Виктор Шендерович - Текущий момент и другие пьесы Страница 23

Карлик, помявшись, наклоняется к уху Тишукова, но тут Долговязый начинает принюхиваться и вертеться, как собака.

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Сейчас-сейчас… Найдем-найдем…

И вдруг, выпрямившись, указующим перстом бросает луч света на другой край сцены.

Удар тарелки! — и в луче обнаруживается ТОЛСТЫЙ. Он стоит, растерянный, ничего не понимая, и щурится от внезапного света; в руках — груда нефтяных вышек.

ТИШУКОВ. Ты?..

ТОЛСТЫЙ (не понимая, о чем речь). Я.

ТИШУКОВ (Карлику). Этот?

КАРЛИК. И этот тоже.

ТИШУКОВ. Надо же. (Вздохнув, Долговязому.) Ну что? Я так думаю: борьба с коррупцией?

Долговязый, широко осклабившись, кланяется Тишукову. Барабанная дробь. Долговязый надевает на глаза повязку и вынимает большой нож. Толстый пятится, наконец понимая.

ТОЛСТЫЙ. Петр Петрович!

Тишуков аккуратно затыкает уши бирушами.

ТОЛСТЫЙ. Петр Петрович! За что? Это ошибка! Петр Петрович, это клевета! Я…

Долговязый, с завязанными глазами, через всю сцену бросает нож. Нож по рукоять входит в Толстого. Толстый падает.

ДОЛГОВЯЗЫЙ (срывая с глаз повязку). Ап!

Раскланивается с публикой. Звук оваций, крики «браво!».

ТИШУКОВ (с жестом руки в сторону Долговязого). Ап!

И на груди Долговязого появляется большая сверкающая звезда-орден.

Удар тарелки.

Оркестр торжественно играет первую строчку из «Вдоль по Питерской»…

Когда проигрыш финиширует наглым звуком тубы, на сцену в тишине выходят несколько РАБОТНИКОВ МАНЕЖА в униформе — и за ноги утаскивают Толстого вон. Один из работников манежа возвращается с ведром опилок и начинает деловито присыпать ими лужу крови.

Долговязый тем временем, подойдя, собирает выпавшие из рук Толстого нефтяные вышечки. Из темноты на него молча налетает Карлик — и, склубившись, они начинают с хрипом возиться в опилках.

Одна из нефтяных вышечек откатывается к ногам Работника манежа.

Он поднимает ее, затем медленно, торжественно поднимает другую руку ладонью вверх — и из ладони его начинает бить черный фонтан.

Затемнение.

Потом светает. Тишуков в белых гольфах и коротких штанишках, сидит на стуле с баяном. Расчесан на пробор.

Выходит ВЕДУЩАЯ.

ВЕДУЩАЯ. «Жили у бабуси»! Исполняет учащийся первого класса Петя Тишуков!

Тишуков играет на баяне «Жили у бабуси…». На лице — тоска и страдание. Потом встает и заученно и неловко кланяется. Снова затемнение.

Оркестр исполняет тему «Время, вперед!» из заставки программы «Время», и в луче света появляется ДИКТОР.

ДИКТОР. Сегодня Петр Петрович Тишуков в своей резиденции в Ново-Огарево провел совещание с учителями химии. Президент остановился на проблемах реорганизации периодической таблицы Менделеева и обратил особое внимание на необходимость неуклонно повышать валентность цезия.

Неподалеку в кресле обнаруживается КАМИНСКИЙ. Он наливает из бутылки виски и пьет — уже явно не первый бокал.

Учителя поблагодарили президента за заботу и подарили ему на память о встрече колбу с медным купоросом.

КАМИНСКИЙ. «В тот же день Петр Петрович.»

ДИКТОР. Откуда вы знаете?

КАМИНСКИЙ. Давай, давай, гони!

ДИКТОР. В тот же день Петр Петрович передал колбу в интернат для слепоглухонемых детей с задержкой развития… (Снова отвлекаясь от текста, Каминскому.) Слушайте, это уже ваще… Это кто это писал?

КАМИНСКИЙ. Тебе какая разница?

ДИКТОР. И правда. Наше дело телячье — где привяжут, там и срём… Дальше читать?

КАМИНСКИЙ. И лишнего не спрашивать. (Наливает еще.)

ДИКТОР. Миль пардон! (Увидев пульт в руках у Каминского.) Ну ладно, ну чего вы, все свои.

Каминский щелкает пультом, и Диктор исчезает.

КАМИНСКИЙ. Свои… Кругом свои!

Появляется КАРЛИК с тележкой, груженой золотыми слитками. Пыхтя, он медленно продвигается к противоположной кулисе.

Эй, старатель! Не помочь?

Карлик не отвечает. Каминский цокает. Карлик не обращает внимания. Озадаченный Каминский цокает громче. Тем временем появляется ДОЛГОВЯЗЫЙ — в руках бумаги, на носу очки. Карлик же уходит, как будто цоканье его не касается.

КАМИНСКИЙ (Долговязому). Забуревает персонал!

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Простите?

КАМИНСКИЙ. Забуревает персонал, говорю! К ноге не идет.

Долговязый не улыбаясь смотрит некоторое время на Каминского, потом снова углубляется в бумаги.

Чего читаем?

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Про вас читаем, Павел Маркович.

КАМИНСКИЙ. Что-о?

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Так, ничего особенного. Плановая проверка.

КАМИНСКИЙ (мгновенно трезвея). Что за ерунда.

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Может, и ерунда. Но лет на восемь наберется.

КАМИНСКИЙ. Вы с ума сошли.

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Я?

КАМИНСКИЙ. Эй! Куда вас понесло?

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Я работаю. И мне не надо мешать.

КАМИНСКИЙ. Вы!.. Вы отдаете себе отчет?.. Шутки это вам, что ли? Своим идиотским рвением вы можете нанести вред имиджу государства! Да кто вам позво.

Долговязый берет Каминского за лицо и грубо толкает. Каминский, отлетев, падает на пол. Пауза.

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Павел Маркович! Это лирика всё. А мы практики. Вот закон, вот нарушения закона. «Наезжаем» по службе, «отъезжаем» по договоренности… Расценки известны. (Пауза.)

КАМИНСКИЙ (не вставая с пола, тихо). Сколько?

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Трешка.

КАМИНСКИЙ. Чего?

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Да уж не тысяч! Мы с вами не ларек крышуем, Павел Маркович, побойтесь бога. Дело государственной важности, особо крупные размеры… Трешка налом — и никакого ущерба имиджу государства! Я ж России не враг. Пять дней вам хватит?

Уходит. Каминский сидит неподвижно. Возвращается КАРЛИК — уже без тележки золота, но с маленьким островом на веревочке — дом, бассейн, пальмы…

КАМИНСКИЙ (поднимаясь). Здравствуйте…

КАРЛИК. Здорово, соколик.

КАМИНСКИЙ. Запамятовал. Как вас по имени-отчеству?

КАРЛИК. Да мы по-простому. Глебыч, и все!

КАМИНСКИЙ. Да неловко… КАРЛИК. Ловко-ловко! Глебыч!

КАМИНСКИЙ. Глебыч… А что у нас вообще слышно?

КАРЛИК. Вообще — Россия встает с колен.

КАМИНСКИЙ. Это я знаю. Это я, Глебыч, сам и писал. А конкретнее?

КАРЛИК. А конкретнее — плохо твое дело, Каминский. Бог — он все видит!

ГОЛОС ТИШУКОВА. Глебыч! Зайди.

КАРЛИК. Пора мне. (Сворачивает остров и прячет во внутренний карман.) Кто в Бога не верит, пропадет! Истинно говорю.

Освещается та часть сцены, где уже стоит Тишуков, — туда и переходит Карлик.

КАРЛИК. Здесь я, Петр Петрович, вот он я!

А Каминский остается стоять неподвижно, глядя, как по авансцене медленно проволакивают за ноги тело ТОЛСТОГО. Потом свет в этой части сцены гаснет.

ТИШУКОВ (после паузы, кивая вслед телу). Ошибочка вышла, Глебыч.

КАРЛИК. Приходят?

ТИШУКОВ. Каждую ночь, как по расписанию! Матрос Попов, матрос Серьга, капитан-лейтенант Жихлов. Стоят, смотрят. Матроса Корнеева сестра повадилась вопросы задавать. Хамит мне в лицо. Мать старшины Гущина сошла с ума — верни ей сына да верни. Я пытаюсь разговаривать — не слышит. Фотографию тычет…

КАРЛИК. Спрятаться бы вам.

ТИШУКОВ. Что?

КАРЛИК. Спрятаться. В другую судьбу уйти! Сбить со следа их всех. Уснуть, а проснуться потихонечку в другой судьбе. Они придут, а вас и нет.

ТИШУКОВ. Спрятаться — это… вообще неплохо бы.

КАРЛИК. Я и слово тайное знаю.

Пауза.

ТИШУКОВ. Опасно это, Глебыч. Путешествия эти. (Хомяку.) Правда, Яша? (Снова Карлику.) Тут ведь никогда не знаешь наверняка. Вдруг проснешься, а ты никто!

КАРЛИК. Так не бывает.

ТИШУКОВ. Еще как бывает.

КАРЛИК. Все равно — кто-то… Ну хоть шахтер или, там, таджик на стройке.

ТИШУКОВ. Это и есть никто.

КАРЛИК. Так не насовсем же, Петр Петрович! Со следа сбить.

ТИШУКОВ. Опасно… (Пауза.) Ах, как я в детстве хорошо спал, Глебыч! Сны такие — просыпаться было жалко! Днем тоска — мамка, школа, баян этот. Во дворе братья Тюрины, уголовнички… А во сне. Поверишь ли, Глебыч — чечетку бил! Еще звук слышал, когда просыпался… Летал над землей буквально, как эти… братья Гусаковы! Помнишь братьев Гусаковых? Э-эх, ты.