Алекс Норк - Льется с кленов листьев медь Страница 2

Убыстряя:

Чего от сердца нужно ей,Ведь знает без того она,Что к ней тоскою долгих летВся жизнь моя прикована.

Ваня. Говорит, сбежал из табора, не поладил с их цыганским бароном – вор, дескать, бандит.

Человек. Барон?

Ваня. Ну, или генеральный директор компании этой, и заместитель его. И проверяющая организация.

Человек. От здешней жизни не убежишь. Места тут много, а бежать некуда.

Ваня. (Кивая в неопределенное). Там проще?

Человек. Там интереснее.

Ваня. Чем?

Человек. Есть за что погибать.

Ваня. А здесь разве… войны у нас такие страшные.

Человек. Страшного много, красивого мало. Подвиг, Ваня, бывает от горя, от нужды безысходной, а бывает от счастья стать выше себя самого.

Ваня. Это как, например?

Человек. Примеров много… вот, Себастьян Элькано… (Ваня, качнув головой, показывает – не знает) мелкородовытый испанец, как и многие в то время, ищет успеха в войнах, в мореплаваниях… Добился попасть в команду Магеллана.

Ваня. На первое кругосветное? А сам Магеллан ведь убит был где-то туземцами?

Человек. Случилось. И убиты были многие из команды, а кто-то в дороге погиб от болезней… Когда корабль «Викто́ра» подходил к родным испанским берегам, старшим среди офицеров остался лейтенант Элькано. Плыть совсем немного, им уже палили из пушек с берега, и тогда Элькано велел своим семнадцати товарищам приспустить паруса – не спешить, длить мгновения: «друзья, сейчас мы как Бог творим великое из ничего, а «ничего» это вечность, потом будут деньги и слава, но сейчас у нас вечность». Чувствуешь, Ваня?

Ваня. Если честно, не до конца.

Человек. А они все разрыдались.

Ваня. Потом их наградили?

Человек. Деньгами? Конечно. А Элькано получил еще самое большое из возможного – Король Испании подарил ему герб – Земной шар с латинской надписью: «Ты первый обогнул меня».

Ваня. Я все-таки понял – главными для него все равно были те последние минуты, да?

Человек улыбается и начинает пить чай маленькими глотками…

Человек. Ну а как тебе здесь с ненормальными?

Ваня. Неплохо. … Познавательно даже. У нас метод лечения – ничего не скрывать от пациентов. И не считать их ненормальными.

Человек. А чем их считать?

Ваня. Наш зав. отделением диссертацию докторскую пишет – новая категория в психиатрии: «предпочтение другой личности».

Человек хмыкает.

Ваня. Это как бы творческое самопреобразование.

Человек. Так что – не болезнь?

Ваня. Доктор считает, что термин «болезнь» мешает понять суть.

Человек. Ну-да, а которую?

Ваня. Поиск другой судьбы, и проживание в ней. А потребность такая имеет полные личностные права.

Человек опять хмыкает с видом «ни за ни против».

Ваня. Вы все-таки с чем к нам пожаловали?

Человек. У-у, не преувеличу, Иван, сказав, что черт знает с чем.

Входят вернувшиеся с завтрака, Ваня встает:

– Познакомьтесь, ваши соседи.

Вошедшие смотрят на человека, тот на них.

Жорж (Приветливо улыбаясь). Жорж.

Человек. (Сидя нога на ногу). Князь. Если вас не затруднит такое ко мне обращение.

Жорж. Вовсе не затруднит.

1-й. Иуда.

Человек. (Смотрит секунду, садится прямо) То есть, я правильно понимаю…

Иуда. Вы правильно понимаете.

Человек. Любопытная встреча.

Смотрят друг на друга, Жорж в этой паузе чувствует себя неловко, обращается к Человеку:

– Что же вы, князь, пустой чай пьете, там завтрак вполне недурной.

Человек. А пожалуй, что и схожу.

Ваня. (Поощрительно). Да, не поздно еще.

Человек поднимается и уходит.

Иуда улыбается всем, и в воздух, и идет в палату.

Жорж. (В ту сторону). Мне его жаль.

Ваня. Почему?

Жорж. Всё время переживает события те. Отвлечется ненадолго и снова туда к ним уходит.

Ваня. А зачем, вы думаете, он так поступил? Тридцать серебряников не крупная сумма. Тут выступал один историк по телевизору, говорил – за такие деньги можно было купить не более десятка хороших овец.

Жорж. Мы не знаем, как было на самом деле. (Морщит лоб, разговор, похоже, ему неприятен). Возможно, Иуда боялся, что римляне начнут репрессии против евреев, решил – лучше пожертвовать одним ради многих.

Ваня. Я, когда после травмы вылеживался, читал Евангелие – Бабушка приносила. Ничего там, вроде, про репрессии от римлян не сказано, наоборот – Пилат хорошо был настроен.

Жорж. Евангелие эти устанавливались при Императоре Константине, когда римляне обращались массово в христианство. Происходило это, друг мой, через триста лет после Христа. Триста лет (грустнеет очень)… Вот как обо мне стали нелепые сказки рассказывать, и трех лет не прошло.

Ваня. В каком смысле сказки?

Жорж. В том, что я во всех видах злодей – разве забыли придумать, чьих-то денег не крал. (Смотрит в пол, нервно вздыхает). Эко им в голову не пришло!

Ваня. (Торопясь успокоить). Не похожи вы совсем на злодея.

Жорж. (Порывисто). Спасибо, вы искренне сказали! (И снова погружаясь в обиду). Додумались даже, что я на дуэль поддел под мундир кольчугу.

Ваня. Помню, учитель в школе так нам и говорил. Только не очень уверенно. Как гипотезу.

Жорж. Помилуй, ну что за гипотеза. Если у обвиненья нет совести, ум, хотя малый, надо иметь. Где ж в Петербурге найти за два дня кольчугу, разве из музея украсть? Да и как бы вышло удержать такое в секрете?

Ваня. Правда. Ха, я еще сейчас знаете что представил? Вот он первый бы выстрелил и попал. Вышло б: стоит человек с дыркой в мундире, еще от удара пули бы качнуло…

Жорж. Непременно.

Ваня. И стоит невредимый.

Жорж. Позор хуже смерти, – сразу и застрелиться. Как полагаете, друг мой, отчего одни люди измышляют грязное, другие же никогда такого не сделают?

Ваня выжидательно смотрит.

Жорж. Оттого, что первые могут представить себя совершающими подобное, а вторые не могут – им и фантазия о таком невдомек.

Ваня. (Радостно). Верно!

Жорж. А еще придумали, что я относился к произошедшему, как счастливому повороту судьбы.

Ваня. (Не уверенно, что стоит задавать этот вопрос). А дальше как было?

Жорж. Жену через семь лет потерял.

Ваня. Это во Франции уже?

Жорж. Да, меня почти сразу выслали.

Ваня. И не женились больше?

Жорж. (Отрицательно качает головой). Потом другая кара Господня. Одна из дочерей моих – Леони – ненавистью стала ко мне проникаться. Почти уже с детских лет.

Ваня. А по какой причине?

Жорж. Не могу объяснить. Видно, Господь так назначил. Я не меньше ее любил, не меньше внимания уделял. Как-то прознала она про ту дуэль… Русские корни ее завораживали, рано начала учить русский язык и, по способностям своим огромным, одолела его до полноценного понимания. Выговаривала, правда, смешно. Да… а меня в глаза убийцею называла. Мог ли я радоваться таким обстоятельствам жизни?

Ваня. Как потом она, дочка ваша, не одумалась?

Жорж отрицательно качает головой. (После паузы). Умерла в сумасшедшем доме.

Ваня. Вот тебе…

Жорж. Извините, что подверг невеселой истории из жизни своей. Пойду прилягу, сон под утро был беспокойный. Картинки из прошлого: холодно, я на крыльцо выбежал – проводить. Отношения находились еще совсем неиспорченными.

(Входит Человек)

Бал кончался у Трубецких. Пушкины на санях уже отъехали. У нее сзади был виден только капор меховой, а он повернулся ко мне и зубы скалил, и взгляд как у зверя, который показывает – может напасть. Сани уезжают, а я всё вижу эти зубы и этот звериный взгляд…

Человек. Ну что вы, Жорж, хотите от черномазого?

Жорж. Как вы князь… там, право, крови этой почти ничего.

Человек. М-м, искра тоже – «почти ничего». А что иной раз получается – сами знаете.

Ваня. Вы, Жорж, зеваете. Правда, прилягте, раз плохо спалось.

Жорж. Пожалуй что, да не на долго. (Уходит).

Человек. Проходит и садится к Ване за столик. (В сторону двери, за которой скрылся Жорж). Что, есть проблемы?

Ваня. (Посмотрев туда, наклоняется слегка к Человеку). Тут сложный случай. Вы поняли, кто он?

Человек. Догадался уже – Жорж Дантес.

Ваня. Не только. Раздвоение личности. Полярное. Осторожнее надо быть, потому что второй…

Человек. Что?! Пушкин?! (Встает… снова садится). Этому непременно надлежало когда-то произойти.