Анна Архангельская - Сны в руинах. Записки ненормальных Страница 16

За лёгкие деньги всё равно придётся платить, и очень скоро плата только свободой мою судьбу уже не устроит. Совесть, душу, жизнь – что из этого я готов буду беспечно отдать за криминальную, воняющую разложением романтику? И насколько вообще реально сойти с этой дороги живым и по собственной воле? Насколько посильно шагнуть из тюрьмы в нормальную жизнь? Да и надолго ли хватит меня тянуть лямку этой «нормальной жизни»? Работать за копейки по 12 часов в сутки, с клеймом уголовника, душить амбиции и гордость, не смея поднять глаза в ответ на оскорбления… Потому что нет и не будет достаточно веских оправданий этому самому клейму. Слёзно уговаривать себя, что это жизнь искалечила мою судьбу, загнав за решётку, не дав выбора… Только вот появился этот сержант, принёс в руках какой-никакой, а выбор. И чем теперь прикажете оправдываться? Как быстро я сдамся и вернусь к Вегасу или такому как Вегас? К наркотической зависимости от беззакония. К дерзкой, пьяняще-рискованной наглости брать что хочу и когда хочу. К продажной апатии порока… Даже сейчас с приставленным к виску обвинением мне трудно отказаться от этого пути. Что же будет потом, когда увязну в азарте и соглашусь платить за гораздо большие деньги обвинениями пострашнее? Сколько мне понадобится искушения и времени, чтобы дойти до того же, что так ужасало меня в выборе Расти? Как скоро я нажму на спусковой крючок добровольно или по приказу какого-нибудь Вегаса? Насколько легко смогу не отказать себе в этом жутком удовольствии демонстрации силы? Как скоро мне самому приставят дуло к башке? Быть может, если уж позволено выбирать, как убивать, то пусть будет хотя бы одобрено законом? Спасти если не душу, то свободу, честь… Да и гибель в бою, насколько я мог её вообразить, всё же доблестнее, чем быть пристреленным как собака в грязной, омерзительной подворотне…

Как-то вдруг оказалось, что шансы на позорную смерть здесь примерно такие же, как и в локальном апокалипсисе боевых действий. А уж на какой-нибудь мирной, тихой базе они и вовсе сводились к нулю. Да и перспектива быть отправленным туда, где стреляют не по мишеням, была не так уж и отчётлива. Могло ведь и повезти…

Венеция, трогательно постанывая, заворочалась во сне. Она была единственным достойным аргументом остаться здесь. Вот только я совсем не был уверен, что эта избалованная, красивая, раскованная девушка захочет раз за разом ждать меня из тюрьмы. Так что и этот довод рассыпался в руках. Неожиданно – ясно и очевидно – стало понятно, что, пойди я за Вегасом, рано или поздно потеряю всё и не получу ничего взамен, кроме разве что душевных терзаний и искалеченного здоровья. А главное, я однозначно и безвозвратно лишусь и Расти, и Венеции. Единственных во всём мире людей, которых я мог бы назвать родными. И если разлука с Венецией неизбежна в любом случае, то Расти…

До чего же настойчиво загоняла меня судьба вслед за ним на «тропу героев». Плюсы этого выбора так и выскочили перед моим издёргавшимся сознанием, будто ждали, когда я соизволю уделить им внимание.

Как там говорил сержант? «Снятие обвинений – служба – нормальная жизнь»? Действительно нормальная. С правом на прямой взгляд в глаза, с правом на силу и уважение, честь и гордость. С правом на будущее… Господи, да меня даже копы будут уважать! А это звучало уже неимоверно заманчиво.

Я посмотрел на Венецию. Если она готова ждать меня из тюрьмы, то согласится подождать и из армии. Если же нет… то девушкам ведь нравятся парни в форме?

И раз уж я даже для себя самого, несмотря на огромный арсенал трусости и мнительности, не смог найти сильных, достаточных для стойкой убеждённости доводов, доказать себе же выгоду пути Вегаса, то ни о каком результативном увещевании Расти не приходилось и мечтать. Разве что встать на колени и умолять, заранее не веря собственным же мольбам, невероятно сомневаясь во всём, что могу ему сказать. Удивительно, но в этот раз своей загадочной, то появлявшейся, то исчезавшей интуицией Расти гораздо раньше меня безошибочно угадал верный ответ на эту задачу из двух составляющих. Будто не глядя и совсем не размышляя, ткнул в этот ответ пальцем, вдохновлённый каким-то ниспосланным свыше чувством. И настолько сильно, необыкновенно было это чувство, что я невольно потянулся за ним, поверил сам, пугаясь от этой внезапной и абсурдной для меня веры. Видно, я просто не мог, боялся представить себе прощание с Расти, его навсегда удаляющуюся спину. Поистине странно, насколько незаметно и крепко, как-то почти по-родственному, я успел к нему привязаться. Особенно странно, если учесть, что первая наша встреча была отнюдь не приятной…

Я жил тогда в очередной приёмной семье. Довольно обычной на фоне некоторых, где мне пришлось побывать до того. Вспомнить было и нечего, кроме, пожалуй, какой-то радужной, детски-восторженной наивности, будто окутывавшей тот дом со всех сторон. Правда, говоря о наивности, я имею в виду только взрослых. Простодушные до какой-то даже глупости, они будто не хотели признавать в нас любые, пусть самые крохотные, невинные зачатки хитрости, лицемерия. Для них мы были детьми, всё ещё незамутнёнными грязью мира созданиями. И мелкие, редко выскакивавшие выходки считались не более чем ребячеством, непосредственностью ещё не разобравшейся в устройстве и правилах мира детской души.

У них был сын лишь на год старше меня. И мы оба, не сговариваясь, отлично понимали, насколько выгодна нам эта доверчивость его родителей. Вежливо улыбаясь, играли навязанные нам роли послушных, бесхитростных до неестественности детей. Он по ночам пробирался через окно к дочке соседей, а я мог уходить когда и куда захочу. К утру мы сползались обратно в нашу комнату, подобрав, отряхивали и снова надевали дневные маски, выполняя единственное нерушимое правило – не ломать моральные родительские устои. Рассовав тайны по уголкам души, повязанные этими общими секретами, мы шли на завтрак, привычно радуя ласковыми, приветливыми улыбками. Такой милый, душевный балаганчик…

Мне нравилось шляться по ночам, наслаждаться той безнаказанной свободой, которую предоставляла эта флегматичная вера взрослых в детское беспрекословное послушание. Впервые я был волен выбирать себе развлечения, опасливо присматриваться к миру вокруг, восторженно и осторожно изучать ночную, особую жизнь города. Вот в одну из таких «экскурсий в мир» я и познакомился с Расти. Хотя, знакомством это можно было назвать с большой натяжкой.

Кто-то сзади резко боднул меня в плечо, и я моментально остался без сумки. Но сегодня этот мальчишка определённо ошибся жертвой. Никогда не страдал замедленной реакцией, а потому даже раньше, чем смог осмыслить сам факт такой нахальной кражи, я уже нёсся за этим прытким малолеткой. Ловко проскакивая среди прохожих, он довольно проворно улепётывал от меня. Но ещё в семь лет в одной семье меня приучили бегать, научили правильно дышать, ставить стопу. И с тех пор мои талантливые ноги не раз выручали меня в разных ситуациях. Потому теперь я не собирался отставать просто так, и если бы знал этот район настолько же хорошо, как он, то догнал бы воришку достаточно быстро. Может, понимая, что не отвяжется, или же следуя отработанному плану, этот маленький разбойник вдруг натолкнулся на какого-то рослого парня, чуть не потерял равновесие, но справился и побежал дальше. Надо сказать, разыграно это было весьма натурально, и я почти поверил. Но именно восхитительная ловкость этого мальчишки, до этого ни разу никого даже не задевшего, а тут, будто слепой, так явно налетевшего на «случайного» прохожего, и подсказала мне разгадку. Некоторые в приюте уже пытались промышлять такими же делами: работали парами – один выхватывает и удирает, чтобы, если не смог оторваться, на заданной точке незаметно передать украденное и, уже ничем не рискуя, увести погоню за собой. Ничего и никого лишнего. Простая, эффективная тактика.

Замешкавшись, я всё равно упустил мелкого и резвого, а потому ничего другого не оставалось, как пойти за высоким. Он рассеяно глазел на витрины, неторопливо брёл куда-то. Издали присматривая за ним, я уже сильно засомневался в том, что правильно рассмотрел всю схему. Не исключено, что мою сумку потрошит в какой-то глухой подворотне тот шустрый, а я глупо и зря хожу за этим парнем, который, возможно, и в самом деле случайно оказался на пути. Очень неудачно получится, если сейчас радостно прискачет какая-нибудь девушка, и он, улыбаясь, потянет её в кафе или кино. Помимо страдающего самолюбия я получу тогда ещё и позорное унижение. В сумке был хороший и, скорее всего, дорогой нож. И самое обидное, что он был чужим, взятым на время, и я клятвенно обещал его вернуть. Всё остальное я готов был подарить этим наглецам, но вот нож… Смотреть в глаза его хозяину, мямлить какие-то оправдания… Да проще было застрелиться! И потому я упорно шёл за высоким, с одной лишь призрачной надеждой, что интуиция меня не подвела. Девушки не было и, похоже, не предвиделось. Вальяжно гуляя, он уводил меня всё дальше в какие-то тёмные и тихие закоулки. Так мы побродили минут десять. И он вдруг будто вспомнил что-то важное, какое-то срочное дело, быстро зашагал по улице, резко сворачивая в переулки, путая и петляя. Я был неопытен в этих детективных премудростях, а потому не знал, заметил ли он слежку или просто хаотично шатается, по привычке заметая следы. Зато теперь я не сомневался, что иду за тем, кем надо.