились, я это вижу, и я тоже учился. Поступил я на маленькое жалованье; взяток брать не могу — душа не переносит, а жить чем-нибудь надо. Вот я и взялся за ум: принялся за адвокатство, стал купцам слезные прошения писать. Уж коли не ехать, так давайте выпьем. Василий, водки!

Василий уходит.

Жадов. Я не пью.

Досужев. Где вы родились? Ну, да это вздор! Со мной можно. Ну вот-с, стал я слезные прошения писать-с. Ведь вы не знаете, что это за народ! Я вам сейчас расскажу.

Входит Василий.

Налей две. Получи за весь графин. (Отдает деньги.)

Жадов. И с меня за чай. (Отдает.)

Василий уходит.

Досужев. Выпьем!

Жадов. Извольте; для вас только, а то, право, не пью.

Чокаются и пьют. Досужев наливает еще.

Досужев. Напиши бороде прошение просто да возьми с него недорого, так он тебя оседлает. Откуда фамильярность явится: «Ну, ты, писака! на тебе на водку». Почувствовал я к ним злобу неукротимую! Выпьемте! Пити вмерти, й не пити вмерти; так вже лучше пити вмерти.

Пьют.

Стал я им писать по их вкусу. Например: надо представить вексель ко взысканию — и всего-то десять строк письма, а ему пишешь листа четыре. Начинаю так: «Будучи обременен в многочисленном семействе количеством членов». И все его орнаменты вставишь. Так напишешь, что он плачет, а вся семья рыдает до истерики. Насмеешься над ним да возьмешь с него кучу денег, вот он и уважает тебя, и кланяется в пояс. Хоть веревки из него вей. Все их толстые тещи, все бабушки невест тебе сватают богатых. Человек-то уж очень хорош, по душе им пришелся. Выпьемте!

Жадов. Будет!

Досужев. За мое здоровье!

Жадов. Уж разве за ваше здоровье.

Пьют.

Досужев. Много надо силы душевной, чтобы с них взяток не брать. Над честным чиновником они сами же смеяться будут; унижать готовы — это им не с руки. Кремнем надо быть! И храбриться-то, право, не из чего! Тащи с него шубу, да и все тут. Жаль, не могу. Я только беру с них деньги за их невежество да пропиваю. Эх! охота вам было жениться! Выпьемте. Как вас зовут?

Жадов. Василий.

Досужев. Тезка. Выпьем, Вася.

Пьют.

Я вижу, ты хороший человек.

Жадов. Какой я человек! Я ребенок, я об жизни не имею никакого понятия. Все это ново для меня, что я от вас слышу. Мне тяжело! Не знаю, вынесу ли я! Кругом разврат, сил мало! Зачем же нас учили!

Досужев. Пей, легче будет.

Жадов. Нет, нет! (Опускает голову на руки.)

Досужев. Так ты не поедешь со мной?

Жадов. Не поеду. Зачем вы меня поили! Что вы со мной сделали!

Досужев. Ну, прощай! Вперед будем знакомы! Захмелел, брат! (Жмет Жадову руку.) Василий, манто! (Надевает шинель.) Ты меня строго не суди! Я человек потерянный. Постарайся быть лучше меня, коли можешь. (Идет к двери и возвращается.) Да! вот тебе еще мой совет. Может быть, с моей легкой руки, запьешь, так вина не пей, а пей водку. Вино нам не по карману, а водка, брат, лучше всего: и горе забудешь, и дешево! Adieu*! (Уходит.) [*Прощай — франц.]

Жадов. Нет! пить нехорошо! Ничего не легче — еще тяжелей. (Задумывается.)

Василий, по приказанию из другой залы, заводит машину. Машина играет «Лучинушку».

(Поет.) «Лучина, лучинушка, березовая!..»

Василий. Пожалуйте-с! Нехорошо-с! Безобразно-с!

Жадов машинально надевает шинель и уходит.

Действие четвертое

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Василий Николаич Жадов.

Полина, жена его.

Юлинька, жена Белогубова.

Фелисата Герасимовна Кукушкина.

Сцена представляет очень бедную комнату. Направо окно, у окна стол, на левой стороне зеркало.

Полина (одна, смотрит в окно). Как скучно, просто смерть! (Поет.) «Матушка, голубушка, солнышко мое! пожалей, родимая, дитятко свое». (Смеется.) Какая песня в голову пришла! (Опять задумывается.) Провалился бы, кажется, от скуки. Загадать разве на картах? Что ж, за этим дело не станет. Это можно, можно. Чего другого, а это у нас есть. (Достает из стола карты.) Как хочется поговорить с кем-нибудь. Кабы кто-нибудь пришел, вот бы я была рада, сейчас бы развеселилась. А то на что это похоже! сиди одна, все одна… Уж нечего сказать, люблю поговорить. Бывало, мы у маменьки, утро-то настанет, трещим, трещим, и не увидишь, как пройдет. А теперь и поговорить не с кем. Разве к сестре сбегать? Да уж поздно. Эко я, дура, не догадалась пораньше. (Поет.) «Матушка, голубушка…» Ах, я и забыла погадать-то!.. Об чем бы загадать-то? А вот загадаю я, будет ли у меня новая шляпка? (Раскладывает карты.) Будет, будет… будет, будет! (Хлопает в ладоши, задумывается и потом поет.) «Матушка, голубушка, солнышко мое! пожалей, родимая, дитятко свое».

Входит Юлинька.

Полина и Юлинька.

Полина. Здравствуй, здравствуй!

Целуются.

Как я тебе рада. Скидай шляпку!

Юлинька. Нет, я к тебе на минуту.

Полина. Ах, как ты хорошо одета, сестрица!

Юлинька. Да, я теперь себе покупаю все, что только есть лучшего и нового из-за границы.

Полина. Счастлива ты, Юлинька!

Юлинька. Да, я могу про себя сказать, что я счастлива. А ты, Полинька, как ты живешь? Ужасно! Нынче совсем не такой тон. Нынче у всех принято жить в роскоши.

Полина. Что же мне делать? Разве я виновата?

Юлинька. А мы вчера в парке были. Как весело было — чудо! Какой-то купец угощал нас ужином, шампанским, фруктами разными.

Полина. А я все дома сижу одна, со скуки погибаю.

Юлинька. Да, Полина, я уж теперь совсем не та стала. Ты не можешь представить, как деньги и хорошая жизнь облагораживают человека. В хозяйстве я теперь ничем не занимаюсь, считаю низким. Я теперь все пренебрегаю, кроме туалета. А ты! ты! это ужасно! Что же твой муж делает, скажи, пожалуйста?