Юлия Качалкина - Редакция Страница 2

Хесин вешает трубку. Не успевает убрать руку, как раздается звонок по внутреннему телефону. Хесин берет трубку опять.

Хесин. Да. Хесин. Что? Почему не работает? Не могли прозвониться? Минуточку. Подождите, я через пять минут выйду к вам (вешает трубку и смотрит на Воскресенского). Началось. У нас сломался городской телефон.

Воскресенский (безмятежно). Но вода же к нам прозвонилась?

Хесин (хмурясь). Вода-то прозвонилась. А вот Ицкович – нет. И это плохо. (Думает. Потом берет трубку внутреннего телефона и куда-то звонит.) Аллё! Это Хесин из «Первопечатника». А вот у нас совсем не работает телефон. Кто-нибудь может его починить? А то мы плачем. Да. Нет. Тот, по которому я говорю, – работает. Как бы я тогда по нему говорил? Ага. Жду (вешает трубку). Идиоты. Страна непуганных идиотов. Сашенька, я сейчас вернусь.

Хесин уходит из комнаты в проходную. В это время Воскресенский пытается найти в его сумке еще хотя бы один пирог, но ничего не находит и возвращается читать газету. Хесин приходит через пять минут с целой охапкой книжек.

Хесин. Вот они, издатели, паразиты! Опять шлют на рецензию. Мы еще те не отпятирили. Кто у нас пятерку новинок писал? Ты? Не ты? А кто?(Кидает книжки куда-то на стол, не глядя.) Я здесь подохну, Саш. А я так еще хочу красоты!

Воскресенский (придвигается и гладит Хесина по голове). Не плачь, мальчик. Все обойдется.

Хесин (яростно отмахиваясь). У-уу, извращенец! Уйди, не мучай меня!

Кто-то стучит в дверь. Потасовка Хесина и Воскресенского прерывается, и оба видят на пороге Леву Булочкина. У Левы потный лоб, кудри приклеились к нему намертво; необъятная дубленка распахнута, из-под нее торчит форма цвета хаки. В руках – огромный желтый рюкзак. Взгляд безумный.

Хесин (закручиваясь вокруг собственной оси на стуле). Левочка! А когда ты последний раз мылся? Нам с Сашей просто интересно.

Лева (тяжело глядя на Хесина). Ой, уймись, Ось! Вчера – и ты мне спину тер. Привет, Саш! Ну, кто нас сегодня? А?

Хесин. Да как обычно. Сами. Ладно, кроме шуток. Нужно писать филантропию. У Воскресенского – сифилис с нарушением всех рефлексов, и он писать не может. Очки с носа падают. Может, ты?

Лева (располагаясь на свободном кресле). Гнать вас всех отсюда надо. А чего писать-то?

Хесин (осклабясь и жестикулируя). Ну, как всегда. Меня во власти не устраивает то, что свою зарплату я пропиваю быстрее, чем ее успевают не заплатить.

Лева. Ось, мы же – частные.

Хесин. Тогда за то, что быстрее успевают пропить другие. Ну, придумай что-нибудь. Ты же умный.

Воскресенский (делает круглые глаза и тычет пальцем в газету). У-оо! Тут реклама!

Хесин (назидательно). Да, Сашенька. Мы живем в стране развитого капитализма.

За их спинами возле двери слышится извиняющееся покашливание. Все трое нехотя поворачиваются.

Автор. Кх-кхм!

Звонит городской телефон.

Хесин (не снимая трубки – в пространство). Аллё!

Лева (снимает трубку). «Первопечатник». Аллё. Нет. Вентиляторы нам не нужны. Зимой мы впадаем в спячку и не мерзнем.

Вешает трубку.

Хесин (встает со стула, подходит к шкафу и развратно опирается на него правой рукой). Здрасьте! С чем пожаловали?

Автор (смущаясь). Я… мне… я вам звонил! Вчера. Вы сказали, что можно прийти и писать о книжках. Пройти у вас практику.

Все трое первопечатников лукаво переглядываются.

Хесин. Ну?

Автор (еще больше смущаясь). Я… вот. Это, собственно, все.

Хесин. А ты учишься что ли?

Автор (оживляясь). Да! Я студент МГУ им. Ломоносова, факультет журналистики. Мой научный руководитель – Зюзюкин Иван Иваныч!

Никто никак не реагирует на слова студента.

Хесин. Ну?

Автор. Он нам много рассказывал о вашей газете на семинарах! Мы даже писали работы, анализировали стиль ваших журналистов. Лично я делал литературный портрет Льва Семеновича Булочкина.

Булочкин поперхивается и нервно сглатывает.

Хесин. Ничего, Лева, не бойся. Мальчик делает тебе комплимент.

Автор густо краснеет.

Хесин. О книжках, говоришь? А кто тебе сказал, что мы пишем о книжках?

Автор. Ну, как же… у вас в выходных данных написано… Газета о книгах и…

Хесин. Да мало ли что там написано! Это все Илюшка, наш верстальщик, зараза, – балуется. А я спрашиваю, почему ты уверен, что мы и вправду пишем о книжках?

Автор. Ну…

Воскресенский (обращаясь к автору). Где вы видите хотя бы одну книжку?

Между тем со стола соскальзывает какой-то томик и громко падает на пол. Автор вздрагивает.

Автор (показывая на упавшую книжку пальцем). Ну вот, хотя бы…

Воскресенский. Это – мираж. Фикция.

Хесин. Да и что такое вообще Книга? (Обводит коллег понимающим взглядом.) Яд! Она делает людей умными, злыми и завистливыми. И – жадными. Хотите ли вы, молодой человек, стать злым, жадным и завистливым?

Лева. И слепым, как церковная крыса?

Воскресенский. И нищим, как она же?

Автор. Ну, нет… я…

Хесин. Тогда идите молодой человек! Идите и дышите полной грудью! Радуйтесь молодости и никогда – слышите? – никогда не читайте книг! Прощайте!

Лева. Пока!

Воскресенский. Пока!

Автор. До свидания. Спасибо…

Уходит удрученный.

Трое первопечатников сначала смотрят ему вслед, а потом разражаются диким хохотом.

Занавес.

Литературный институт им. Горького. Кафедра Русской литературы на третьем этаже. Маленькое обшарпанное помещение. стены выкрашены в противный желтый цвет, на полу – ковер, в углу напротив окна – фикус, у стены – лакированный шкаф времен второй русской революции, посредине – двутумбовый письменный стол. Комната проходная, на заднике – дверь. В комнате трое. За столом, перебирая бумаги, сидит полная женщина в роговых очках. Возле фикуса – двое телевизионщиков. Один с камерой на штативе (стоит, придерживая механизм), другой – с микрофоном в руках и блокнотом под мышкой (меряет комнату шагами).

Человек с микрофоном. Ну и где он? Где?

Человек с камерой непонимающе пожимает плечами в ответ.

Женщина за столом (отрываясь от бумаг, вежливо). Ребята, он опаздывает. Скоро будет. Звонил.

Человек с микрофоном. Мда? Ну, хорошо. (Продолжает мерить комнату шагами.) Ваня, у нас когда эфир?

Человек с камерой. В десять.

Человек с микрофоном. Ну, ок.

Тишина, прерываемая лишь звуком шагов Человека с микрофоном.

Человек с микрофоном (обращаясь к женщине за столом). Извините меня, а где у вас туалет?

Женщина за столом. Вниз по лестнице, в подвал, вторая дверь слева.

Человек с микрофоном. Спасибо. (Удаляется.)

С минуту оставшиеся молчат. Потом женщина заговаривает.

Женщина за столом. А знаете, вот хорошо, что вы приехали с камерой. Правда. Может, вы потом снимете наши потолки? Они текут страшно. Мы даже портреты со стен снимаем, чтобы не попортились. А? Покажете по телевизору, а там, глядишь, приедут и починют. А?

Человек с камерой. Ну, как шеф скажет. Мы вашего поэта Фальцвейна снимать приехали.

Женщина за столом. Да-да. Но стены… когда еще Мандельштам тут чай ходил заваривать…

Ее реплику прерывает голос Фальцвейна, постепенно приближающийся с лестницы. Голос – бас. Громкий.

Фальцвейн. Да! Да, дорогой! Спасибо!

В комнату входят поэт и молодой человек, его поклонник. Молодой человек держит в руке книгу и ждет автографа. Фальцвейн тяжело дышит, снимает шапку и ставит портфель на пол.

Женщина за столом (поднимаясь). Юрий Борисович! Вас тут мальчики с телевидения снимать приехали! Они долго уже ждут.

Фальцвейн. Да! У меня семинар (жмурится, выговаривая слова), я сейчас скажу студентам, чтобы они ждали и вернусь. А хотите – снимите меня на фоне. (Застывает, уже позируя.)