Иоганн Гете - Внебрачная дочь Страница 18

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Мою беду не ставя ни во что,Предсказывают мне иные беды.Но разве беды, родине любимойГрозящие, нам чужды? Так к моимНасущным мукам страх перед грядущимПрибавился, мне сердце отягчаяЗаботой новой. Значит, правда то,Что мне шептали в детстве, а потомМне довелось от моего отцаИ, вслед за тем, от короля услышать?Итак, в отечестве нам надо ждатьКрушенья строя. Зиждущие силыВеликой родины разобщены,Не связаны их единившей целью,Как было некогда, спокон веков.Распались связи! Каждый помышляетЛишь о себе одном. Где грозных предковМогучий дух, который единилМежду собой враждующие силыИ исстари великому народуЯвлявшийся в обличье короля,Властителя, отца и государя?Сей дух пропал бесследно! Нам осталсяЛишь чахлый призрак власти, безуспешноСтремящийся былое удержать.И мне уплыть с такой тревогой в сердцеВ разгар опасности, грозящей всем?Мне упустить возможность славным предкамЯвить былой отваги образецИ устыдить гонителей моих,Придя на помощь им в тяжелый час?Теперь-то ты и стала мне святыней,Земля родимая! Теперь-то яИ осознала святость наших уз!Любую связь с отечеством моимОтныне почитаю я священной.Где тот великодушный человек,Мне бескорыстно предложивший руку?Ему-то и доверюсь я! Он будетХранить меня, как чистый талисман.Не иначе вершатся чудесаЗдесь, на земле, как по наитью сердца!Опасностей грядущих не страшусьИ слабости своей я не смущаюсь:Я верю в благосклонную судьбу,Ведущую меня к желанной цели!И ежели отец мой и корольМеня отвергли в час обетованный,Теперь они воочью убедятся,Что уцелевшая высоких правДостойной оказалась в лихолетье.Вот он идет! Его я благосклоннойУлыбкой встречу. Ищет он меня,Чтоб попрощаться, — я останусь с ним.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Евгения. Судья. Мальчик (с красивым ларцом).

Один корабль уходит за другимИз гавани. Боюсь, что и тебяОкликнут вскоре. Так прими моеСердечное «прости» и малый дар,Чтоб скоротать безрадостное время.Прощай! Взываю к небу, чтоб меняТы в черный час не вспомнила с тоскою.

Я с радостью приму твои дары —Залог любви, залог твоей заботы;Но отошли свой погребец домой.И если чувств ко мне не изменил ты,И если можешь сестринскою дружбойМоей довольствоваться, я — твоя.

Возможно ли? В такой короткий срокТвои ко мне переменились чувства?

Они переменились! Но не страхТолкнул меня тебе в объятья. ЧувствоВысокое — о нем пока ни слова! —На родине остаться мне велит.Ну, а теперь скажи: способен тыБезгрешной, чисто братскою любовьюОткликнуться на девичью любовьИ сестринскую преданность? СпособенЗащитником мне быть? Мне предоставитьНадежный кров для безмятежной жизни?

Я все готов снести, за исключеньемЛишь одного — утраты той, что мнеДарована судьбой. Сочту за благоЖить близ тебя, тобою любоваться,Служить тебе. Пусть назначает сердцеТвое условья нашего союза.

Тебе лишь ведомая, я должна,Таясь от света, жить в глухом затворе.Найдется ли усадьба у тебя,В которой я могла бы поселиться?

Есть у меня усадебка глухая,Но слишком ветх и непригляден дом.Но по соседству расположен замок,Пустующий уже который год.

Нет, поселюсь в запущенном твоем,Он больше к настроенью моему,Пожалуй, подойдет. Когда ж воспрянуЯ духом, будет чем заняться мне.Как только я твоею назовусь,Отправь меня с слугой надежным в глушьИ там на срок меня похорони,Пока для лучшей жизни не воскресну.

Когда тебя я мог бы посетить?

Покорно жди, пока не позову я.Придет и этот день и, может быть,Соединит теснее нас обоих.

Не легкий искус, что и говорить!

Исполни обязательства своиПередо мной. Свои я помню твердо.Ты, руку предложив мне, посягнулНа многое и можешь пострадать,Когда меня досрочно обнаружат.Строжайшее молчание храни.Кто и откуда я — о том ни слова!И с теми, кто мне дороги, я будуЛишь мысленно общаться. Ни письма,Ни вестника я не пошлю туда,Где, может быть, уж искра счастья брезжит.

Запутанное дело! Что тут скажешь?В любви безумной наглые устаКлянутся часто, хоть на дне душиУ них дракон лежит, коварно скалясь.Любовь лишь делом можно подтвердить.Стремясь к тебе, я должен поступитьсяВсем, даже счастьем быть с тобою? Пусть!Какою в первый миг ты мне открылась,Такой ты и осталась — существом,Достойным преклонения. Я стануЖить для тебя, служить тебе одной.Как набожный священник день за днемПред божеством склоняется незримым,Ему открывшимся в счастливый мигКак совершенства высший образец,Так и меня ничто не отвратитСлужить тебе, хотя бы и заочно.

Чтоб доказать тебе, как верю яСловам твоим и доброму лицу,Как чувствую, какой ты человек —Правдивый, чуткий, искренний, надежный,Я подтвержу признанье образцом,Едва ль не высшим, женского доверья.Я не колеблюсь, я спешу сказать:Веди меня сегодня ж к алтарю!

Комментарии

В автобиографических «Анналах» Гете записал под датой 1799: «Мемуары Стефании де Бурбон Конти возбудили во мне замысел «Внебрачной дочери». Ф. Шиллер первый указал Гете на появление двухтомных записок французской аристократки, вышедших в Париже в 1798 году. Мемуаристка принадлежала по крови к высшей французской знати. Она была побочной дочерью принца Конти (1734–1814), отличившегося в Семилетней войне. Он представил дочь ко двору и просил Людовика XV узаконить ее положение. Однако мать девочки, опасавшаяся за свою репутацию и положение при дворе, стала чинить этому всякие препятствия. Девочку заточили в монастырь, затем отцу было послано ложное сообщение о ее смерти. Подделав документ и выдав ее за восемнадцатилетнюю, ее усыпили и в бессознательном состоянии обвенчали с адвокатом Билле, впоследствии истязавшим свою жену, которая отказывала ему в возможности воспользоваться ее спорными привилегиями. В конце концов ей удалось бежать. Новый король, Людовик XVI, приветливо принял ее, но ничего для нее не сделал. Когда началась революция, Стефания-Луиза Бурбон-Конти продолжала безуспешно бороться за свои попранные права. Жизнь ее, полная бедствий и страданий, закончилась в 1825 году. Зная, что она жива, Гете, работая над драмой, изменил имя героини, а остальные действующие лица обозначил лишь титулами и званиями.

Работа над пьесой длилась с перерывами около трех лет. Она была закончена в первые месяцы 1803 года. 2 апреля того же года в Веймарском театре состоялась премьера. Первое печатное издание вышло в том же году.

«Внебрачная дочь» была задумана Гете как первая часть трилогии, однако написал он лишь эту пьесу. Сохранившаяся схема продолжения и отдельные заметки позволяют составить общее представление об идее трилогии. Она должна была дать обобщенное изображение страны, охваченной революцией. В «Великом Кофте» и «Гражданине генерале» события, предшествовавшие революции, и ее отголоски в Германии были освещены в комическом плане. Трилогия должна была поднять сюжет на высоту подлинной трагедии. Если «Великий Кофта» — комедия о разложении старого режима, то «Внебрачная дочь» — трагедия о жестокости и несправедливости феодальной сословной монархии. Продолжение должно было показать, как все более усугубляющиеся несправедливости и разлад в среде правящей верхушки делают неизбежными сначала возмущение, а затем и активные действия угнетенных против власть имущих. Гете интересовало отражение великого исторического события в судьбах отдельных людей. Падение старого режима должно было быть показано в пятом акте второй части, где граф, воспитательница и другие лица из аристократической среды оказываются в тюрьме. Сама Евгения переживает личную драму. Судья, с которым она соединяет судьбу в конце первой части, становится на сторону борцов против монархии, Евгения же посвящает себя защите старого порядка и его приверженцев. Об окончании трилогии судить нельзя, ибо об этом не осталось никаких записей Гете или рассказов близких ему людей. Когда в 1831 году его друг композитор К. Цельтер напомнил ему о его планах, Гете ответил: «О «Внебрачной дочери» я и думать не хочу; неужели Вы хотите, чтобы я вызвал в себе мысли о том неприятном, что с нею связано?» В другом письме Цельтеру в том же 1831 году Гете повторил признание, ранее сделанное им Шиллеру: «Я не рожден быть трагическим поэтом, ибо по природе склонен к примирению. Поэтому (так комментирует он свое давнее признание. — А. А.) чисто трагический случай, исключающий примирение, не может меня интересовать, к тому же в нашем внешне плоском мире все непримиримое кажется мне совершенно абсурдным». Но главной причиной незавершенности трилогии было, конечно, двойственное отношение Гете к французской революции.