Наталья Рубанова - Театр из-под пальца (сборник) Страница 2

Садится за ноутбук

«тебе можно не отвечатьтебене способному грузитьне просящему естьпитьне намекающему на коитусне говорящему «да» «возможно» «не знаю»НЕТ

с некоторых пор меня пугаюттри этих буквыдве согласные одна НЕТгласнаяпосерёдкеточка золотого сеченияшмякнувшегося в тарелку с жирным борщом сердцав тарелку с кипящим борщом сердцамоего сердцатоже ведь ливержелудок приметпривычка свышездравствуй Вертер ну здравствуй»

Встает

Совсем недавно я понял, что все эти годыискал не так и не там, до бесконечности усиливаясобственную нереальную потребность –я, если можно так выразиться, «охотился» на чью-то любовь,хотя «охотиться» – то нужно было, так скажем, на собственную душу –всё внутри: ну да, первый класс, вторая четверть, даже совестно об этом как-то…Мечась, я пытался (возможно, неосознанно) о т о б р а т ь у женщин чудо их любви,однако «отбирать» было, по большому счету, нечего:они, как и я, никогда не любили себя по-настоящему,а потому не могли дать никому з д о р о в о г о чувства ни на цент.Итак, слишком поздно я понял, что все мои попытки поймать Жар-Птицу за хвост –напрасная трата времени: мне никогда, никогда не угнаться за ней;более того – мне никогда не найти ни в ком пресловутой «любви»:ни в ком, кроме себя – как банально бы это ни звучало.Объясняю: так называемая любовь –потребность, которую невозможно удовлетворить;д е й с т в и т е л ь н о – то, чего нет на свете…вот как дурят нашего брата; вот о чем пишут книги и снимают фильмы!Любовь – чудовищная иллюзия; точнее, в ее «человеческом исполнении»,когда двое – пол не имеет значения –по окончании «конфетно-букетного периода»только и делают, что истязают друг друга,живя под домокловым мечом страха быть отвергнутыми –самого страшного страха, заключенногов три – 15-ю, 6-ю и 20-ю – буквы этого несносного алфавита.Со страхом НЕТ знаком каждый, каждый! (Не верьте говорящим обратное!)Я долго пытался объяснить себе его природу –думаю, кое-что осмыслить все-таки удалось;выслушайте меня, выслушайте же, эй, кто-нибудь!Этот страх полон ожиданий…Это сплошные обязательства, это завуалированный стыд,это главное средство приручения обезьяны в костюме,большую часть жизни проводящей за монитором…Однако самый сильный страх – страх всё той же любви:хотя, казалось бы, почему?Она ведь ничего не ждет. Не требует.Не испытывает дешевой жалости, но, в идеале(ау, идеалы, а-у!) сострадает и помогает.Любовь никому ничего не должна…Вы слышите? Слышите ли вы меня, а?Такое ощущение, будто я говорю в пустоту…Да что теперь…Так оно и есть…

(прикладывается к коньяку)

… а когда-то я встретил Риту: «встретил», конечно, не то, совсем то слово…Я, чтобы занять тошнотворный вечер,просматривал сайты знакомств – там-то и наткнулся на ее объявление.Фотографии не было, но что-то меня зацепило в построении фраз анкеты…В общем, я написал.Мы болтали по аське с неделю, а потом встретились:мы были ущербны, да, ущербны – две хорохорящиеся половинки,припудренные и приукрашенные(я, во всяком случае, купил дюжину новых свитеров и брюк – жест, скорее, «ритуальный», нежели рациональный: всё новое, просто всё новое),половинки, отрицающие самих себя (чего же тогда ждать от других?):сплошные зарубки на сердце!Мы были нужны друг другу затем лишь, чтобы самоутвердиться,доказав себе, что еще востребованны кем-то –мы мечтали (о, да!) продраться сквозь свои же представления о реальностии избежать собственных настроек на неудачи…О, конечно, т о г д а мы не подозревали ни о чем таком:нам казалось, будто это – любовь, хм…Мы слишком часто произносили это слово, и оно затёрлось, обесценилось,его впору было сдавать в комиссионку –да что там сдавать! волочь волоком! –мы же упорно чинили и латали его,потому как остаться в одиночестве было страшнее,и мы прикрывались, прикрывались страхом,словно лоскутным одеялом, пребывая в каком-то странном тягучем сне, в анабиозе,и матрица его засасывала нас все больше и больше, всё сильнее и сильнее –казалось, морской узел, которым были связаны наши солнечные сплетения,ожил – и, вместо того чтобы скрепить, теперь пожирает их…

Мы много путешествовали, однаковсё увиденное как-то не слишком радовало:эмоциональный яд, которым мы заражали друг друга,быстро разъедал то, что всё ещё называют душой.Мы причиняли друг другу постоянную боль –и легче от того, что она была якобы «неосознанной», не становилось:всё это (как ни печально констатировать собственные слабости),в конечном итоге, переродилось в так называемое бытовое пьянство –но, что самое гнусное, нам не о чем стало говорить…то есть вот совсем не о чем…Нет-нет, мы никогда не строили из себя «святошей»,однако проблема заключалась в том, что я знал свою дозу, а Рита – нет:она, увы, не могла уже остановиться.Так я перестал приносить домой спиртное;Рита же надиралась, причем надиралась порой совершенно по-свински,а сцены с битьем посуды и ночными рыданиями стали частью нашей«тихой семейной жизни» –в общем, все мои уговоры, говоря казенным языком, «не возымели никакого действия».Ее бурный роман с алкоголем прогрессировал –в течение какой-то пары лет моя жена заметно осунулась, даже слегка потускнела,хотя красота по-прежнему была при ней – да, при ней, только…это была красота, если можно так выразиться,ускоренного процесса распада, вот что ужасно:Рита спивалась – медленно, но верно, и я ничего,абсолютно ничего не мог с этим поделать.То, как она лежала, скрюченная, на диване,как просила пить, как набрасывалась на меня с обвинениями:«Это всё из-за тебя, из-за тебя!» –и плакала, и колотила меня по груди маленькими своими ручками…Да что говорить! Мы жили в аду несколько лет –до тех самых пор, пока я не подал, наконец-то, на развод, и Рита не съехалав подмосковную свою квартирку, которую сдавала все то время, что мы жили вместе:пить ей теперь, собственно, стало не на что – с работы ее уволили, и я страшно дергался,сомневаясь, не подтолкнет ли ее наш разрыв к тому, что называют «краем пропасти»;даже уход Киры оказался для меня менее болезненным –теперь же я дико, невыносимо страдал.Я, на самом-то деле, не хотел оставаться один.И я остался один…Ты слышишь, Вертер? Слышишь ли ты меня?Мне бы хотелось, чтобы ты услышал.

Садится за ноутбук

«проклятия повреждаютгенетический аппаратобрекая существо на гибелья же тщетно пытаюсь понятьпроцесс переходаот живой материи к коснойи обратно

разделение духовной субстанциии ее материального носителяназывают смертьюВертер Вертересли б ты знало чем я мечтаюи что вижу во сне…

спроси как-нибудьспроси»

Я с головой ушел в работу – а куда еще?..Не обладая хоть сколько-нибудь «высокими» талантами, я делал сайты.За это недурно платили – как минимум пару раз в год я улетал куда-нибудь п о д а л ь ш е.Компании не требовалось, а довольно сносный английский снимал много вопросов.Не могу сказать, какую именно страну любил я больше всего –нет, не могу: каждая по-своему… – и пр. и пр.Но вот Куба… да, пожалуй, Куба.Ни Мексика, ни Америка, ни даже Перу. Нет-нет. Куба! Cuba libra, мать её!..Совершенно гениальное место, кто бы там что ни говорил –(роман с «мулата чина»[1] не в счет – прилетев, сдал анализы: пронесло).Я приходил в себя: перечитывал Эко, заново открывал Гессе,листал под пиво Буковски и Миллера…Я скупал диски (Китаро и Карунеш, Гарбарек и Ваклавек)…Я пересмотрел – наверное, «для контраста» – всего Хичкока,хотя никогда не был увлечен им особенно сильно… –однако в нём таилось противоядие; в нём, как ни странно, не было боли.Я не хотел, вовсе не хотел больше того, что называют «серьезными отношениями».Я не верил в них, просто больше не верил.И тут как на грех –понимаешь, Вертер, как на грех –на сцену выходит Мара.

Садится за ноутбук

«ты спрашиваешьо чем я мечтаю…отвечаю

мне хотелось бы функционироватькак функционирует безграничное поле сознанияда-да это правдаможно ли желать большего?

напряжениевозникающее между болью и удовольствиеместь творчествосмертькак отточие жизниесть творчествоэто так же верно как и точто вне пределов земной атмосферынебо в с е г д а ч е р н о езакрытая на щеколду слов вечностьcantus firmus грегорианского хорала»

Итак, Мара.Пожалуй, я даже позволю себе описать ее.Метр семьдесят, шатенка с классическим каре, волосок к волоску,огромные такие глазищи… в которых так легко утонуть…они меняли цвет в зависимости от настроения – но чаще всего оказывались темно-синими. Никаких линз – настоящий естественный цвет.У нее была очень ровная матовая кожа – не знаю,заслуга ли это каких-то специальных средств, не знаю.Хрупкие, но не худые, пальцы – такие, как надо. Всегда идеальный маникюр.Ногти, правда, чуть более длинные, чем, как мне представлялось,необходимы для того, чтобы держать ручку.«Для мышки с клавой – нормально», – смеялась она, царапая меня по сердцу.

(держится за сердце; кричит)