Эдвард Радзинский - Театр про любовь (сборник) Страница 23

Она. Не надо!

Мать. Малограмотная неряха! (Подруге.) Она «Тбилиси» через «Д» умудрилась написать – «Дбилиси». Кстати, кто это – «милое чудо»?

Она. Замолчи!

Мать. Кстати, этому «милому чуду», которому ты так образно описываешь интересные подробности твоей поездки на море в «Дбилиси»… следует знать, что ни в каком «Дбилиси» ты не была… Это так же точно, как то, что в «Дбилиси» нет моря!

Она. Я запрещаю читать мои бумаги!

Мать. Я запрещаю орать в моем доме! (Вдруг.) Уродина!

Она. А ты… ты… ты… (Вдруг пришла в себя, усмехнулась. Спокойно.) Кстати, звонил капитан.

Подруга. Какой… капитан?!

Она. Уж не знаю!

Мать побледнела.

(Усмехаясь, глядит на мать.)… Он сказал: «Передайте Вере, как мы договорились, – я позвоню ей завтра».

Подруга. То есть как – договорились? Когда мы договорились?

Она. Не знаю… Он сказал: «Как договорились с Верой».

Длинная пауза.

Мать (поняла. Задыхаясь.) Ты… страшная… ты… ты…

Она спокойно захлопнула дверь. Мать и Подруга молча лежат на тахте.

(Жалко.) Перепутала она что-то. Она ведь… «витает».

Подруга молчит. В это время Она в своей комнате зажигает спички, разводит на столе маленький костер и начинает сжигать всю необъятную гору бумаги, которой завален стол.

(Потянула носом воздух.) Горит! (Бросилась к ее двери, но дверь заперта.) Открой! Немедленно! (Барабанит.) В последний раз! Открой! (Кричит.) Или ты будешь жить дома, как все нормальные девочки! Или… ты… уйдешь отсюда! Слышишь?! Открой! Сейчас же!.. Уходи! Уходи!

Затемнение.

Глубокая ночь. Во всех комнатах темно. Только в комнате матери горит свет. Мать глотает таблетки, гасит лампу, потом зажигает снова, смотрит на часы, потом снова гасит. В его комнате. Он спит. Пронзительный звонок. Он вскакивает, бросается к двери.

Он. Кто?

За дверью молчание. Он торопливо одевается. Звонок звонит безостановочно. Он уже одет, хочет открыть дверь, но дверь почему-то не открывается. Он рвет дверь на себя. Ему кажется со сна, что он сойдет с ума, если не откроет эту дверь. Безумным усилием Он наконец открывает дверь – и летит на пол. Он так и сидит на полу, держась за сердце, когда спокойно, торжественно входит Она с большим портфелем в руках.

Она. У нас, когда люди хотят пошутить, – они вставляют спичку в звонок, а ручку двери привязывают веревкой к перилам.

Молчание.

Вы хотите, наверное, спросить, который час, да?

Он (сидя на полу). Действительно?

Она. Мой любимый. Два часа ночи. Вы знаете, еще недавно я была совсем без сил. Но у меня есть теория: когда сил совсем не остается, это самое опасное. Тогда человек может натворить такое…

Он (все сидя на полу). Что случилось?! Что случилось?!

Она. Как вы смешно выкрикиваете. Даже я начинаю нервничать. Я к вам прямо из пространства! Я пить хочу! Вы рады, что я пришла?

Он (продолжая сидеть на полу). Я очень рад. Я очень рад.

Она. Нет, вы не рады. Вы сейчас просто испугались, что я буду все дни просиживать у вас на подоконнике, а по ночам врываться к вам в квартиру. (Смеется.) Вы не бойтесь, я пришла к вам чисто случайно… Кроме того, я предварительно установила с вами связь… чтобы узнать, можно ли к вам прийти.

Он (бессильно). Что… установила?!

Она. Ну, я уже вам писала об этом! Слушайте! Это письмо я вам, кажется, тоже не отправила, да? Я все время путаюсь, что вы знаете обо мне, а чего нет! Жаль, вы никогда его не получите. Оно только что погибло в огне!

Он. Послушайте… а они… не беспокоятся?

Она. Почему все одинаковы? Почему все задают какие-то простейшие вопросы, на которые можно отвечать только такими же простейшими ответами? У низших все значительно лучше. Как только детеныш сможет добывать себе пищу, узы тотчас уничтожаются. У высших же плюют на тот момент, когда возникает взаимоотталкивание, и силой хотят поддержать прежние отношения. Раз ты живешь на их территории – ты их собственность, они не только могут – они должны лезть в твои дела! (Хохочет.) Нет, как вы напуганы! Совершенно неправдоподобная ситуация: посреди ночи девушка явилась к малознакомому первому встречному. И он же ее боится. (Хохочет.) Странно, да? Только в жизни могут случаться самые неправдоподобные вещи. Вообще, чем вещь интереснее, я заметила, – тем она неправдоподобнее. (Вдруг.) А вы абсолютно правильно боитесь. Меня следует бояться. (Вдруг шепотом.) Нас открыли!

Он (сухо). Кого?

Она. Эрику, Наденьку и меня… Я вам как-то рассказывала – мы избили девочку. Вчера нас вызвали… (Благостно.) Вам хочется спать?

Он (зло). Послушай, тебя никуда не вызывали…

Она (страшно испугавшись). Замолчите!

Он. И никакую девочку ты не избивала! Это очерк такой! Я читал его в «Литературной газете». Ты все придумала? Как ту дрожь в первый день…

Она бросается к дверям, но Он ее ловит.

Нет уж! Причем придумала с ходу, и наверняка в последний момент, может быть, когда спичку вставляла в звонок! Только зачем? Зачем?

Она. Договаривайте: затем, чтобы иметь повод увидеть вас, да? Вчера я чуть не погубила свой палец ради вас, да? А сегодня… Все ради вас? Слушайте! Слушайте! А давайте обсудим другой вариант: может, я нарочно вам врала так нелепо, чтобы вы догадались! Может, мне просто было интересно, как долго вы сможете оставаться богом, то есть молча прощать! Но вы недолго смогли. Вы неважный бог. Слушайте! А может, мне надо было, чтобы вы быстрее пали, чтобы улететь обратно в пространство, а? Вы быстро пали. Если бы вы видели себя сейчас… Слушайте! Вы просто обычный «несвободный» человек, который боится всего непонятного. Не волнуйтесь… Я вам не угрожаю… Это так – детское… Только дети умеют увлекаться целиком и фанатично… Но контроль я все-таки сохраню, потому что я сразу – ребенок и женщина… Учтите, очень старая женщина. У меня ощущение, что я жила всегда… Ну что молчите? Второй вариант тоже не подходит? Слушайте! Тогда я вам могу третий предложить? Может быть, история об избиении была всего лишь иносказанием! Притчей! Это история ведь о вас была! А не обо мне! И смысл ее был, конечно, не в том, что три девочки избили четвертую. Смысл ее был в той, четвертой. Помните? Она сразу подчинилась. А ведь они вели ее, только чтобы попугать! Всего лишь напугать! Но от ее тупого подчинения в них проснулось зверство. Помните, они велели ей встать на колени, и тотчас, без сопротивления, она встала. Я уверена: вот тогда-то они и озверели окончательно. Покорность жертвы будит в человеке самое низменное: древний инстинкт хищников! Я уверена: безропотно подчинившаяся жертва в какой-то степени соучастник палача. Я рассказала вам эту историю для размышления, «милое чудо». Потому что я интуицией чувствую: вы – прирожденная жертва! Что вы молчите? Вы, посмевший уличить меня во лжи! Как же вы не поняли? Я никогда не лгу, я только придумываю! Например, никакой Эрики нету! Просто я зашла в магазин пишущих машинок, мне было шестнадцать лет, у меня не было никакой подруги, точнее, я со всеми рассорилась и погибала от одиночества. А там висела реклама пишущей машинки: красавица с золотыми волосами печатает… и надпись «Эрика». И я тотчас сделала ее своей подругой! Потому что… чтобы придумать самое нереальное – мне всегда нужно основание: я – нереальный реалист! Поэтому, чтобы придумать любовь, – мне нужно, как минимум, подобие… то есть вы. Что вы на это скажете? Может, это четвертый вариант истории? Может быть, вы – миф, как подруга Эрика, не более? А все слова, которые я говорю вам, я уже тысячу раз произносила в воображении. Может, просто выдумала вас, чтобы не задохнуться от собственной нежности.

Он молча подходит к ней.

Если вы дотронетесь, я заору. Я очень хочу заорать! Я так заору, что проснется весь ваш проклятый дом. (Кричит.) Отдайте письма! Слышите! Немедленно! Отдайте все мои письма!

Он удивленно глядит на нее. Потом молча идет, открывает портфель, стоящий в углу, и протягивает ей письмо.

Нет! Нет! Все, что я написала! (Кричит.) Немедленно! Потому что каждое письмо стоило мне всех сил! Страданий.

Он молча, усмехаясь, продолжает стоять с одним письмом.

(Почти испуганно.) Это… все?..