Сомерсет Моэм - Верная жена Страница 17

Джон. Мне кажется, ты слишком уж хладнокровна, Констанс. Вот мне как-то не по себе. Не хочется думать, что я причинил ей боль.

Констанс. Я уверена, она поймет, что ты сделал это ради меня. Она знает, что ты по-прежнему питаешь к ней самые теплые чувства.

Джон. Но ты оставила ей даже искорки надежды, не так ли?

Констанс. Можешь не сомневаться.

Джон. В любом случае, а рад, что ты едешь в отпуск с легкой душой. Между прочим, деньги тебе не нужны? Я тотчас же выпишу чек.

Констанс. Нет, благодарю. Денег у меня предостаточно. За год я заработала тысячу четыреста фунтов.

Джон. Однако! Это внушительная сумма.

Констанс. Двести я беру с собой. Еще двести потратила на одежду и всякие мелочи, а оставшуюся тысячу этим утром перевела на твой счет, оплатив стол и кров за последние двенадцать месяцев.

Джон. Вот это ты зря, дорогая. Я не хочу об этом слышать. Не хочу, чтобы ты платила за стол и кров.

Констанс. Я настаиваю.

Джон. Ты больше меня не любишь?

Констанс. Причем тут это? А, ты думаешь, женщина может любить мужчину лишь при условии, что он ее содержит. Не слишком ли низко ты ценишь собственную привлекательность? А как же твое обаяние и чувство юмора?

Джон. Это же абсурд, Констанс. Я могу обеспечивать тебя всем необходимым. Предлагать мне тысячу фунтов за стол и кров оскорбительно.

Констанс. Ты не думаешь, что это оскорбление ты как раз можешь и проглотить? Тысяча фунтов может много чего купить.

Джон. Я не собираюсь их брать. Твое желание идти работать мне никогда не нравилось. Я думал, тебе хватает дел с домашним хозяйством.

Констанс. С тех пор, как я пошла работать, ты начал испытывать какие-то неудобства?

Джон. Скорее нет, чем да.

Констанс. Поверь мне, только те женщины, которые ничего не имеют, жалуются, что домашнее хозяйство отнимает у них все время и силы. Если ты знаешь, чего хочешь, и имеешь опытных слуг, все можно сделать ровно за десять минут.

Джон. Так или иначе, ты хотела работать и я уступил. Я думал, что ты нашла себя приятное времяпрепровождение, но уж конечно не собирался извлекать из этого прибыль.

Констанс. Знаю, не собирался.

Джон. Констанс, меня не покидает мысль, что твоя решимость в отношении работы как-то связана с Мари-Луизой.

(Пауза. Потом голос Констанс становится очень серьезным.)

Констанс. Тебя не удивляло, почему я не упрекала тебя романом с Мари-Луизой?

Джон. Удивляло. Причину я мог найти только в твоей ни с кем ни сравнимой доброте.

Констанс. Ты ошибался. Я не считала себя в праве упрекать тебя.

Джон. Но почему, Констанс? Ты имела полное право. Мы вели себя, как две свиньи. Я, возможно, грязный пес, но, слава Богу, знаю, что я — грязный пес.

Констанс. Твое желание ко мне остыло. Как я могла тебя в этом винить? Если ты меня не желал, какая тебе от меня была польза? Ты же видишь, как мало внимания я уделяю хорошо налаженному домашнему хозяйству.

Джон. Но ты же мать моего ребенка.

Констанс. Давай не преувеличивать важность этого аспекта, Джон. Я выполнила естественную функцию моего пола. А после его рождения присматривали за ним другие, лучше знающие это утомительное дело люди. Давай уж честно признаем, в твоем доме я была паразитом. Чтобы не потерять меня, ты официально согласился взять на себя определенные обязательства, и я испытывала к тебе безмерную благодарность, ибо ты ни словом, ни делом не показывал, что я не более чем дорогой, а иногда и мешающий элемент интерьера.

Джон. Я никогда не считал, что ты мне мешала. И я не понимаю, почему ты называешь себя паразитом. Разве я когда-нибудь ворчал по поводу хоть одного потраченного на тебя пенса?

Констанс (насмешливо). То есть я считала, что у тебя прекрасные манеры, а на поверку выходит, что ты глуповат? Неужели ты такой же дурак, как среднестатистический мужчина, который мгновенно клюет на блеф среднестатистической женщины? Мол, раз уж ты женился на ней, то должен выполнять все ее желания и обеспечивать все нужды, жертвуя собственными удовольствиями, интересами, удобствами? И при этом почитать за счастье право быть ее рабом и кредитором? Да перестань, Джон, быть такого не может. Теперь, когда женщины проломили стены гаремов, у них нет выхода, кроме как жить по законам улицы.

Джон. Ты слишком многое оставляешь за скобками. Неужто ты не думаешь, что мужчина может испытывать чувство благодарности к к женщине, которую любил в прошлом?

Констанс. Я думаю, чувство благодарности особенно сильно у мужчин, пока не требует от них жертв.

Джон. Что ж, у тебя, конечно, своеобразный взгляд на отношения мужчины и женщины, но, полагаю, мне это только на руку. В конце концов, ты узнала о том, что происходило, задолго до того, как все выплыло наружу. Но мне по-прежнему неясно, что заставило тебя начать работать.

Констанс. Я, как и положено женщине, ленива. Пока соблюдались внешние приличия, я соглашалась брать все, что мне дают, ничего не давая взамен. Была паразитом, и это знала. Но когда дело обернулось так, что только твоя вежливость или недостаток ума мешали сказать мне об этом в глаза, я решила переменить свою жизнь. Подумала, что пора занять позицию, с которой, будь на то мое желание, я могла бы вежливо и спокойно, но со всей решительностью, предложить тебе катиться ко всем чертям.

Джон. И теперь ты занимаешь эту позицию?

Констанс. Именно так. Я ничего тебе не должна. Я могу содержать себя. Я оплатила все свои расходы за последний год. Из всех свобод в действительности важна только одна, и свобода эта — экономическая. Как ни крути, кто платит, тот и заказывает музыку. Что ж, теперь я обладаю этой свободой, и безмерная радость переполняет мою душу. Насколько я помню, те же чувства я испытывала, лишь когда ела первое в жизни клубничное мороженное.

Джон. Знаешь, я бы предпочел, чтобы ты месяц устраивала мне сцены и смешивала с грязью, как любая среднестатистическая женщина, чем целый год копила холодную злобу, чтобы сейчас вылить ее на меня.

Констанс. Милый, о чем ты говоришь? Ты знаешь меня пятнадцать лет. Неужели ты меня можно упрекнуть в неискренности? Не копила я никакой злобы. Как можно, дорогой, я очень тебя люблю.

Джон. Уж не хочешь же ты сказать, что проделала все это не для того, чтобы я чувствовал себя отъявленным негодяем?

Констанс. Да нет же. Клянусь честью. Заглядывая в свое сердце, я нахожу в тем только любовь и самые нежные, теплые чувства к тебе. Или ты мне не веришь?

(Джон какое-то время смотрит на нее, на его лице написано недоумение.)

Джон. Как это ни странно, верю. Ты — удивительная женщина, Констанс.

Констанс. Я знаю, но ты никому об этом не говори. Негоже давать близкому человеку отрицательную характеристику.

Джон (с обаятельной улыбкой). Чертовски жаль, что я не смог вырваться. Не нравится мне, что ты едешь одна.

Констанс. Но я еду не одна. Разве я тебе не говорила?

Джон. Нет.

Констанс. Значит, только собиралась. Я еду с Бернардом.

Джон. Да? Ты ничего не говорила. А с кем еще?

Констанс. Ни с кем.

Джон. Однако! (Он безусловно потрясен новостью.) Как-то это странно.

Констанс. Да нет же. А почему?

Джон (не зная, как ему реагировать). Ну, знаешь ли, как-то не принято, что молодая женщина едет в шестинедельный отпуск с мужчиной, которого едва ли можно принять за ее отца.

Констанс. Действительно, Бернард чуть старше тебя.

Джон. А ты не думаешь, что начнутся сплетни?

Констанс. Дорогой, я же не собираюсь объявлять об этом по всеуслышание. Более того, я никому об этом не говорила, тебе первому, и, естественно, могу рассчитывать на то, что ты ни с кем не будешь делиться этой новостью.

(Джон вдруг чувствует, что ему жмет воротник рубашки, пальцами пытается растянуть его.)