Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том четвертый. Драмы в прозе Страница 18

Адельгейда. Ах, вот ты как! Этого еще не хватало! Я ношу в груди моей слишком великие замыслы, чтобы ты мог им стать поперек дороги! Карл! Великий, необычайный муж и вместе с тем император! И неужели он должен быть тем единственным из мужчин, которого не прельстит моя благосклонность? Нет, Вейслинген, не пробуй помешать мне, иначе ты сойдешь в могилу, и я перешагну через нее.

Входит Франц с письмом.

Франц. Вот, госпожа моя.

Адельгейда. Карл сам дал его тебе?

Франц. Да.

Адельгейда. Что с тобой? У тебя такой скорбный вид.

Франц. Вы хотите, чтобы я умер от тоски. Вы заставляете меня в годы надежды приходить в отчаяние.

Адельгейда (про себя). Мне так жаль его — и мне бы так мало стоило сделать его счастливым! (Вслух.) Утешься, мальчик! Я знаю твою любовь и верность и сумею отблагодарить тебя.

Франц (взволнованно). Если б вы мне не верили — я бы умер. Боже мой! Во мне нет ни одной капли крови, которая не была бы вашей, ни одной мысли кроме той, что я люблю вас и сделаю все, что вам угодно!

Адельгейда. Милый мальчик!

Франц. Вы льстите мне. (Разражается рыданиями.) Если преданность эта не заслуживает ничего, кроме предпочтения, оказываемого другим, и сознания, что все помыслы ваши стремятся к Карлу…

Адельгейда. Ты сам не знаешь, чего хочешь, и еще того менее — что говоришь.

Франц (от гнева и негодования топает ногой). Довольно с меня! Не желаю больше быть посредником!

Адельгейда. Франц, ты забываешься!

Франц. Жертвовать мной! Моим милым господином!

Адельгейда. Уйди с глаз моих!

Франц. Госпожа моя!

Адельгейда. Иди, открой мою тайну твоему милому господину! Я была дурой, что приняла тебя не за то, что ты есть.

Франц. Возлюбленная госпожа моя, ведь вы знаете, что я люблю вас.

Адельгейда. И ты был мне другом, столь близким моему сердцу! Иди, предай меня!

Франц. Раньше я вырву сердце из груди моей! Госпожа моя, простите мне! Сердце мое так полно, что я вне себя.

Адельгейда. Милый, пылкий мальчик! (Берет его за руку, притягивает к себе, и их губы встречаются; он, рыдая, бросается ей на шею.)

Адельгейда. Пусти меня!

Франц (задыхаясь от слез на ее груди). Боже! Боже!

Адельгейда. Пусти меня — у стен есть уши. Пусти! (Высвобождается.) Будь непоколебим в своей любви и верности, и высочайшая награда ждет тебя. (Уходит.)

Франц. Высочайшая награда! Лишь дай мне дожить до этого дня! Я б убил отца моего, если бы он стал оспаривать у меня это место!

ЯКСТГАУЗЕН

Гец — у стола. Елизавета — возле него с работой. На столе стоят светильник и письменный прибор.

Гец. Ах, праздность мне не по вкусу! С каждым днем все теснее в заточении. Я хотел бы уснуть или хоть вообразить, что в покое есть что-то приятное.

Елизавета. Так закончи свои записки, которые ты начал. Дай в руки друзей твоих доказательство, при помощи которого они могли бы посрамить врагов твоих, доставь благородному потомству радость узнать тебя.

Гец. Ах! Писание — трудолюбивая праздность, мне противно писать. Пока я пишу о том, что совершил, я досадую на потерю того времени, в которое я мог бы что-нибудь совершить.

Елизавета (берет рукопись). Не надо чудить! Ты как раз остановился на первом плену своем в Гейльброне.

Гец. Он всегда был для меня роковым местом.

Елизавета (читает). «Даже некоторые союзники, находившиеся там, сказали мне, что я поступил неразумно, отдавшись в руки моих злейших врагов, так как я мог предполагать, что они не будут ко мне милостивы. Тут я ответил…» Ну, что же ты ответил? Пиши дальше.

Гец. Я сказал: если я часто подвергал жизнь свою опасности за чужое достояние, не должен ли я подвергать ее опасности, чтобы сдержать свое слово?

Елизавета. Эту славу ты заслужил.

Гец. Ее они у меня не отнимут. Они все у меня отняли: имение, свободу.

Елизавета. Это было в те дни, когда я встретила на постоялом дворе людей из Мильтенберга и Зинглингена, которые не знали меня. Вот радость была мне! Точно я сына родила! Они славили тебя в один голос и говорили: «Он образец рыцаря — смел и благороден на воле, тверд и верен в беде».

Гец. Пусть они мне хоть одного покажут, которому я не сдержал слова! И видит бог, что я больше попотел, служа своему ближнему, нежели себе самому, и зарабатывал себе имя храброго и верного рыцаря, а не богатства и почести. И — благодарение богу — я получил то, чего добивался.

Лерзе, Георг с дичиной.

С удачей, удалые охотники!

Георг. Мы в них превратились из удалых рейтаров. Из сапог не трудно сделать опорки.

Лерзе. Охота все-таки нечто: она — род войны.

Георг. Если б только в наших краях не приходилось все время иметь дело с имперскими латниками. Помните, господин мой, вы нам предсказывали, что, когда мир перевернется, мы станем охотниками. Мы ими стали и без того.

Гец. Одно на одно и выходит: мы выбиты из колеи.

Георг. Наступают трудные времена! Уж восемь дней, как появилась грозная комета, и вся Германия в страхе, — она предвещает смерть императора, который очень болен.

Гец. Очень болен! Путь наш близится к концу!

Лерзе. А здесь по соседству есть и еще более страшные перемены. Крестьяне подняли ужасное восстание.

Гец. Где?

Лерзе. В сердце Швабии. Они грабят, жгут и режут. Боюсь, что они опустошат всю страну.

Георг. Началась страшная война. Они восстали уже в сотне мест, и волнения с каждым днем разрастаются. Недавно буря вырвала целые леса, а вслед за этим в той местности, где началось восстание, в воздухе появились два скрещенных огненных меча.

Гец. Верно, там невинно страдают мои добрые друзья!

Георг. Жаль, что нам нельзя больше делать наездов!

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОЙНА. В ДЕРЕВНЕ СУМАТОХА И ГРАБЕЖ

Женщины и старики с детьми и пожитками. Бегство.

Старик. Прочь отсюда! Прочь! Лишь бы спастись от этих живодеров!

Женщина. Боже правый! Небо багрово, как кровь! Багрово заходящее солнце, как кровь!

Мать. Это огонь.

Женщина. Муж мой! Муж мой!

Старик. Прочь! Прочь! В лес!

Проходят.

Линк (входит). Кто станет сопротивляться — коли на месте! Деревня наша! Не оставлять ничего съестного. Грабьте дочиста, да поживей. Сейчас мы подожжем.

Мецлер сбегает с холма.

Мецлер. Как дела, Линк?

Линк. Взгляни кругом, — ты пришел напоследок. Откуда?

Мецлер. Из Вейнсберга. Там был праздник.

Линк. Как там?

Мецлер. Мы так их всех перекололи — одно удовольствие!

Линк. Кого всех?

Мецлер. Открыл бал Дитрих фон Вейлер. Вот рожа! Мы стояли кругом всей разъяренной ватагой, а он вздумал сверху, с колокольни, сговориться с нами по-хорошему. Паф! Один попал ему в голову. Мы вихрем наверх, и малый полетел вниз.

Линк. А!

Мецлер (крестьянам). Эй вы, собаки! Уносите ноги! Чего они валандаются и копаются, ослы!

Линк. Зажигай! Пускай их изжарятся! Прочь! Убирайтесь, простофили!

Мецлер. Затем мы выволокли Гельфенштейна, Эльтерсгофена и еще тринадцать дворян. Всего их было штук восемьдесят. Вывели мы их на равнину близ Гейльброна. И какое тут началось улюлюканье, ликование, когда мы завидели длинную вереницу тоскливо озиравшихся сиятельных грешников! Мы мигом их окружили и всех перекололи до единого.

Линк. И меня там не было!

Мецлер. Я в жизни своей так не веселился.

Линк. Убирайтесь! Вон!

Крестьянин. Все пусто.

Линк. Так зажигай со всех концов!

Мецлер. Славный огонек будет! Если б ты видел, как эти парни кувыркались и квакали, как лягушки! У меня сердце разгоралось, как от стакана водки. Там был такой Риксингер. Этот парень раньше выезжал на охоту с султаном на шлеме, задравши нос, и гнал нас перед собой вместе с собаками и как собак. Я давненько его не встречал, а тут вдруг вижу его харю! Хвать! Пику ему в ребра! Тут он и свалился всеми четырьмя лапами на своих товарищей. Парни корчились в куче, как зайцы после гона.