Дмитрий Мережковский - Романтики Страница 2

Александр Михайлович. Встань, встань! Знаешь, не люблю. Я тебе не икона. И что ты за Федьку хлопочешь? Кажись, не сват, не брат.

Климыч. Да малый-то больно хороший. Прямо сказать, душа человек! Сынка моего из воды вытащил. Кабы не он, не Федор, быть бы мальцу ракам на ужин.

Александр Михайлович. А зачем бегал?.. И чего он розги боится? Не стеклянный, чай. Побьют — не разобьется.

Климыч. Ништо ему розга! Спина, слава Богу, не купленная. Да невеста у него, богатеева дочь, девка баловница, с придурью. «Не пойду, мол, за сеченого! Срам!» Вот он и кручинится.

Александр Михайлович. Ну, ладно. Сколько розог положено.

Климыч. Пятьдесят.

Александр Михайлович. Пусть будет тридцать… ну, двадцать пять. Только никому не говори, слышишь?

Климыч (кланяясь). Спасибо, кормилец, пошли тебе Господь здоровья.

Климыч уходит через балкон в сад.

Варенька, Александр Михайлович и Полина Марковна.

Варенька. Маменька, голубчик, посмотрите Сашку, не знаю, купать ли? Десночка слева как будто припухла. Уж не зубки ли?

Полина Марковна (положив ей руку на лоб). Сама-то здорова ли?

Варенька. Ничего. Пойдемте же, маменька!

Александр Михайлович. Постой, Варя. Все-то ты с Сашкой, да с Сашкой, а я тебя и не вижу. Вот ужо ослепну и совсем не увижу.

Варенька (присев на ручку кресла, в которых сидит Александр Михайлович, наклоняется к нему, обнимает голову его и целует в глаза). Ох, глазки мои, глазки ясненькие! Как звездочки! Не хуже Сашкиных. Ну, для чего бы им слепнуть? Не бойтесь, родненький, — все хорошо будет!

Александр Михайлович. Спасибо, детка. Только бы тебе хорошо.

Варенька. Мне всегда хорошо с Вами и с маменькой.

Александр Михайлович. А с Николаем?

Полина Марковна. Полно, Alexandre! Ну, зачем ты опять?

Варенька молча встает, идет к Полине Марковне, садится рядом с нею на канапе и кладет ей голову на плечо. Полина Марковна так же молча, тихим, однообразным движением руки гладит ее по волосам и по щеке.

Александр Михайлович. Ну, ладно, не буду. Только скажи, как решили.

Варенька. Ничего не решили.

Александр Михайлович. К себе-то в Луганово едет он, что ли?

Варенька. Едет.

Александр Михайлович. А ты здесь останешься, в Премухине?

Варенька. Здесь.

Александр Михайлович. И за границу не поедешь?

Варенька. Не поеду.

Александр Михайлович. Как же так, мой друг? Ведь доктора посылают, — надо ехать.

Варенька. Вы меня не пустите.

Александр Михайлович. Отчего не пущу? Поезжай с Богом.

Варенька. Одну не пустите.

Александр Михайлович. Поезжай с мужем.

Варенька. Я с мужем не поеду.

Александр Михайлович. Ну, вот, ни в кузов, ни из кузова!

Молчание.

Александр Михайлович. Что ж, так и будем молчать? Pauline, скажи хоть ты что-нибудь.

Полина Марковна. Что говорить? Словами не поможешь.

Александр Михайлович. Да что ж это такое? Господи! Деспот я, что ли, злодей, мучитель? Не отец? Не люблю дитя свое?

Варенька (подойдя к нему и опустившись на колени). Папенька, ну, скажите, голубчик, что я могу?

Александр Михайлович. Нет, Варя, ты скажи, что случилось? Обидел он тебя, что ли?

Варенька. Обидел? Разве вы его не знаете? Кого он может обидеть? А меня так любит… Я никогда и не думала, что можно так любить…

Александр Михайлович. Так за что же ты его? (Варя молча опускается на колени отца). Послушай, Варя, ты не маленькая, ты понимаешь, что после трех лет замужества нельзя быть влюбленной, как девочка. Ты жена и мать, а не любовница. Ведь не насильно шла за него, ты знала…

Варенька. Ничего я не знала! Ничего я не знала!

Александр Михайлович. Не знала?.. Нет, мой друг, или ты не все говоришь, или я… я не понимаю, ничего не понимаю. А ты, Pauline, понимаешь?

Полина Марковна. Понимаю.

Александр Михайлович. Растолкуй же, сделай милость.

Полина Марковна. Растолковать нельзя. Вы все не понимаете.

Александр Михайлович. Кто все?

Полина Марковна. Мужчины.

Александр Михайлович. А, вот что! Женская тайна, женский заговор!

Полина Марковна. Не говори пустого.

Александр Михайлович. А это не пустое, не пустое — из-за какого-то вздора, из-за философических бредней — губить себя и других.

Варенька идет к матери и садится рядом, как давеча. Молчание.

Александр Михайлович. Ну, ладно. Уйдешь от мужа, а Сашка будет с кем?

Варенька. Как с кем? Со мною. Разве я могу без Сашки?

Александр Михайлович. А если Николай не отдаст? Варенька. Что вы, папенька? Разве можно отнять сына у матери?

Александр Михайлович. А у отца можно? Не он от тебя, а ты от него уходишь. За что же ты его лишаешь сына? Будь справедливой, Варя.

Варенька. Какая справедливость? Какая справедливость? Что вы говорите, папенька? (Плачет).

Полина Марковна. Довольно, Alexandre. Перестань, слышишь, сейчас перестань! (Целуя Вареньку). Полно, детка, не плачь, не бойся, пока я жива, никто у тебя Сашку не отнимет… Ну, ступай, а я сейчас. (Обняв ее, провожает до двери). Христос с тобой!

Варенька уходит.

Александр Михайлович и Полина Марковна.

Полина Марковна. Alexandre, что ты делаешь?

Александр Михайлович. Что надо, то и делаю. Сама говоришь: словами не поможешь. Ну, вот я и делаю. Спасаю дочь от гибели. Отнять Сашку — другого средства нет. Если не к мужу, так к сыну вернется.

Полина Марковна. Ты этого не сделаешь.

Александр Михайлович. Сделаю.

Полина Марковна. Не сделаешь.

Александр Михайлович. А вот увидишь!

Полина Марковна. Вспомни Любиньку.

Александр Михайлович. Ну, что Любинька? Это вы все…

Полина Марковна. Да, мы все. И ты тоже.

Александр Михайлович. Нет, не я, а ты! Ты с ними со всеми, баловница, потаковщица! Муравьевская, якобинская кровь!..[8]

Полина Марковна. Бог с тобой, Alexandre, ты сам не знаешь, что говоришь!

Входит Михаил.

Александр Михайлович, Полина Марковна и Михаил.

Михаил (подавая письмо Полине Марковне). Письмо, маменька. (Хочет уйти).

Александр Михайлович. Постой, Миша, мне с тобой поговорить надо. (Полине Марковне). От кого?

Полина Марковна (читая письмо). От Муравьевых.

Александр Михайлович. Ну, что еще? Ох, уж эти мне письма!

Полина Марковна. Нет, ничего. Я пойду…

Александр Михайлович. Да что такое? Говори…

Полина Марковна. У Alexandrine мальчик умер. (Закрывает глаза платком).

Александр Михайлович и Михаил.

Михаил. Папенька, а где они? Все еще на каторге, на Нерчинских рудниках?

Александр Михайлович. Нет, в Петровский завод перевезли.

Михаил. А Сергей Муравьев, вот которого повесили, тоже маменькин родственник?

Александр Михайлович. Ну. какое родство. — седьмая вода на киселе.

Михаил. А ведь и вы, папенька, были в Союзе Благоденствия?[9]

Александр Михайлович. Кто тебе сказал?

Михаил. Все равно кто, а ведь были, были?

Александр Михайлович. Полно вздор молоть! Никогда я не был с убийцами… И что за допрос? (Помолчав). А ты, Миша, в Москву собираешься?

Михаил. Да, в Москву.

Александр Михайлович. Какие же у тебя планы?

Михаил. Я уже вам говорил: в университет поступлю, буду готовиться на кафедре, а потом за границу, в Берлин.

Александр Михайлович. В Берлин? На какие же средства?

Михаил. Если вы мне не поможете, буду уроки давать, жить на чердаке, есть хлеб да воду, а в Берлин поеду. Я должен. Иначе я погиб…

Александр Михайлович. А в Берлине спасешься?

Михаил. Не смейтесь, папенька. Да, все мое спасение в знании. Для меня жить и не знать в тысячу раз хуже, чем умереть!

Александр Михайлович. Ну, мой друг, я вижу, ты сам все решил и в советах моих не нуждаешься.

Михаил. Я всегда готов слушать…

Александр Михайлович. Слушать и не исполнять?

Михаил. Я не понимаю…

Александр Михайлович. Не понимаешь? А ведь, кажется, просто. Богатые могут жить в праздности, а бедные делом должны заниматься.

Михаил. Я делаю, что могу — учусь…

Александр Михайлович. Да, весь день, лежа на канапе, трубки покуриваешь, книжки почитываешь да споришь о «божественной субстанции».[10] Недопеченный философ, maître de mathématique m-eur Koubanine![11] A средств никаких. В долгах по уши. Деньги для тебя, как щепки. На чужой счет живешь, попрошайкою. Срам!

Михаил. Папенька, скажите лучше прямо, что вы от меня хотите?

Александр Михайлович. Хочу, мой друг, чтобы ты понял, что Икаровы полеты на восковых крыльях ни к чему не ведут, — только шею сломаешь. А надобно хлеб зарабатывать — служить или хозяйничать.

Михаил. Не могу я жить против совести…

Александр Михайлович. Ну, что ж, живи, как знаешь. Но, по крайней мере, других не смущай.

Михаил. Кого?

Александр Михайлович. Сестер и братьев.

Михаил. Да чем же я их смущаю?

Александр Михайлович. А тем, что вскружил им головы, наполнил их уши развратными правилами сен-симонизма,[12] отдалил их от нас, родителей. Мы им как чужие стали, как враги. Особенно, Варенька…