Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного Страница 18

Иван (сердито). Что ж вражды? Не к вражде ли они мыслили, шведы да Литва, когда сносились с изменниками в Новгороде? Неужели же достоинство нашей отчины, Великого Новгорода, в том, что она от нас отделилась, а теперешнее бесчестье в том, что она после похода нашего признает нас, великих русских государей, как о том нелепо говорят и пишут. А войску нашему правитель Бог, а не человек. Как Бог даст, так и будет.

Висковатый. Государь, по новгородскому делу как советник твой и русский человек хотел бы иметь с тобой длительное объяснение, однако наедине, без шута твоего и слуг.

Иван. Ежели хочешь, изволь. Эй! Меду нам да блинов ржаных! (Садится к столу.) Да оставьте нас вдвоем. (Шут и слуги уходят.) Садись и говори, Иван Михалыч.

Висковатый. Государь, могу ли говорить правду?

Иван. Говори без боязни. Когда вернулся из новгородского похода, то немало стали мне говорить вздора, доносить на тебя, будто ты говорил о нас неподобные слова с укоризной. А я на то плюнул и выругал доносящих.

Висковатый. Государь, все ж колеблюсь. Есть слух, что митрополит Филипп задушен за смелое слово правды.

Иван. То лжесвидетельство. Митрополит Филипп умер нечаянной смертью от угара. Лучше бы ты, чем слухам верить, дело делал. (Ходит в задумчивости.) Сестра польского короля Жигмонта Катерина Ягеллонка обещана была мне в невесты, а отдана Юхану. Однако, по договору с королем Эриком старшим, братом Юхана, о разделе Ливонии да о взаимной помощи, Эрик обязался отослать ее ко мне. Тот договор остается в силе.

Висковатый. Государь, ныне, после свержения Эрика, шведы тот договор не признают.

Иван (сердито). Послы шведские целовали крест, обязуясь исполнить все то, что написано в мирной грамоте. Оттого ныне у нас со Швецией ничего быть не должно, кроме вражды, покуда не признают за нами Выборг да всю выборгскую сторону. (Разливает вино. Царь и Висковатый выпивают.) Что ж до того, что посулил мне Эрик прислать сестру польского короля Катерину, то указать надобно: из-за лживого послания своего брата Эрика и всех шведских людей пошла та вражда, ибо писал он, Эрик, мне, что ты мертв, потому жену твою я хотел взять.

Висковатый. Не было у нас такого послания от шведов.

Иван (раздраженно). Не было? А ты пошукай – может, лежит в Посольском приказе? Прибыло, когда ты в Дании был, в колчане, а дьячки твои нерасторопные утеряли. Пиши: никто на тебя, Юхан, не покушается. Делай с женой и с братом что хочешь. Об этом много говорить не стоит. Злое же дело начал ты, как только сел на государство. Не будь твой отец мужичий сын, ты б так не делал.

Висковатый. Государь, так писать в посольской грамоте не следует. Особо же при нынешних делах.

Иван (раздраженно). Как же не писать? То истинная правда! Когда при отце его Густаве приезжали наши торговые люди с салом и воском, то тот король Густав сам надел рукавицы, аки простой человек пробовал сало и воск. И на судах осматривал, и ездил для того в Выборг. А слыхал я то от своих торговых людей. Отчего по прежнему обычаю сносился шведский король не с московским самодержцем, а с новгородским наместником и был ему ровня? (Ходит.) Ежели ты, Юхан, хочешь жить по правде, то прислал бы ты мне послов, и все бы без крови разрешилось. А ты крови желаешь, потому вздор говоришь и пишешь. А много крови проливают из-за твоей гордости, из-за того, что незаконно вступил в нашу вотчину, в Ливонскую землю, да из-за того, что не хочешь по прежним обычаям сноситься с новгородским наместником. (Оборачивается.) Ты отчего не пишешь?

Висковатый. Про невинну кровь мыслю, государь. Где она пролилась, невинная, не в Новгородской ли земле еще боле, чем в Ливонии?

Иван (раздраженно). Невинная? Покарали изменников, которые подготовили передачу Новгорода и Пскова Литве. В Новгороде, где еще не исчезли предания независимости, завелась постоянная латынская партия.

Висковатый. Так ли, государь? Измена ли? Не воображение ли то?

Иван (сдерживая гнев). Иван Михайлович, знаю я издавна твое желание встревать не в свои дела.

Висковатый. О Новгороде говорю я как русский человек, не как посольский дьяк.

Иван (сердито). Дела свои делай, делами своими займись. По условиям мира должен быть устроен съезд в Соболине на реке Вуоксе. На том съезде должны прибывать с обеих сторон достойные честные люди из моей, царя, вотчины Великого Новгорода, а также из Шведского королевства, которые должны размерить и установить границы по земле и воде согласно грамоте.

Висковатый. Государь, где они, те достойные и честные люди из Великого Новгорода? Да какую границу устанавливать, ежели вся округа опустошена? Тысячи жертв, точно это чужая враждебная земля, а не своя отчина и дядина, не свое добро!

Иван (гневно). Не литовских ли лазутчиков слова повторяешь ты, дьяк посольский? Ты писать должен посольские наказы, а не повторять вражьи слова!

Висковатый. Государь, такие посольские наказы ослепление обнаруживают. Ты, царь, и твое окружение стали жертвами обмана. Литовская секретная служба при содействии изменника Андрея Курбского имела целью клевету на новгородцев с помощью подложных материалов сделать, чтобы ты утратил доверие к подданным. Ты, царь, использовал войско, назначенное против Польши, чтоб громить собственные города. Ты же, чтобы развязать себе руки для погрома собственной земли, хочешь заключить перемирие с поляками и самонадеянно заявляешь, что сам Бог открыл их, поляков, сговор с новгородцами.

Иван. Знаешь ли ты, дьяк, что плетешь? Главные заговорщики новгородцев посадник Данилов да архиепископ Пимен. Ты ж говоришь с литовских уст.

Висковатый. Государь, знаешь ведь добре, я был за Литву против южного направления, за войну с поляками и Литвой стоял. Однако ныне, после новгородской бойни, то делать мы не можем при разоренном тыле, при голоде и болезнях. В Твери да иных местах от голода и болезней умерло еще более, чем от опричного погрома. Мы в Посольском приказе знаем, что говорят и пишут иноземцы. Гляди, государь. (Достает книгу.) Издана книга зарубежная под названием: «О жестокой жестокости великого князя Московского, которую в Новом городе и Пскове выполнил». (Подает книгу.)

Иван (берет книгу). Знаю, лицемеры зарубежные изображают меня хищником. (Листает книгу, читает.) «Tandem ad satellites circumstantes, fremebundus dixit: Irruite in hos perfidos, secate, dissecate, trucidate, neminemque vivum reliunquite»[13]. Зубы скрежещущи приказал: напущайтесь на тех изменников, секите, рассекайте, побивайте. Никого жива не оставляйте… Я в латыни не шибко силен. Надобно велеть толмачу, чтоб точней перевел. (Бросает книгу на стол.) То полезно знать, как о тебе враг судит. Я же имею нелицемерного судью Христа милостивого. (Ходит нервно.) Лицемеры. Что сделал я и дед мой, великий князь Иван Третий, сделал во Франции Людовик Одиннадцатый, в Испании Фердинанд Католик с Изабеллой Кастильской, германский император Фридрих Второй и Максим Первый. Цезарь. Борджиа коварно умерщвлял врагов для объединения отчизны. Жестокость, обман, коварство указаны как мера необходимая в известных условиях у Макиавелли в книге «Государь» – «Il principe». Меры необходимы против государственных преступников.

Висковатый. Рядом с государственными преступниками гибнут невинные люди.

Иван. Кто те невинные люди? Укажи мне хоть одного!

Висковатый. Опричниками убито много невинных людей, арестован и мой невинный брат Третьяк.

Иван. Ах, понятно, то ты ради брата пришел все то говорить. Кто ж тебе более дорог – царь и отечество или брат? (Кричит.) Эй! Покликать Малюту! (Нервно ходит.) Не ведаю, что с братом твоим. Малюта скажет. А ты-то говорил, что пришел ради отечества. Пришел же, печатник, ради брата?

Висковатый. Да, признаюсь, отважился я на такое объяснение с тобой, царем, после того как опричные арестовали моего родного брата, а до того молчал. Грешен! Однако горячо убеждаю тебя, царя, прекратить кровопролитие, не уничтожать своих бояр и иных людей иноземцам в радость. Расправы над Новгородом далеко превзошли исправительные наказания, ежели они вообще были нужны!

Иван. Мыслите ты да тебе подобные, я уничтожаю невинных. Однако страшный суд над новгородцами – то Божий суд над изменниками, против отечества вставшими при сей тяжелой войне. Война длится уж двенадцать лет, не обещая конца и выхода, и все ж неизбежная для государства. Правительство напрягает все средства и потому требует великих усилий от подданных. Пусть не всегда прямая измена, но ведь и вялость службы, нерадение при данном положении равносильны измене. Иноземцы обличают нас в жестокости, однако в том ли их главная неприязнь? Сестра моя Елизавета Английская соперничает с Филиппом Испанским на море. Так и при мне, при царе Иване Четвертом, впервые Россия принимает участие в европейском споре за Балтику. С этой поры она, Россия наша, стала европейской державой. Вот чего иноземцы нам простить не могут, а не казни!