Иван Горбунов - На большой дороге Страница 2

Матрена.

Должность его известная: встал ни свет ни заря, не умымши, Богу не помолимши – шасть из избы, да и мается день-то деньской невесть где.

Степка.

Что ж ты про ведьму-то?

Дементий.

Не токма что я тебе про ведьму, а как я тебя за твою добродетель оченно люблю, потому ты парнишко смирной, я тебе к Святой пару голубей достану.

Серега.

И мне!

Дементий.

Тебе, брат, не за что. А может, мы тебя к Святой-то в солдаты отдадим. (Серега смотрит на него вопросительно). Что глядишь-то? это верно! Свяжем, значит, свезем к становому: вот, скажем, ваше благородие, Серега у нас оченно балуется, прикажите ему лоб забрить. (Степка смеется). А Степке пару голубей предоставлю… Синиц с ним пойдем ловить. Синиц много в те поры поналетит.

Серега (сквозь слезы).

А я баловать не буду.

Дементий.

Коли ежели не будешь, значит и мы с тобой будем компанию водить, а то в солдаты.

Матрена.

Ты сам, посмотрю я на тебя, ровно махонькой – городит невесть что.

Дементий.

Больно уж ребят-то тетушка Матрена, люблю, потому они очень смешные.

Степка.

А вон дьячковы дети летось воронье гнездо раззорили.

Дементий.

Потому, они кутейники. Нешто они могут понимать? А вы, ребята, гнезда не трогай. Грех великий, ежели кто гнездо раззорит. Коли найдешь гнездо с яичками – не тронь, пущай выводит. А кутейники эти, вестимо, голодные: они не токма яйца – они и голубей лопают.

Матрена.

Тьфу! как это им в душу-то лезет!

Дементий.

Жрать хочется!

Матрена.

Да ведь голуби-то непоказанное?

Дементий.

Мало ли что непоказанное! А вы, ребята, коли ежели мне приятели, – коли кто приметил гнездышко: сейчас покажи мне. (Молчание). А вот, братцы, Бог даст, полая вода придет, рыбу пойдем ловить. Как занятно!

Матрена.

Ну, этим рыбакам-то спать пора. Снуют, снуют день-то деньской, умаются.

Дементий.

Что ж скажи, ребята: за нами дело не станет, мы и спать можем. (Встает и почесывается). Погода, значит, самого-то задержала… Оченно уж вьюга-то. Теперешнее дело, как раз с дороги собьешься. Беда, тетушка Матрена, об эту пору в дороге! Не приведи-то Господи! Стужа! Глазыньки тебе это все залепит, борода обмерзнет, злой сделаешься, животину бьешь, ровно бы она причинна! Все это, значит, Божья власть, а ты в ту-пору ничего этого чувствовать не можешь, потому сердце в тебе больно раскипится. (Потягивается).

Матрена.

Хозяина-то дома нет, словно бы и страшно одной-то.

Дементий.

Точно что одной-то жутко.

Матрена.

Да мне ноне целый день что-то не по себе, ровно бы я что потеряла, аль так душенька ноет.

(С улицы в окно слышится стук).

Дементий.

Не сам ли?

Матрена.

Кому ж, опричь его. (Выходит из избы).

Дементий (к ребятам).

А вы что ж не ложитесь? У меня спать чтобы, а то ведь я сердитый, наказывать стану.

ЯВЛЕНИЕ IV

Те же и ВАВИЛОВНА.

Вавиловна.

Пустите, православные, душу на покаяние. (Садится в изнеможении на лавку).

Дементий.

Ишь ты, как тебя занесло-то! В самую мятель-то ты, значит, и попала…

Вавиловна.

Ох, батюшки мои!..

Дементий.

Ты ноги не ознобила ли?

Вавиловна.

Моченьки моей нет!

Матрена.

Разденься, голубка. (Помогает ей раздеться). Ишь ты, на тебе одного снегу-то пудов пять будет.

Вавиловна.

Не чаяла я уж живой-то быть; думала, помру, в чистом поле, не замоливши грехов своих.

Дементий.

Что хитрого помереть в экую стужу! В экую стужу и мужику только в пору, а уж вашей сестре где. Ты теперича на печь ступай.

Вавиловна.

Ноженьки-то в снегу-то вязнут, идти-то неспособно, а тороплюсь поспеть засветло.

Дементий.

А ты далеча ли пробираешься-то?

Вавиловна.

В Москву, батюшка. Сыночек у меня в Москве живет.

Дементий.

По какой части?

Вавиловна.

По пачпорту ходил, а теперича приписался.

Дементий.

А вы господские были?

Вавиловна.

Господские, батюшка, господские.

Дементий.

Чьих?

Вавиловна.

Семен Иваныча Батурина. (Продолжительное молчание).

Дементий.

От господ-то отошли теперича?

Вавиловна.

Слободные, батюшка.

Дементий.

Ведь тебе, баушка, чай все равно: ты старый человек. Ведь тебе годов, чай, много?

Вавиловна.

Много, батюшка.

Дементий.

Ты французское-то раззорение помнишь ли?

Вавиловна.

Помню, голубчик, все помню. В те-поры, как ему придти-то, французу-то, на небе все столбы ходили. Небо это загорится, и пойдут столбы, и пойдут столбы. Думали тогда, к мору, ан ждем-пождем – он и пришел и двенадцать языков с собою привел.

Дементий.

Двенадцать языков – это ты верно. Видимо-невидимо, говорят, их привалило тогда. Дедушка нам сказывал.

Вавиловна.

В те-поры наш энерал кресты свои, медали все понавесил, да ночью, с Васильем фалетором на войну и уехал.

Матрена.

На стражение?

Вавиловна.

Да, матушка. Прощайте, говорит, православные, еду я проливать свою энеральскую кровь. И могилку батюшке велел себе выкопать у церкви. Да Бог его помиловал, голубчика, опять к нам приехал. Как это у французов землю эту ихнюю под нашего царя подвели, в нашу веру правую их всех перегнали – он и приехал, и помню это, немца с собой привез; барчат он тогда, сказывали, на разные языки обучал по-ихнему.

Дементий (потягиваясь).

Ишь ты, старинные-то люди, тетушка Матрена, все знают! Ну, прощайте. Ты, бабушка, на печь бы шла. (Хочет идти. С улицы слышится невнятный разговор; все прислушиваются). Что это, тетушка, словно как сам приехал. (Молчание). Да, он и есть! Его речи-то. Что за причина! (Разговор становится внятнее). «Да тут, в Алешине,». «Да, как же ты прозевал?» «Надо бы бежать». «В экаю вьюгу много ли набежишь, зги Божьей не видать». (Все в недоумении; Дементий смотрит на Матрену вопросительно). Отпирай, ступай! (Матрена бежит и возвращается с Потапом).

ЯВЛЕНИЕ V

ТЕ же и ПОТАП, окоченевший от холода.

Матрена.

Чтой-то, батюшка!

Потап.

Божеское попущение!

Дементий.

Что ты, Потап Митрич?

Потап.

Ограбили!

Дементий.

Как ограбили!

Потап.

Лошадь угнали!!

Дементий.

Что ты!!

Матрена (воет).

Ай, батюшки! Чем мы Бога прогневали? За что на нас экое наказание!..

Потап.

Раззорили меня, с малыми детьми раззорили! Взяться теперь нечем. Словно и свет Божий мне все одно, хошь руки на себя накладай. (Обратившись к образу). Батюшка, Царь милостивый! Твоя воля, Твой предел, Отец наш небесный! (Плачет). Легче бы хворость какую лютую выхворал, ничем это дело. Ах ты, Господи!

Матрена.

Чуяла моя душенька, что быть нехорошему. Целый-то денечек ноне не спалось мне, не елось…

Дементий.

Да как же, братец, кое место угнали-то? Может, еще мы на след попадем…

Потап.

Где попасть, где попасть! Не на то воруют лихие люди…

Вавиловна.

Кабы маленько я не поспела, и меня бы ограбили.

Дементий.

Постой, баушка, что с тебя взять! Что ж делать, Потап Митрич?

Потап.

Что делать!.. Ложись да умирай!

Дементий.

Зачем умирать, умирать не след. – Да как дело-то было?

Потап.

Прозяб я оченно, погода-то больно завернула, да в Алешине в кабак и заворотил; от кабака-то и угнали. Целовальник сказывал, что двое каких-то сидело. Один говорит, кривой, а другой рыжий такой. Опричь их, говорить, некому.

Матрена.

Батюшки!.. Касатики!.. Выньте из меня мою душеньку!.. Они здесь были… (Ребятишки просыпаются и смотрят в недоумении).

Дементий.

Кто?

Матрена.

Воры-то, воры-то и лошадь-то наша у нас на дворе была!.. Давя, как тебе с ребятами-то придти, я их только что спустила. Ой, смертушка моя!