Алексей Винокуров - Оулд и садо-мазо Страница 2

Сцена вторая

Квартира Художника. Сам Художник выходит на сцену в халате. Сбрасывает его, остается в черных кожаных трусах, черном же жилете, с плеткой в руках. На поясе у него висят наручники. Щелкает плеткой по столу.

Художник. Садо-мазо, говоришь? Попробуем… (Тихонечко бьет себя плеткой по спине, вздрагивает, кричит). Ай-яй-яй! (Пауза). Нет, вроде ничего.

Снова бьет. Потом снова.

Художник. А ничего, бодрит… Хотя, конечно, по собственной воле? Да еще за это деньги берут? Нет, бывают, конечно, истории. Вот когда я был маленький, жил у нас во дворе такой дядька Ефим. Бывало, выпьет на ровном месте и ходит потом от одного мужика к другому, просит его ударить. «Ударь, говорит, меня, ударь, очень тебя прошу!» И так надоест, что кто-нибудь его, точно, ударит. В самое рыло. А ему только того и надо. Тут он в раж входит и все вокруг начинает крушить. И крушит, бывало, пока милиция не приедет. Или пока самому не надоест. Но тут же совсем другая история… Садо-мазо, смотри ты!

Еще несколько раз шлепает себя по спине, наращивая силу удара. Кряхтит, почесывается. Появляется жена.

Жена. Это еще что такое?!!

Он, вздрогнув, прячет плетку за спину. Подхватывает халат, быстро набрасывает на себя.

Жена. Это что такое, я тебя спрашиваю? Что это такое?

Художник (не выдержав). Купальник это! Новой модели садо-мазо.

Жена. На какие же деньги куплено?

Художник. С книжки снял.

Жена. Это которые на похороны отложены?

Художник. Я помирать не собираюсь… пока. Новую сексуальную жизнь начинаю.

Жена. Новую жизнь? В трусах? Да кому ты нужен? Старая сволочь! На себя посмотри, пенек замшелый! Старый хрен!

Художник (оскорбленно). Я не старый! Я оулд!

Жена. Кто?

Художник (орет). Оулд я! Оулд, понятно?!

Жена. Оулд… Ну, я тебе сейчас мозги-то вправлю, оулд собачий. Ты у меня это слово забудешь, не то, что при живой жене…

Засучивает рукава.

Художник. Вот только подойди попробуй!

Беспорядочно размахивает перед собой плеткой.

Жена (отступая). Ты что это? На родную жену?

Художник. Что, не понравилось! А нечего меня оскорблять! Будешь знать, какой я старый хрен.

Жена. Эх, глаза твои бесстыжие! На старости-то лет трусами трясет. Я тебя после этого даже и видеть не хочу.

Выходит.

Художник (вслед). И не надо! Тоже, ходят тут всякие. Я, может быть, завтра «Черный квадрат» сотворю. Или еще чего-нибудь! Обо мне во всех газетах напишут! Приползешь тогда на карачках, будешь обратно проситься. А я не возьму. У меня уже таких как ты десять штук будет – на квадратный метр. А потому что нечего ругаться. Что ж я, не человек, что ли? Мне, может, тоже хочется покоя, сытости. Но я терплю. Потому что художник. И не сегодня-завтра могу такое создать, что весь мир передо мной на колени упадет. А ты если жена, то не бранись зря, а поддерживай меня во всем. Трусы ей не понравились! Да хоть бы я тут вообще на голове ходил. Потому что, может, это моя такая концепция – всюду в трусах путешествовать. Может, я за счет этого космической энергии набираюсь? Может, я через это к вечности приобщился? А если не хочешь меня понимать, то я найду себе молодую, сорокалетнюю. И после этого я, может, завтра такое напишу… Такое… Чему даже и названия-то не придумали. И кто я после этого буду? Ван Гог буду, Гойя, Микеланджело – вот что! (Орет, размахивая руками.) Я – Ван Го-о-г! Ван Го-о-ог!!!

Сцена третья

Квартира Художника. В комнате никого нет. Стук в дверь. Пауза. Снова стук. Появляется Элина – красивая молодая женщина, очень хорошо одетая.

Элина. Есть тут кто-нибудь?.. Или никого нет?

Оглядывается. Подходит к картинам, смотрит.

Элина. Прикольные картинки. (Отколупывает пальцем кусочек краски, нюхает, морщится, осматривается вокруг). Нет, это не «Дольче энд Габбано». Это какой-то «Тати».

Подходит к буфету, открывает дверцу, смотрит, что внутри. В этот момент появляется Художник. Замечает Элину, столбенеет. Осторожно подкрадывается сзади, хватает ее за горло.

Художник. Воровка! Грабительница! Обокрасть меня решила…

Элина хрипит.

Художник. Полиция! На помощь!

Элина выворачивается. Художник хватает стул. Размахивается.

Элина. Подождите! Разве можно так сразу… Я ведь даже не разделась.

Художник. А мне плевать! Я еще буду ждать, пока она разденется. Может, тебе еще и кофе подать?

Элина. Было бы неплохо.

Художник (замахивается стулом). Да я тебя..!

Элина. Секундочку. Я вижу, у вас тут все по серьезному поставлено. По-настоящему. Давайте так. Я разденусь, вы принесете кофе, и мы все обсудим.

Художник. Чего это мы обсудим?

Элина (снимая плащ). Услуги, которые вы предоставляете.

Элина садится на диван, закидывает ногу на ногу.

Художник. Я предоставляю услуги?

Элина. Ну да. Я по объявлению.

Художник. Какому объявлению?

Элина. Вашему. У вас же салон.

Художник. Какой салон?!

Элина. Садо-мазо. Или я что – ошиблась адресом?

Художник. Нет, погодите. Что за объявление?

Элина (читает). «Оулд. Садо-мазо». И ваш адрес.

Художник. Да. Все верно. Это я – оулд.

Элина. Вы – оулд?

Смеется.

Художник. Чего ты смеешься? Чего ты ржешь, кобыла арабская?

Элина. Ну, какой же вы оулд? Вы просто… старичок.

Художник. Да? А чем, по-твоему, старичок от оулда отличается?

Элина. Всем. Старичок – это возраст, а оулд – это стиль. Оулд – это шик, это блеск, это благородная седина. А старичок – это вставные зубы и минимальная пенсия. Вот вы – старичок, а Сергей Михалков – оулд. И Зураб Церетели – оулд. Джек Николсон – очень крутой оулд.

Художник. А Горбачев?

Элина. Что – Горбачев?

Художник. Горбачев – оулд или не оулд?

Элина. Конечно, оулд.

Художник. Почему же он оулд, если он в отставке?

Элина. Оулд – это пожизненно. И от поста не зависит. Почти…

Художник. Значит, выходит, они все оулды, а я – старичок?

Элина. Выходит, так.

Художник (распахивая халат). А это ты видела?

Элина. О-о! Круто…

Он сбрасывает халат, ходит в своих черных кожаных трусах, красуется.

Художник (хлещет плетью по воздуху). Ну, что, оулд я или не оулд?

Элина. Ну, в таком белье вы на самом деле… почти оулд. А можно посмотреть ваших работников?

Художник. Каких работников?

Элина. Тех, которые услуги оказывают.

Художник. Я сам услуги оказываю.

Элина. Сами?

Художник. Сам. Индивидуально предпринимаю – вот как это называется…

Элина. Но вы же старенький.

Художник. Я старенький? Ты меня еще не знаешь. Я десяти молоденьким фору дам.

Потрясает в воздухе наручниками, снятыми с пояса.

Элина. Правда?

Художник. А то! Я бывало, соберу вокруг себя девчонок штук шесть, да как крикну: «Лежать!» Ну, они все и упали. А я хожу среди них, как петух в курятнике. И то есть никого к ним не подпускаю. Абсолютно.

Хлещет по воздуху плетью.

Элина (загадочно). Ну, если так, тогда можно попробовать.

Сбрасывает одежду, остается в черном же нижнем белье. Художник столбенеет. Элина обнимает его за шею, целует взасос, валит на диван.

Художник. Э-э-э, не так скоро! Так и до инсульта недалеко!

Элина. Ну же, мой оулд! Покажи, на что ты способен!

Художник (отдираясь от нее). Погоди! Хотя бы дверь входную запри…

Элина бежит, запирает дверь. Снова бросается на художника.

Художник. Стоп! (Отстраняет ее). Сначала бизнес.

Элина (недовольно). Какой бизнес?

Художник. Деньги за услуги!

Элина. Кому деньги? Мне или тебе?

Художник. Мне, конечно. Фирма-то у меня.

Элина. И сколько ты хочешь?

Художник. Во-первых, не ты, а вы. Я тебя в три раза старше. Во-вторых, я хочу… (Зажмуривает глаза.) Пятьсот!

Элина. Чего – пятьсот?