Галина Щербакова - Я сторожу собаку Страница 2

Катя. Какой он сейчас? Я его не видела с тех пор, как он стал москвичом… А может, и дольше…

Росляков. Он талантливый дурак. В двадцать с чем-то лет – лауреат, автор уникальной машины, в двадцать семь – главный конструктор крупнейшего в Европе завода, считай, фигура мирового масштаба. И после этого – уйти в клерки подписывать бумажки!

Катя. Но ведь это было повышение.

Росляков. Еще бы. Представь себе, учителя физики Константина Эдуардовича Циолковского в свое время крупно продвинули по службе. Какой подарок мировому прогрессу!

Маруся. А кого надо повышать? Бесталанных?

Росляков. Не знаю, не думал. Уверен только в одном: когда блестящий конструктор или литератор переквалифицируется в функционера по своему ведомству – это великая бесхозяйственность.

Катя. По-моему, ты все как-то упрощаешь.

Маруся (выкрикивает). Дядя Леша!

Убегает. Возвращается с Громовым. Тот смущен и обрадован.

Громов. Слушай, неужто это Маруська? (Обнимается с Росляковым.)

Росляков. Маруська, Маруська. Ты бы еще лет через пять приехал. Вот (представляет Громова Кате) Громов А Пэ, командированный ответственный работник, гордость и надежда нашего забытого им города, лауреат Государственной премии, член лотерейной комиссии в одна тысяча девятьсот шестьдесят девятом году. А это Катя, помнишь ее?

Громов. Знаете, как я вас запомнил? Мы с Витькой ругаемся до одури – по делу, по делу, конечно, – а вы входите. Красивая, необыкновенная, как из другого мира… Сколько лет тому? Десять?

Росляков. Ты привозил к нам французов.

Катя. Вы меня тогда выставили из комнаты… Это вы помните?

Громов. Не может быть!

Росляков. Может! Ты на нее отвлекался… И потому выгнал. Все правильно!

Все смеются.

Громов. Простите меня, дурака, за грехи моей молодости…

Катя (смеется). Простила.

Росляков. Теперь я понял, почему ты тогда наговорил кучу ерунды. Из-за нее. (Насмешливо.) Красивая, как из другого мира… А она, извините, из другой деревни. Ну ты и понес!..

Смеясь, все уходят.

Комната в доме Росляковых. Солнечно, празднично. Видимо, это от большого окна, украшенного светлой, почти прозрачной шторой. Ничего лишнего. От этого окно – не только яркое, но и, главное, доминирующее пятно в комнате. У окна Росляков и Громов.

Росляков. Что, я себе враг? Я такую красоту ни на что не променяю. Мне твой Арбат, как зайцу пылесос. (Глубоко втягивает воздух носом.) Чувствуешь, какой воздух? Три глубоких вздоха – и все клетки, как из химчистки. Посмотри, посмотри! Видишь, посудинка появилась? Больше всего люблю смотреть, как появляется вдали вот такое вот перышко. Приплывет иногда – смотреть страшно – обплеванный теплоходишко, весь в ревматических скрипах, а издали не скажешь. Лебедь! (Смеясь.) Слушай, старик, может, и мы, если издали смотреть, – еще ничего птицы? Как ты думаешь?

Оба смеются. Входит Катя.

Катя. Инна спрашивает, созрели ли вы для обеда?

Громов. Слушайте, граждане, сколько вы едите? Это мы уже третий раз? Или седьмой?

Росляков (весело). Много! А что? Посмотри на моих женщин! У всех разные весовые категории, но никаких излишеств… Катерина! Уедешь в Москву – ешь! С салфеточкой, широко расставив локти…

Громов. А крепостными душами вы не владеете случайно?

Катя. Так будете вы обедать?

Росляков. Безусловно! Только я сейчас пойду сделаю один официальный звоночек. (Уходит.)

Громов. А вам это благолепие покидать не жалко?

Катя. Нет. Я думаю о другом. Сидела я в глубинке. Учила детей грамоте. Рвалась, как безумная, в большую районную десятилетку. Вырвалась. Мне самой предложили. Чуток поработала – началось безумие номер два. Надо было переехать сюда. Переехала. Тоже честным путем. (С иронией.) Я ж хорошая, меня всюду ценят. Ну, ладно. Чего ж тебе надобно, старче? Выяснилось, что мне нужна аспирантура! И надо же! Меня приняли! А теперь скажите мне, Алеша, куда потом мне бечь?

Громов. А потом не надо…

Катя. Вы уверены?

Громов. Начнете защищаться. Кандидатскую, докторскую… Старенькая станете, начнете тормозить науку. Тоже дело. Больших сил требует…

Катя. Ну, разве что… Все-таки хорошо, когда тебе все объяснят…

Громов. Да ладно, Катюша! Грех вам ерничать! Надо радоваться удаче…

Катя. Я идиотски устроена. У меня всегда сегодняшняя радость такая прозрачная, что я через нее вижу все будущие неприятности.

Громов. Какие у красивой женщины могут быть неприятности? Тем более если она к тому же поступательно движется вверх…

Катя (смеясь). Да ну вас… Все мы куда-то движемся… Вверх, вниз, все, наконец, относительно… Вот ваш жизненный верх Виталий считает низом…

Громов (огорченно). Знаю… Вообще у нас с ним как-то странно сложились отношения…

Катя. Ну, видимо, из-за того, что Циолковский стал чиновником союзного значения?

Громов. Иногда мне кажется – да. Иногда – нет. По секрету: у них, по-моему, не сложились отношения с моей супругой… Мне обидно… Два близких человека…

Катя. Это бывает, и значительно чаще, чем хотелось бы… Между прочим, я в вас была влюблена на Инниной свадьбе…

Громов. А вы там были?

Катя (смеется). Откуда, где вы, меня гонят. Или вы сами. Или кто другой. Тогда мама. Мне пора идти спать. Я была еще маленькая. Пионерка.

Громов. Но я вам понравился…

Катя. Ужасно! Как артист Дружников… А вот вашей жены я не помню на свадьбе…

Громов. Вот и все. Не было ее там… Ей срочно понадобилось куда-то уехать… Мы с ней из-за этого даже поругались тогда. Могла она ради меня переступить свое отношение?

Катя. А какая у вас была свадьба?

Громов. Роскошнейшая. Два ведра винегрета и пять килограммов чайной колбасы.

Входит Инна Павловна.

Инна Павловна. Зачем так много?

Громов. Это было мизерно… Поэтому сбросились еще и купили брынзы… Соленая она была, аж страшно… Все ходили с раздутыми от воды животами.

Инна Павловна. Какие мы все когда-то были молодые… Как вспомнились…

Громов (с удивлением). Невероятно. Но я об этой брынзе только сегодня вспомнил. Через двадцать лет… Вот сумасшедшее время.

Инна Павловна. Иди отними у Виталия трубку. На меня он может не среагировать.

Громов уходит.

Катя. Алексей в курсе моих личных дел?

Инна Павловна. А что?

Катя. Ни единого вопроса…

Инна Павловна. Он человек очень деликатный. А чего ты, собственно? Разошлась – велика важность. Ты первая?

Катя. А тебе не показалось, что ему почему-то невесело?

Инна Павловна. Лешка – хороший мужик. Может, он действительно тоскует по родным местам? Его в Москву ведь Ольга выволокла. Ей нужен был масштаб.

Катя. Я плохо ее помню. Что-то очень громкое и энергичное. И много спутанных волос. А недавно читаю в газете: модели Ольги Громовой на международной выставке одежды удостоены первого приза… Успех, слава!

Инна Павловна. Умная баба, но…

Катя. Но?

Инна Павловна. Знаешь, не буду… Приедешь – сама увидишь. Тем более я могу ошибаться.

Катя. Ты к ней относишься плохо?

Инна Павловна. Хорошо. Ты, Катька, максималистка. А я к людям отношусь великодушно. Я их даже люблю за недостатки.

Катя. Зачем же любить недостатки?

Инна Павловна. Недостатки придают человеку слабость. А я всю жизнь работаю в детском саду и привыкла слабость любить. Что ж тут не понять?

Катя. А жена Громова…

Инна Павловна (перебивая). Энергия, спутанные волосы, ум и всемирная известность. Иди, иди в столовую.

Затемнение. Инна Павловна и Росляков сразу после свадьбы.

Инна Павловна. Алешка перепил. Он такой смешной пьяный. Лезет ко всем целоваться.

Росляков. Зря ты его у нас оставила. Доволокли бы его ребята домой. Завтра он будет умирать от угрызений совести. У него всегда такая химическая реакция.

Инна Павловна. Но ведь дома никого нет. Оля уехала. Она очень нездорова. (Тихо.) Ты не знаешь, что это с ней?

Росляков (кричит). А почему я должен знать? Кто я ей – муж, брат, сват?