Владимир Казаков - Избранные сочинения. 1. Ошибка живых Страница 19

А я свой тост так закончу: В эту радостную секунду... то есть, простите! — в это радостное острие...

4-Й ПРИЗРАК

А я свой не начну так...

1-Й ПРИЗРАК

То все понимаю, то ничего не понимаю!

2-Й ПРИЗРАК

Что же тут непонятного? Мы гости. Мы создаем шум, веселье и тесноту. Вот, например, я...

3-Й ПРИЗРАК

Вот, например, шум...

1-Й ПРИЗРАК

Беру на себя тесноту и веселье!

4-Й ПРИЗРАК

Тихо! Жених хочет что-то сказать.

5-Й ПРИЗРАК

Жених тихо хочет что-то сказать...

Наступает молчание, в котором слышен мерный шум ливня.

1-Й ПРИЗРАК

Все тот же звук.

2-Й ПРИЗРАК

Все тот же цвет.

3-Й ПРИЗРАК

Что?..

— Ах, как я запыхался!.. Простите! Здравствуйте! Добрый вечер!.. Какая каменная крутая лестница! Сердце так бьется, а! Еле-еле дошел до вашего этажа. Сердце так тяжело поднималось по ступеням!.. Ну, теперь я немного передохну, а о цели моего визита — потом. Пока вы что-нибудь скажите, пока говорите вы... А я отдышусь...

— Здесь, действительно, такая крутая лестница... так высоко... Дом очень старый, знаете... Меня зовут Владимир Иванович... Я сижу вот тут, хотел уже было читать книгу, вдруг вы постучали. Так запыхались, так тяжело поднимались по крутой лестнице... Вы пока отдышитесь, а я буду говорить...

— Нет, нет, вы уже сказали, а я... уже отдышался, отдохнул, сердце теперь так не бьется, словно готово выскочить каждую секунду... Теперь давайте помолчим некоторое время... Вы молчите, и я буду молчать... Вот так...

Спасаясь от ливня, в погребе набилось столько народу, была такая давка, что темнота, свет тусклой лампы и табачный дым перемешались в одно густое лиловое месиво. Взгляды были неподвижны, уста — безмолвны, лишь изредка из чьей-либо груди вырывался стон, примешиваясь отчаянием к лиловому месиву.

Молчали час, другой, третий.

Молчание темнело, вечер уже наступал. Два мира: за окнами и перед ними. Незнакомец становился все более незнакомым, Истленьев становился все более им. Он уже был почти невидим на фоне темного вечернего воздуха. Тишина за окном состояла из тысячи молчаний. Каменные дома неподвижно стояли мимо стремительного холодного ветра. Вспыхнули фонари. Время и темнота, поменявшись обличьями, смотрели в окна домов.

Время стремилось туда, где его еще не было, оттуда, где оно уже было. Огнепоклонницы-тени совершали вокруг фонарей свой бесшумный обряд.

В своей комнате Истленьев стал больше незнакомцем и гостем, чем его незнакомый гость. Он хотел появиться, выйти из темноты и молчания, но не мог.

Молчание, простираясь, доставало до окон, обнажало на фонарном свету свои рваные, как у раны, края и, словно прощаясь с темнотой, в отчаянии выкрикивало само себя.

Истленьев пытался хотя бы быть, но это было невозможно так же, как зеркалу увидеть свое отражение. Темнота наполнялась невидимыми голосами:

1-Й ГОЛОС

Кто эти двое? Но их даже не двое — их меньше!

2-Й ГОЛОС

Один вопросительный знак и один восклицательный. Что вам ответить?

3-Й ГОЛОС

А у меня, знаете, мелькнула мысль. Вернее, я у нее мелькнул. Вернее — не вернее.

4-Й ГОЛОС

А со мной недавно произошел даже такой случай: ночью иду по улице, вдруг (по темной пустынной улице) трое мрачно выходят из-за угла и говорят мне: «Жизнь или смерть?» Я подумал: «А я-то откуда знаю? Что я вам призрак, что ли!» и, ни слова ни говоря, прошел мимо. У них чуть глаза на лоб не повылазили, застыли мне вслед с раскрытыми ртами, окаменели...

6-Й ГОЛОС (вдруг)

Слышали?! Видели?! Звезды задыхаются!..

5-Й ГОЛОС

Боже! Окровавленный голос!

6-Й ГОЛОС

Ах, не окровавленный, не окровавленный, а 6-й!..

14

— Ах, с каким, ах, опозданием вы пришли! Вы опоздали ровно на два дня! А я уже потеряла всякую надежду вас дождаться. Теперь вы пришли, и у меня снова появилась надежда...

— Меня увидеть?

— Он еще шутит! Посмотрите на него! Каков!.. Я так ждала, так тревожилась! Вот, смотрите: несколько седых секунд мелькнули... Я все смотрела в окно, думала, что-нибудь увижу, а увидела совсем другое: вдруг — ночь...

— Не продолжайте, прошу вас! А то увидите фонари и дождь, увидите струи... (в сторону) иуртс.

— Да, да, я только что хотела ужаснуться их цвету, но вы меня предупредили. Не буду... А как ваше здоровье? Как ваша ночь?

— Она здорова, благодарю вас. А как вы?.. Какая у вас красивая прическа! — никакая. Волосы льются и темнеют, куда хотят... Знаете, какой со мной вчера приключился случай? Никакой. Я просто шел.

— И со мной приключалось такое же, поверьте. Я это знаю. Однажды иду, а ветер — мимо. Вот и вся история... Но что это?! Мне дышать стало трудно!.. Вы хмуритесь?

— Да, у меня в характере вдруг появилась какая-то новая жесткая черта.

— Она у вас и на лице, у переносицы, где брови срослись... Подальше от окна! От звезд!

— Что такое? Звезды? Удушье?..

В окнах — время и темнота, поменявшиеся обличьями. У темноты — стремительная неподвижность времени, у времени спокойное отчаянье темноты.

В погребе свет лампы задыхался в густом табачном дыму, в духоте. Какие-то сдавленные стоны звучали. Послышались слезы. Глаз зашатался.

Пермяков и гречанка, стиснутые в толпе. В стиснутые, они молчали, понимая друг друга без слова, без взгляда, без бога.

Запекшаяся кровь на ее щеке. Хлыст или дождь? Гречанка была пьяна. Пермяков был. Несколько секунд, ржавых от крови.

1-Й ГОЛОС

Кто-то умер в толпе. Не то стиснули и раздавили, не то от одиночества.

2-Й ГОЛОС

Ах, у меня нету 2-го голоса!

3-Й ГОЛОС

Еще один! Надышался темноты.

4-Й ГОЛОС

Этот дождь — с небес или в небеса? Эти струи — может быть, они брызнули из земли?

5-Й ГОЛОС

Не знаю... Мне стиснули мысли...

6-Й ГОЛОС

Спросите у водосточных труб! Они знают... если они еще живы...

— Я почувствовал чье-то прикосновение и обернулся. Никого не было. Тогда я не обернулся. И сразу же появилась незнакомая женщина. Она была так прекрасна, что ветер остановился на миг. Ее взгляд пронесся мимо меня, он был холоден, как луч звезды. Я сказал. Мой голос разбился на куски, осколок фразы впился или ранил ее нежный слух. Вдруг секунда тысячелетней давности мелькнула, древняя. А женщина или сказала, или подумала, но вслух. Она продолжала: «Я буду говорить на языке часов и объясняться числами». Тут я проснулся и увидел, что не спал. Неслыханная красота женщины, сверкая, могущественно струилась и в прошлое, и в будущее. Я обезумел. Я подошел к горящему фонарю и встал под ним. Булыжный ветер крался по мостовой. Она приблизилась... И вдруг ее волосы рассыпались, фонарный свет, как золотой хищник, бросился на ее плечи, и пустынная ночь огласилась безумным ревом полыхающего в полнеба зверя...

— Да, это удивительная история! Без начала и без конца, с одной только полыхающей серединой...

— Простите, не желаете ли вы вступить в «Общество мертвых»?

— Нет, не могу. У меня сейчас масса других дел.

— Уверяю вас, что более мертвого дела вы не найдете.

— Ах, как рано наступил этот поздний час!.. Что за шутки в такое время?!

— Я сам не знаю, как это случилось. Помню только, что вместо неба была пустота.

— Спасибо. Вот моя шляпа. Я все понял. А вы, кажется, были без шляпы?

— Без зонта я был.

— У меня правило — никогда не стоять к окнам спиной. Стою к ним или лицом, или ничем. Слышите металлические нотки в моем голосе? Это сталь.

— Я уже видел сегодня одну железную вывеску. Вся заржавела под ливнями. Когда-то на ней было написано МЯСО. Теперь ее можно вешать над чем угодно.

— Над человечьим родом? Вот шутник!.. Подайте-ка мне вон тот восклицательный знак! Бал-дарю!.. Ух-ух! Что бы мне такое сделать? Начать обмахиваться японским веером или окоченеть от предчувствий?

— Советую вам ничего не советовать.

— Вот тоже, советчик! Я что-то в этом роде и предчувствовал... Где веер? Вот он... Представляете, вдруг бы ночь перешла на японский язык, на японские созвездия. Все небо в иероглифах, переучивайтесь, господа астрологи!.. Или вдруг голод и смерть, как в Индии. А?

— Или вдруг приступ удушья. О ком вы говорите? Я молчу о Вологдове.

— Вот молчун! Но все же, вас могут услышать... Вчера я видел очень мрачный сон, а позавчера убедился, что он был вещим... Странное словосочетание — «сгустки дождя»!.. Вы мне наступили на крыло!

— Крыло мое, нога ваша.

— В чем смысл всего? Увы! только на этот вопрос мы и знаем ответ... О, «Неизданный Хлебников», вышедший в 1940 году!..

Соня и Пермяков сидели. Соня и Пермяков стояли. Сонины голубые глаза, сонины болезненно-светлые волосы, сонино все.

За окнами стоял косо поставленный дождь. Водосточные трубы трубили. Железные крыши стекали потоками на мостовые.

— Соня! — не сказал Пермяков.

Она посмотрела.