Максим Горький - Дети Страница 2

Кичкин (уныло). Что же? Я – тово…

Зобнин (горестно). Судьба нам такая – чтобы вместе!

Кичкин (уныло). Н-да… не наша воля, видно!

Типунов (весело). Давайте лапы, эхма! Господи, благослови… на счастье! Сообща… в соединении сил… задувай-давай! Такие эти… как их, Костя?.. гарнизоны двинем…

Костя. Гарнизации, если правильно говорить!

Зобнин. Значит – надо выпить, что ли?

Типунов. Теперь – обсоюзились… Ну-ка, Татьяна Антоновна, в знак будущего!

Кичкин (держит руку Зобнина и встряхивает, точно пробуя, нельзя ли оторвать). А я было тово…

Зобнин. Да и я тоже, брат…

Кичкин. Судьба нам, значит, вместе-то…

Зобнин. Против судьбы все мы – дети малые! Тебя начальник известил о приезде?

Кичкин. Он.

Зобнин. Вот, Костянтин, зубы-то! Давеча бы дать ему…

Костя, Чай, он не теперь известил.

Зобнин. Дать бы да и спросить: извещал али нет? Ну – благословясь, выпьем, братья!

Типунов. И – разговорцы под лавку! Надо насчёт встречи обдумать…

Зобнин. У нас – обдумано.

Кичкин. И у нас!

Зобнин. Первое – чару ему с дороги!

Кичкин. Покрепше!

Типунов. Чтобы сразу обмяк!

Зобнин. Можжевеловой ему…

Кичкин. У нас – чайная есть. На чаю настояна…

Типунов. Смешать можно!

Татьяна. А как задо́хнется он с этого?

Зобнин. Эко! Пьём же мы, а вот не задохлись!

Типунов. Выдержит! После – поздравить его ласковенько, с возвратом на родное пепелище…

Костя (ловит пальцами гриб на тарелке). Он и подумает, что это насмешка!

Зобнин. Отчего – насмешка?

Костя. Сожгли мужики усадьбу-то или нет?

Кичкин. Ну, конечно, об этом не надо напоминать!

Зобнин. Ай да Костя! Тонко взял!

Костя. Чай, я не дикарь!

Кичкин (Типунову). Вот, Петруха, мастером ты считаешься в речах, а придумал плохо!

Типунов. Ничего!

Зобнин. Стало быть, тебе, Костя, и говорить речь!

Костя (разбираясь в закусках одной и той же вилкой). Мне всё равно…

Кичкин. Первый – кум скажет. Затем и взят.

Зобнин. И Костя для этого.

Кичкин. Нет уж, – первое слово чтобы от нас шло!

Типунов. Мы – оба вместе скажем…

Кичкин (тяжело). Нет, уж ты первый… ты старше!

Зобнин. Говори первый, Типунов! А Костя на загладку пойдёт… Решили?

Кичкин (подозрительно). Уступчив ты больно…

Зобнин. А ты – боязлив не в меру!

Кичкин. У меня – одышка… Да детей пятеро.

Зобнин. После того – женщинов пустим против его…

Типунов (с улыбкой). Для головокружения, значит!

Кичкин. Вот я племянницу взял…

Зобнин. У меня, брат, сестрёнка… тоже очень достойна внимания…

Кичкин. Она у тебя бессловесная… не годится…

Татьяна. Здравствуйте! Это я понимаю как обиду…

Типунов. Никакой обиды! Ну только, как Маша по-французскому может…

Марья. Пожалуйста… я могу уйти… у меня интересов нет…

Кичкин. Я те уйду!

Типунов. Теперь – вопросец: где он остановится, у кого?

Костя. У нас приготовлено ему.

Кичкин. У нас тоже… не суйся!

Зобнин (наливая водку). Погодите! Остановится он – это мне известно – у себя в усадьбе, ведь флигель-то цел!

Кичкин. Цел! А ты у себя на что приготовил?

Зобнин. А ты?

Кичкин. Я! Мало ли что… Мой-от отец у них, у князей, бурмистром ходил.

Костя (Марье). Каковы люди?

Татьяна. Очень даже хороши, и напрасно ты к ней подлизываешься… (Марье.) И вовсе князю не интересен наш язык этот!

Марья. А что же ему интересно?

Татьяна. Да уж не язык, извините!

Марья. А что же? Пожалуйста, скажите!

Татьяна. Да уж…

Зобнин. Цыц, Татьяна!

Костя (горестно). Вот какие картины культурных нравов…

Марья. Вуй! Кэ сэ трист![3]

(Типунов смотрит на неё с недоумением и отходит прочь, шевеля губами. Костя наливает себе какой-то зелёной жидкости и пьёт.)

Татьяна (тихо). Слова! Сама, чай, выдумала…

Быков (входит). Мокей Антоныч!

Зобнин. Ась?

Быков. Евстигнейка просится до вас.

Типунов. Этот – с машинкой своей…

Кичкин. До него ли? Гони!

Зобнин. А может, допустить его? Вот, мол, ваше сиятельство, есть у нас изобретающий человек…

Костя (иронически). Очень это интересно столичному жителю!

Типунов. А если для смеха выпустить его?

Костя. Тогда бы лучше лесникову собаку взять – она смешнее!

Зобнин (испуган). Это… это ты зачем же все бутылки почал?

Кичкин (в стороне – Марье). Ты, гляди, не уступай ей, слышь? Держись вперёд… ближе к нему…

Марья. Знаю уж!

Кичкин. То-то…

Костя (жуёт). Для возбуждения мозга – надо мне или нет? Странно!

Быков. Стало быть – Евстигнейку гнать?

Типунов. Гони, дружок, гони его!

Быков. Там ещё старуха…

Кичкин. Какая?

Быков. С прошением, что ли то…

Зобнин (тревожно). На кого прошение?

Кичкин (радостно). На тебя, поди-ка!

Зобнин. Ну господи же! Даже взопреешь от этого! Гони ты всех, Быков!

Костя. Хоть на час какой спрячьте вы куда-нибудь всю эту дикость… стариков, слесарей, старух…

(Кичкин осторожно подвигается к двери, Зобнин следит за ним, беспокойно потряхивая головой.)

Зобнин. Стало быть, Марья Викторовна, вы его займёте…

Типунов. Ты, крестница, так и знай: мы тебя всегда для приёма знатных лиц будем употреблять…

Татьяна. А меня на что выволокли?

Зобнин. А ты… ты в глаза ему гляди!

Татьяна. Собака я, что ли?

(Кичкин вышел; Зобнин, стоя у двери, следит за ним в щель, потом уходит.)

Типунов (ласково). Вы его улыбочками, улыбочками! Да пошире эдак, поласковей – вот вам и должность!

Татьяна (сдаётся). Он и примет меня за дуру.

Костя (успокоительно). Молчать будете – не примет.

Татьяна (ядовито). Глядите однако, в Семилужном у градского головы жена эдак-то принимала, принимала гостей да однажды негритёнка и родила…

Марья (возмущённо). Фи, как вам не стыдно! И вовсе не негритёнка, а просто пёстренький он родился…

Татьяна. Не всё ли равно?

Марья. И одна ножка – короче!

Типунов (беспокойно). Это куда же воеводы ушли? Поругаются они… Костя – идём-ка…

Костя (икнул). Ох… ну, жизнь! (Уходит.)

Марья (озабоченно шепчет). Ву зэт тре земабль. Жэм боку льом дезарм. Же сюи тре контан…[4]

Татьяна. Нисколько это вам не поможет.

Марья. Почему же? Объясните, силь ву плэ, пожалуйста!

Татьяна. Женат он.

Марья. Какие глупые пошлости!

Татьяна. Нечего предо мной форсить! Вы сами иностранные-то слова выдумываете! А вот у кого колечко ваше с рубинчиком – это я знаю! Да-с!

Марья. И я знаю. Ну-с?

Татьяна. И больше ничего-с!

Марья. И – глупо-с!

Татьяна. Как же ты смеешь? Ведь я тебя старше!

Марья. А вы про колечко смеете?

Татьяна. Так я же тебе и ещё скажу…

Марья. А вы кого «шишечкой» зовёте?

Татьяна (села). Я? Ой!..

Марья. Ага! А вы кому пишете – «сладкий мой Колик»?

Татьяна (поражена). Ай… Ах он… мерза-авец…

Марья. Что? Вот и прикусите язычок!

Татьяна. Неужто… он рассказывает? Неужто сам он?

Марья. Не он, так – вы!

Татьяна (растерянно). Ой, как же это? Разве я рассказала бы? Что вы! Кому мне рассказывать?

Марья. Ну, уж я не знаю!

Татьяна. Да, может, вы… врёте?

Марья. Вы не писали?

Татьяна (тихо). А может, вы… сами догадались?

(Марья хохочет. В дверь беспорядочно втискиваются мужчины: Кичкин, подняв руку с прошением вверх; Зобнин, стараясь поймать бумагу; Типунов и Костя тоже хотят этого и – мешают друг другу. За ними испуганная, оробевшая старуха и – таращит глаза Евстигнейка.)