Леонид Андреев - Екатерина Ивановна Страница 2

Георгий Дмитриевич (ходит по комнате). Нет!

Вера Игнатьевна. Это ты разбил тарелку? Горюшка, сын ты мой несчастный, так как же мы теперь с тобой будем? (Плачет.)

Георгий Дмитриевич. Не знаю, мама, как-нибудь проживем.

Вера Игнатьевна. Ты ей детей не отдавай, Горя! Она их развратит.

Георгий Дмитриевич. У меня нет детей. У меня ничего нет.

Вера Игнатьевна. Как ничего? А Бог?

Георгий Дмитриевич смеется, не отвечая.

Стыдно так, Горя!

Фомин (нерешительно). Может быть, я лишний? Да и пора мне.

Георгий Дмитриевич. Оставайтесь. (Брезгливо и резко.) Как вы не поймете, коллега, что сейчас не может быть посторонних. Смешно и дико: только сейчас чуть не был убит человек, смерть еще стоит в углу, а он говорит: посторонний, лишний! Когда все спокойно, тогда он не лишний, а как только нужно, как только что-нибудь случилось… Нелепость какая!

Вера Игнатьевна. Не волнуйся, Горюшка, молодой человек побудет. Побудьте, молодой человек, а то нам страшно.

Фомин. Я с удовольствием.

Георгий Дмитриевич. Вместо того чтобы бежать куда-то и прятаться, вы лучше посмотрите внимательнее и подумайте, что делается. Вы еще молоды, вам это может пригоди… пригодиться. Мама, это дети плачут?

Вера Игнатьевна. Нет, не слышу. А может быть и плачут.

Плачет.

Георгий Дмитриевич. Да, пусть плачут. Вы посмотрите: ведь это ночь. Вы понимаете: ночь. И дом, хороший дом: видите, какая роскошь? А там плачут дети…

Вера Игнатьевна. Она тебе созналась?

Георгий Дмитриевич. Да, почти. Не мешает мама. И вы подумайте… ведь вы знаете меня.

Фомин. Как же! Я и в Думе вас слыхал.

Вера Игнатьевна. Надел бы ты пиджак, Горя.

Георгий Дмитриевич. Нет. И вы подумайте: что нужно пережить, испытать человеку, такому, как я, чтобы взять револьвер и… Да, о чем я сейчас говорил? Да: я говорил, что ночь. Вот где ночь (бьет себя по лбу), понимаете? — вот где ночь. Да что там делают с детьми, бьют их что ли! Это невозможно.

Быстро открывается дверь в столовую, и на пороге показывается Екатерина Ивановна, жена. За нею Алексей, безуспешно старается удержать ее.

Екатерина Ивановна. Я уезжаю, вы слышите, уезжаю! Но вы подлец, да, да, вы хотели убить меня…

Георгий Дмитриевич (бешено). Уберите ее! Иначе… Вон!

Алексей. Катя!..

Екатерина Ивановна. Вы хотели убить меня! (Закрывает глаза ладонями рук и закидывает голову назад, точно готовясь упасть.)

Алексей. Да, да, — ах, да уходи же, Катя, ты с ума сошла!

Екатерина Ивановна (оборачиваясь к нему). Алеша, Алеша, он хотел убить меня… Только Бог… для детей… Только Бог спас…

С внезапным рыданием уходит. Алексей сзади загораживает ее.

Георгий Дмитриевич (делая шаг к двери). Вон!..

Вера Игнатьевна (в ужасе). Горя!..

Фомин. Послушайте же…

Вера Игнатьевна. Горя… Пожалей меня, Горя! Я не могу… Я сейчас… Воды мне дайте, воды!..

Фомин. Послушайте, нельзя же, послушайте…

Георгий Дмитриевич. Ну хорошо, ну хорошо …. дайте же ей воды.

Вера Игнатьевна в полуистерике пьет воду. Входит Алексей и на ходу быстро взглядывает на мать, потом на брата.

Алексей. Так… Ты еще что, мама?

Вера Игнатьевна. Я ничего, уже прошло. Горя, Горя…

Георгий Дмитриевич. Зачем ты пустил ее сюда? — силы не хватило удержать?

Алексей (угрюмо). Не хватило. Она совсем с ума сошла.

Георгий Дмитриевич. Отчего плачут дети?

Алексей. Оттого, что их одевают. А и плохо же ты стреляешь, брат Георгий!..

Георгий Дмитриевич. Хм… А лучше было бы, если бы убил, так, по-твоему?

Алексей. Может быть, и лучше.

Георгий Дмитриевич. Как тебе известно, я не умею стрелять. Я не спортсмен…

Алексей. А не спортсмен и не умеешь стрелять, так и не берись.

Георгий Дмитриевич. Алексей!..

Алексей. Ну, ну, не сердись, я и сам, кажется, немного ошалел. С вами ошалеешь.

Георгий Дмитриевич. Это рассуждение спортсмена. Ты слишком много времени посвящаешь гимнастике и борьбе, и твои взгляды — извини — отдают ареной. В мое время студенты…

Алексей. Верно, Горюшка, верно. Спортсмен и говорю глупости. Прости, милый, не сердись, ну, дай руку, ну, ладно. Я тебе сейчас пиджак принесу — где он, в кабинете?

Георгий Дмитриевич. Да. Не надо.

Алексей. Нет, надо. Некрасиво так-то бегать. Что, брат, ни говори, а пиджак — это приличие, и человек без пиджака… (Уходит в кабинет.)

Георгий Дмитриевич. Алексей!..

Вера Игнатьевна. Он так тебя любит, Горюшка, он это нарочно шутит, чтобы успокоить тебя. Выпил бы ты вина, Горя.

Георгий Дмитриевич. Дайте.

Вера Игнатьевна встает, чтобы достать из буфета вино. Одновременно из разных дверей входят Алексей с пиджаком в руках и гувернантка-француженка, кокетливая, завитая; держится вызывающе.

Гувернантка. Мадам просила сказать…

Алексей. Ну-ка, надень, Горя. Что Екатерина Ивановна просила передать?

Гувернантка. Мадам просила передать Георгию Дмитриевичу, что она возьмет для Катечки их шубу, так как на улице большой холод.

Георгий Дмитриевич. Да, да, пожалуйста.

Гувернантка. Завтра шубу пришлют.

Алексей. Скажите, хорошо. Вам еще что-нибудь надо?

Гувернантка. Мне? Нет, ничего.

Уходит, прищурив глаза на Георгия Дмитриевича. Молчание.

Георгий Дмитриевич. Вот что, мама: я знаю, вам это неприятно сейчас… Пойдите, посмотрите, что там дети, как их одевают и вообще. Только, пожалуйста, мама, ни слова не говорите… Екатерине Ивановне: достаточно…

Вера Игнатьевна. А что мне ей говорить? Что надо было сказать, то уж сказала. А теперь что ж говорить. А как же ты тут? — уж ты, Алеша, его не оставляй.

Алексей. Хорошо, хорошо, мама. Иди. Дай-ка и мне. Горя, стаканчик вина. Фомин, вы не хотите?

Фомин. Нет, Стибелев, благодарю.

Вера Игнатьевна уходит.

Алексей. Горюшка, а не пройдем мы с тобой на минутку в кабинет?

Георгий Дмитриевич. В кабинет? Нет, не хочу.

Алексей. Да, да… Ну, так вот что: пойдите, Фомин, на минутку ко мне в комнату, покурите. Я вас потом позову.

Георгий Дмитриевич. Может быть, коллега домой хочет?

Фомин. Нет, я с удовольствием посижу. Еще рано. (Уходит.)

Георгий Дмитриевич. Ну и дубина же этот товарищ.

Алексей. Нет, это он от деликатности не знает, что ему делать… Сам посуди, положение ведь, действительно неловкое. Горя… Ты что же это, Горя, а?

Георгий Дмитриевич. Как видишь, Алеша.

Алексей. Ты где револьвер взял? — я сперва подумал, что это ты моим воспользовался.

Георгий Дмитриевич. Нет, третьего дня купил.

Алексей. Так, купил. Значит, с заранее обдуманным намерением?

Георгий Дмитриевич. Значит. Как это страшно, брат, когда среди ночи одевают детей, чтобы ехать, и дети плачут. Катечка в моей шубе… э, да не все ли равно теперь, Вот тебе и жизнь моя, Алексей, вот тебе и жизнь. Какая тоска!

Алексей. Ты не сердись на меня, Горя, но… уверен ли ты, что… Конечно, если у тебя на руках факты, то… Но никак, никак не могу я себе представить, чтобы Екатерина Ивановна, Катя…

Георгий Дмитриевич. А я мог? Но факты, брат, факты!

Алексей (с недоверием). Конечно, если факты… Нет, нет, я ничего не говорю, я только удивляюсь. Ведь пять лет вы с нею жили…

Георгий Дмитриевич. Почти шесть…

Алексей. Почти шесть, — и ведь ничего же не было такого? И Катя… и ты сам же звал ее «не тронь меня», да и все мы… и просто, наконец, она не похожа на женщин, которые изменяют!

Георгий Дмитриевич. Зови ее Екатерина Ивановна.

Молчание.

Что она там делает? — ты говоришь: с ума сошла.

Алексей. Укладывалась, когда я пришел.

Георгий Дмитриевич. Она очень… испугана?

Алексей. Да, кажется. Может быть, тебе сейчас тяжело об этом говорить? — тогда давай о чем-нибудь другом.

Георгий Дмитриевич. Давай о другом. Но какое все-таки счастье, что я не попал в нее! И неужели это могло быть, и пуля могла попасть в нее и убить. Убить? — странное слово. Да, я стрелял. Три раза, кажется? Да, три раза.