Уильям Шекспир - Цимбелин Страница 17

Луций

Прочь с поля битвы, мальчик, жизнь спасай!

Свои своих разят, полны смятенья;

Бой ослепляет разум.

Якимо

Подошло

К ним подкрепление.

Луций

Как странно бой

Вдруг обернулся! Если помощь к нам

Не подоспеет — отступать придется.

Уходят.

Другая часть поля сражения.

Входят Постум и британский вельможа.

Вельможа

Оттуда ты, где наши бьются?

Постум

Да.

А вы из беглецов, как видно?

Вельможа

Да.

Постум

Винить вас трудно. Нам конец пришел бы,

Не помоги нам небо. Сам король

Уже отрезан был; ряды смешались;

В теснине узкой можно было видеть

Лишь спины отступающих британцев.

Резню противник начал, кровь почуяв

И видя пред собою больше жертв,

Чем он имел мечей; кто был изрублен,

Кто ранен, кто перепугался насмерть.

В теснине выросла гора убитых

И трусов, в спину раненных, которых

Позорный ждал конец.

Вельможа

Где та теснина?

Постум

Близ поля битвы, между двух откосов.

В теснине этой вдруг старик явился —

Отважный воин, подвигом своим,

Свершенным для отчизны, доказавший,

Что дожил он недаром до седин.

С ним было двое юношей, которым

Пристало бы скорей играть в пятнашки,

А не участвовать в бою кровавом;

Их лица, словно девичьи, скрывать

От холода должна была бы маска —

Они ж загородили вход в теснину,

Крича бегущим: «Жизнь спасает бегством

Олень, а не солдаты! К черту трусов!

Назад! Не то мы римлянами станем

И, как скотов, вас будем бить за то,

Что вы бежите, как скоты. Назад!

Лицом к врагу! Спасенье только в этом!»

Да, эти трое стоили трех тысяч.

Три смельчака таких в бою дороже,

Чем рать бездельников. И с криком «Стой!»,

Проходом узким пользуясь искусно,

Еще искусней доблестью своей,

Способной прялку превратить в копье, —

Они зажгли огонь в погасших взорах;

Проснулся у бегущих стыд, а с ним

И мужество вернулось и отвага;

И те, кто струсил, глядя на других

(Будь проклят тот, кто первым дрогнет в битве!).

Вернулись вновь и бросились, как львы,

На вражьи копья. Дрогнул неприятель,

Нарушил строй, и началось смятенье;

И те, кто прежде шли вперед орлами,

Теперь назад бежали, как цыплята.

Переменилось все в одно мгновенье —

Вдруг стали победители рабами.

К сердцам бегущих отыскал дорогу

Зов, брошенный им вслед, и трус недавний,

Воспрянув духом, стал полезен нам,

Как иногда сухарь в походе тяжком.

О небо! Как ударили британцы

На мертвых, раненых, живых, своих же,

Напором смятых! Если раньше десять

От одного бежали, то теперь

Один гнал двадцать. Кто предпочитал

Погибнуть, но не драться, тот теперь

Был для врага грозой.

Вельможа

Однако странно:

Теснина… двое юношей и старец…

Постум

Вам странно это? Склонны вы скорей

Дивиться подвигам, чем их свершать?

Хотите, зарифмую этот случай

Вам на потеху? Слушайте мой стих:

«Старик и два юнца, заняв теснину,

Нам счастье принесли, врагу — кончину».

Вельможа

Ты сердишься?

Постум

Нет, я дружить готов

С тем, кто бежит трусливо от врагов;

В согласии с привычкою своей,

Он и от дружбы убежит моей… —

Вы довели меня до виршеплетства.

Вельможа

Прощай. Ты сердишься.

(Уходит.)

Постум

Опять бежишь? —

Вельможное ничтожество! Быть в битве

И у меня расспрашивать о ней!

Иной, спасая шкуру, честь позорил,

Иной бежал — и все ж погиб, а я,

Хранимый горем, словно чародейством,

Смерть не обрел там, где она царила.

Смерть, страшное чудовище, таится

Порой в бокалах, в ласковых речах,

На мягком ложе — много слуг у смерти

Помимо тех, кто носит меч. Нет, я

Найду ее. Сражался я за бриттов,

Но больше я не бритт. Надену платье,

В котором прибыл. Воевать не стану

И сдамся первому, кто руку мне

Положит на плечо. Был враг жесток,

Но будут мстить жестоко и британцы.

Мне искупленье — смерть. О ней мечтал,

На той, на этой стороне искал;

Но, где ее ни встречу, здесь иль там, —

За Имогену жизнь свою отдам!

Входят два британских военачальника и воины.

Первый военачальник

Хвала богам! Взят Луций в плен. А старца

И юношей считают за богов.

Второй военачальник

Там был еще один — иль раб, иль нищий;

Он бился как герой.

Первый военачальник

Да, говорят;

Но он исчез куда-то. — Стой! Ты кто?

Постум

Я римлянин!

И не блуждал бы тут, когда бы все,

Как я, сражались.

Второй военачальник

Взять его! Собака!

Ты не вернешься в Рим, чтоб рассказать,

Как вороны клевали вас. Ты дерзок

И, видно, знатен. К королю его!

Входят Цимбелин, Беларий, Гвидерий, Арвираг, Пизанио и пленные римляне.

Военачальники подводят Постума к Цимбелину, который знаками велит тюремщику взять его, после чего все уходят.

Британская тюрьма.

Входят Постум и два тюремщика.

Первый тюремщик

Тебя уж не угонят, ты стреножен.

Пасись, пожалуй, коль найдешь траву…

Второй тюремщик

…И есть захочется.

Тюремщики уходят.

Постум

Привет вам, цепи!

Вы путь к освобожденью моему!

А все же я счастливей, чем подагрик,

Который предпочел бы век стонать,

Чем исцеленным быть наверняка

Врачом надежным — смертью, тем ключом,

Что отмыкает все замки. О совесть,

Ты скована теперь намного крепче,

Чем эти щиколотки и запястья. —

Даруйте искупленье мне, о боги,

И обрету я вечную свободу.

Иль моего раскаянья вам мало?

Печаль детей смягчает гнев отцовский,

А боги милосерднее людей;

Отрадней каяться в цепях желанных,

А не надетых на тебя насильно.

Возьмите жизнь в расплату за свободу!

Я знаю, вы добрей ростовщиков,

Берущих с должников в уплату долга

Лишь четверть, треть или шестую часть.

Чтоб те могли, дела свои поправив,

Платить им вновь. Мне этого не нужно!

За Имогены жизнь — мою возьмите;

Она хоть и не так ценна, но все же

Дана мне вами, боги. Человек

Не взвешивает каждую монету

И легкую берет, чеканке веря;

Возьмите жизнь мою — я ваш чекан,

О всеблагие силы! Если вы

С таким согласны счетом — рад я жизнью

Свой долг вам уплатить. — О Имогена,

К тебе без слов взываю я!

Торжественная музыка. Появляются призраки: Сицилий Леонат, отец Постума, величавый старец в одежде воина; он ведет за руку пожилую женщину, мать Постума; перед ними идет музыкант. Затем, позади другого музыканта, следуют два молодых Леоната, братья Постума; на груди у них раны, от которых они погибли на поле битвы. Они окружают спящего Постума.

Сицилий

О громовержец, не карай

Презреньем нас, людей,

Будь с Марсом крут, с Юноной строг,

Чей гнев неверностью своей

Ты распалил.

В чем грешен сын? Не довелось

Его мне повидать.

Я умер, а дитя еще

Носила в чреве мать.

Но ты — ведь на земле зовут

Тебя отцом сирот, —

Ты должен оградить его

От всех земных невзгод.

Мать

Не помогла Люцина мне;

Скончалась я, родив.

В чужой и бесприютный мир

Явился, сиротлив,

Мой бедный сын.

Сицилий

Подобно предкам славным, он

Был мудр, красив и смел

И, как наследник мой, хвалу

Везде снискать сумел.

Первый брат

Когда созрел он, возмужал —

В Британии во всей

Кто мог сравниться с ним? Кто был

Достойней и милей?

Он мужем Имогены стал,

Как лучший из мужей.

Мать

За что же брак его теперь

В насмешку превращен?

За что он изгнан и за что

Навеки разлучен

С женой своей?

Сицилий

Зачем ты Якимо, шуту

Из Рима, разрешил

Бесчестной клеветой разжечь