Ксения Кошелева - Стёртые лица Страница 2

Выпрямив спину, Роксана стукнула кулаком в дверь и вошла, не дожидаясь ответа.

– Здрасьте, – сказала она, усаживаясь на продавленный полосатый диванчик. – Говорят, звали?

Матушка сняла очки, и, сунув их в футляр, ответила:

– Звала, милая. Здравствуй.

С минуту или две они молчали, разглядывая друг друга. Роксана смотрела безразлично, как будто сквозь матушкин лоб, прорезанный морщинами, а матушка, наоборот, с участием и лёгкой улыбкой на тонких губах.

– Тебе исполнилось семнадцать, – сказала она наконец, кивая в подтверждение своих слов, – а это значит…

– Ну как это, – перебила матушку Роксана, и, сунув руку в карманчик жилета, вытащила зубочистку. – Вы же не знаете, когда я родилась – весной или зимой…

– Тебя принесли к нам седьмого йольномера, – мягко сказала матушка, – когда тебе было от силы три дня. Сегодня десятое йоль…

– А если мне был год, просто я была очень мелкая? – возразила Роксана, снова перебивая. – Рождаются же мелкие дети, недоношенные. Может, я из таких недоносков, и мне восемнадцать уже? Тогда меня ещё в том году следовало отпустить на свободу, я так думаю.

Матушка надела очки обратно и строго посмотрела на Роксану, вычищавшую грязь из-под ногтей зубочисткой.

– Ты думаешь, что наш приют – вроде тюрьмы?

– Ничего не думаю, – честно сказала Роксана, бросая на матушку быстрый взгляд.

Вновь повисла тишина, прерываемая лишь отдалёнными голосами за дверью и смехом на игровой площадке, которая была прямо под окном матушкиного кабинета.

– Хорошо, – кротко сказала матушка, взяв в руки какие-то бумаги, – тебе, милая, в любом случае уже исполнилось семнадцать, и ты больше не можешь оставаться в приюте – я имею в виду, как воспитанница. Но если ты захочешь стать сестрой ордена и помогать…

– Не захочу, – отрезала Роксана и добавила: – Вы мне про все варианты расскажите. Пожалуйста.

Слегка нахмурившись, матушка стала проглядывать разноцветные листы – розовые, жёлтые, белые, голубые.

– Варианты так варианты. Ты, милая, можешь остаться в Республике. Поехать в Булцашат, Цушлом или даже… Вот, – матушка показала белый листочек, – в столицу. Швейная фабрика даёт общежитие в пригороде.

– Так это столица всё-таки или её этот, пригород? – уточнила Роксана. Матушка махнула листком.

– Час на автобусе, если ехать с центрального вокзала.

Скривившись, Роксана переломила зубочистку и бросила её в мусорную корзинку.

– Не, давайте без Республики. И без швейных фабрик, я шить ненавижу. Есть, чтобы сразу в канцлеры?

– Какие канцлеры? – пробормотала матушка, откладывая белый лист.

– Верховные канцлеры Империи, – спокойно сказала Роксана.

Когда ей было четыре года, они пришли в первый раз.

Нужно было вести себя тише и примерней, чем в церкви, не сморкаться, не плеваться, не ковырять в носу и не бегать сломя голову, и, конечно же, не драться ни с кем, даже не замахиваться. Вот тебе краски, вот карандаши, рисуй, а если будут задавать вопросы, отвечай на них, но при этом сиди смирно, не вставай и не болтай ногами. И что-то ещё – кажется, нужно было улыбаться всё время.

Папа был длинный и тощий, и мама была ему под стать, две сухие макаронины. Их как-то звали, какой-то господин и какая-то госпожа, но все девочки стали кричать «мама, мама» и «папа, папа», вскочили со своих табуреточек. Они побросали краски, игрушки, начали хватать этих двоих за одежду и за руки, и плевать хотели на то, что говорили им сёстры-воспитательницы. И Роксана хватала, как без этого.

Им нужна была зеленоглазая девочка со светлыми волосами, и они нашли себе такую, забрали с собой, и больше она не возвращалась в приют. Они стали её мамой и папой.

Через два дня Роксана сбежала – тоже впервые. Из окна уборной второго этажа – на крышу пристройки, а у пристройки стоит старая лестница, которую то ли забыли убрать, то ли оставили нарочно. Вверх по улице, свернуть и ещё раз свернуть, и ты на вокзале. Роксана хорошо запомнила этот путь, когда они ездили месяц назад на пригородном поезде на приютские дачи, и, возможно, повторила бы его, если бы не сестра Маргитт, возвращавшаяся с рынка.

После того, как её вернули в приют, Роксана замолчала на полгода.

Когда ей исполнилось восемь, мама с папой забрали её – тоже впервые. Им было безразлично, зелёные у неё глаза или карие, они выбрали её из каких-то своих соображений, и вернули обратно сообразно им же – через два месяца. Того папу, кажется, звали Бер, а маму – Хильда. Следующие забрали Роксану через три года, и вернули ещё быстрей, чем Хильда с Бером, потому что Роксана выпустила их птиц из клеток. Два дрозда, семь канареек и один снегирь – никто из них не должен был жить взаперти. Роксана поняла тогда, открывая клетки, что ей ни в приюте, ни у чужих людей тоже не будет свободы, поэтому, когда папа Велуш вёз её обратно, она выскочила из машины на перекрёстке.

В этот раз она молчала без малого год, и когда на ежегодной встрече с госпожой Бедельней, содержавшей приют на свои деньги, собирали хор, её поставили с краю для массовости – просто открывать рот, изображая пение. Это было ошибкой, потому что в середине концерта у Роксаны прорезался голос, и она начала орать, и кричала так громко, что только чудом не полопались стёкла и не рухнула люстра с потолка.

Третьего раза не было, точней, однажды Роксаной интересовалась пара, имевшая уже двоих детей, мальчика и девочку, и оба, как поняла Роксана, были приёмными. Роксана на каждый из вопросов, что задавали ей эти мама с папой, отвечала невпопад, то растягивая слова, то бормоча их себе под нос, то проговаривая быстро и проглатывая половину, а то и вовсе заканчивая фразу безумным смехом. Она строила из себя дурочку, потому что довольно твёрдо решила для себя, что ей не нужны ни чужие родители, ни свои.

Последний побег ей почти удался, и она добралась на электричке – конечно же, зайцем – почти до самого моря, но в буфете какой-то маленькой станции её поймал дружинник. И её вернули назад.

Теперь же её никто не вернёт.

И сама она не вернётся.

Перед тем, как войти в комнату, Роксана приложила к двери ухо. Было слышно приёмник, передававший какую-то бодрую музыкальную передачу, и Роксана, толкнув дверь, увидела одну из своих соседок на гимнастическом коврике. Та качала мышцы пресса, считая себе под нос то на аштуцуах, то на митенштуре.

При виде Роксаны она остановилась на мгновение, и, переведя дух, выпалила:

– Тебя искала матушка!..

Прокравшись к своей кровати, Роксана взяла свою сумку и вывалила все книги на красное покрывало. По голосу, кажется, это была Белла. Чтобы убедиться, Роксана осторожно покосилась на неё, сосредоточенно сгибавшуюся и разгибавшуюся. Волосы кудрявые и забраны в короткий хвостик – вроде бы точно Белла. Да, вон пятно на щеке, идеально овальной формы.

Замерев в вертикальном положении, Белла раздражённо повторила:

– Матушка искала! Тебя!

– Ага, – бросила Роксана, выуживая учебник по географии. – Я уже сходила давно.

Белла согнулась ещё три раза и поднялась на ноги, отдуваясь. Приглушив приёмник, она пристально посмотрела на Роксану, пролистывавшую страницы с картами.

– Куда ты поедешь? – спросила она, садясь на свою постель напротив Роксаны. Та посмотрела сначала на неё, затем на книжку, и протянула её Белле.

– Вот.

Её палец упёрся в похожий на амёбу островок на самом верху карты – верно, в тысячах километрах на север, и, вдобавок…

– В Империю?! – выдохнула Белла. – Так далеко?..

Роксана пожала плечами, и, посмотрев ещё раз на остров – архипелаг Седая Страна – захлопнула учебник.

– Там же всё такое… Такое другое, – пробормотала Белла, обводя комнату глазами, словно имея в виду, что в Империи таких маленьких уютных комнаток с жёлтыми обоями нет.

Побросав учебники обратно в сумку, Роксана сказала:

– В этом и смысл.

Беллу этот ответ, кажется, не устроил. Свернув коврик в рулон, она обвязала его лентой и засунула под свою кровать. Пройдясь по комнате, она выглянула в окно, откуда было видно только глухую стену старой прачечной, увитую плющом, затем потуже затянула короткий хвостик на затылке и наконец повернулась обратно к Роксане.

– Там снег не тает, – заявила она категорично. – Идёт всю зиму и не тает. А ещё у них есть горы, на которых снег и лёд годами лежит. Ты на одежду тёплую кучу денег потратишь.

Скинув теннисные тапочки, Роксана растянулась на кровати и закинула руки за голову.

Прямо над ней, на уровне её подушки, в потолке была трещина, с каждым годом становившаяся всё шире и шире. Сейчас в неё, наверное, пролез бы палец, но Роксане было лень проверять. Может, стоит перед отъездом напихать туда чего-нибудь, например, окурков или рыбьих голов. Или цветов из сада.