Борис Акунин - Весь мир театр Страница 24

— П-простите? — Его синие глаза расширились.

— Мой вечный кошмар! Про великую Сару Бернар говорят, что она никогда не бывает естественной. Это ее принцип существования. У себя дома она расхаживает в костюме Пьеро. Спать ложится не в постель, а в гроб, чтобы проникнуться трагизмом существования. Вся — манерность, вся — аффект. Это ужасная опасность, подстерегающая актрису — потерять себя, превратиться в тень, в маску!

И она заплакала, закрыв лицо руками. Заплакала горько и по-настоящему — до красного носа и опухших глаз, но сквозь пальцы все-таки подглядела, как он на нее смотрит.

О, как он смотрел! Такой взгляд не променяешь на овацию целого зала!

Долго на этой стадии отношения, конечно, оставаться не могли. Дружба с красивым мужчиной — это что-то из романтической баллады. В жизни подобного не бывает.

На третий день, после очередной репетиции, Элиза заехала к нему домой, в небольшой флигель, что притаился в старом, тихом переулке. Предлог для визита был почтенный: Эраст предложил ей выбрать для роли кимоно, веера и еще какие-нибудь японские вещицы, которых у него дома видимо-невидимо. Ничего такого она и в голове не держала, честное слово. Ей просто было любопытно посмотреть, как живет этот загадочный человек. Дом может очень многое рассказать о своем обитателе.

И дом действительно многое поведал об Эрасте Петровиче — даже слишком, во всем сразу и не разберешься.

Повсюду идеальный, можно сказать, неживой порядок, как это бывает у застарелых, педантичных холостяков. Следов постоянного женского обитания никаких, но кое-где острому взгляду Элизы попались штучки, очень похожие на кипсейки прошлых увлечений: миниатюрка юной блондиночки в глубине книжного шкафа; изящный гребешок, какие были в моде лет двадцать назад; маленькая белая перчатка, будто случайно забытая под зеркалом. Что ж, он прожил жизнь не монахом, это нормально.

Неловких пауз не возникало. Во-первых, в обществе этого мужчины ничуть не тягостно было и помолчать — Эраст Петрович фантастически владел трудным искусством паузы: просто смотрит на тебя, и уже не заскучаешь. А во-вторых, в доме было столько интересного, обо всем хотелось расспросить, и он охотно начинал рассказывать, после чего беседа дальше шла сама, в любом направлении.

Элиза чувствовала себя в полной безопасности — даже наедине, в пустом доме, джентльмен вроде Фандорина ничего неподобающего себе не позволит. Не учла она лишь одного: умные разговоры с умным мужчиной всегда действовали на нее возбуждающе.

Как же всё вышло?

Началось с абсолютно невинной вещи. Она стала разглядывать гравюры, спросила про диковинное существо: лисицу в кимоно, с высокой дамской прической.

Это кицунэ, японский оборотень, объяснил Фандорин. Коварнейшее создание. Она сказала, что кицунэ ужасно похожа на Ксантиппу Лисицкую и позволила себе несколько уничижительных замечаний по поводу сей малоприятной особы.

— Вы говорите о г-госпоже Лисицкой с ожесточением, — покачал он головой. — Она ваш враг?

— А вы разве не видите? Эта злобная, мелочная тварь меня просто ненавидит!

И тут он произнес маленькую речь, каких за эти три дня она слышала уже несколько и, хоть иронически называла их про себя «проповедями», успела к ним привыкнуть, даже полюбить. Возможно, в них и заключалась главная прелесть общения с «путешественником».

— Никогда не делайте этой ошибки, — сказал Фандорин с очень серьезным видом. — Не принижайте своих врагов, не обзывайте их оскорбительными словами, не изображайте их ничтожными. Тем самым вы принижаете себя. Что вы собою п-представляете сами, если имеете столь презренного противника? Если вы уважаете себя, вы не станете враждовать с тем, кто не достоин уважения. Не будете же вы, если вас облаяла дворняжка, вставать на четвереньки и г-гавкать на нее в ответ. Кроме того, когда враг знает, что вы относитесь к нему с уважением, он отвечает вам тем же. Это не означает п-примирения, но помогает избегать в борьбе подлостей, и к тому же дает возможность закончить войну не истреблением, а миром.

Он был дивно хорош, когда нес эту очаровательную околесицу.

— Вы настоящий интеллигент, — с улыбкой молвила Элиза. — Я сначала приняла вас за аристократа, а вы классический интеллигент.

Фандорин тут же разразился филиппикой в адрес интеллигенции — он сегодня был непривычно разговорчив. Наверное, так на него действовала ее близость. Хотя не исключено и другое (это Элиза уже потом додумалась). Как человек умный и знаток психологии, Эраст Петрович мог заметить, сколь сильно действуют на слушательницу его «проповеди», и сполна воспользовался этим оружием. Ах, она так и не научилась его понимать!

Орация, на которой Элиза окончательно растаяла, была следующая:

— Я не считаю это комплиментом! — горячо заговорил Фандорин. — «Классический интеллигент» — существо для России вредное, даже г-губительное! Сословие вроде бы симпатичное, но обладает роковым недостатком, который так верно подметил и высмеял Чехов. Интеллигент умеет достойно переносить невзгоды, умеет сохранять благородство при поражении. Но он совершенно не умеет побеждать в борьбе с хамом и мерзавцем, которые у нас так многочисленны и сильны. До тех пор, пока интеллигентское сословие не научится д-драться за свои идеалы, ничего путного в России не будет! Но когда я говорю «драться», я не имею в виду драку по правилам хама и мерзавца. Иначе сам станешь таким же, как они. Это должна быть драка по своим правилам, правилам б-благородного человека! Принято считать, что Зло сильнее Добра, потому что не ограничивает себя в приемах — ставит подножку, бьет из-за угла или ниже пояса, нападает вдесятером на одного. Поэтому, борясь со Злом по правилам, победить якобы невозможно. Но подобные разговоры происходят от г-глупости и, простите, импотенции. Интеллигенция — сословие мыслящее, в этом его мощь. Если оно проиграет, то из-за того, что плохо воспользовалось своим главным оружием, интеллектом. Довольно приложить интеллект, и станет ясно, что у благородного человека арсенал гораздо мощнее, а броня неуязвимей, чем у самых ловких махинаторов из охранки или у революционных вождей, что посылают на смерть альтруистических мальчиков. Вы спросите, в чем состоит арсенал и б-броня благородного человека, не опускающегося до низменных средств борьбы..?

Ни о чем подобном Элиза спрашивать не собиралась. Волнение, с которым говорил Эраст Петрович, тембр его голоса действовали на нее мощнее любого афродизиака. В конце концов она перестала противиться растекающейся по телу слабости, прикрыла глаза и сама, первая, с тихим вздохом положила руку ему на колено. В чем арсенал и броня благородного человека, Элиза так и не узнала. Фандорин умолк не докончив фразы и, разумеется, притянул ее к себе.

Дальнейшее, как это происходило с нею в подобных случаях, запомнилось обрывками и отдельными образами — скорей, осязательными и обонятельными, нежели зрительными. Мир любви волшебен. В нем становишься совсем иным существом, делаешь невообразимые веши и нисколько их не стесняешься. Время меняет темп, разум милосердно отключается, звучит неизъяснимо прекрасная музыка, и чувствуешь себя античной богиней, парящей на облаке.

Но сверкнула молния, грянул гром. В буквальном смысле — за окном началась гроза. Элиза приподняла голову, обернулась к окну и удивилась, что оно совсем черное. Оказывается, уже стемнело, а она и не заметила. Однако в миг, когда темнота осветилась зарницей, к Элизе вернулся рассудок, а вместе с ним его вечный спутник, страх, о котором она совершенно забыла.

Что я натворила?! Эгоистка! Преступница! Я погублю его, если уже не погубила!

Столкнув со своего плеча серебристо мерцающую в полумраке голову возлюбленного, она вскочила и, шаря по полу, принялась быстро одеваться.

— В чем дело? Что случилось? — поразился он. Неистово, со слезами на глазах Элиза крикнула:

— Это никогда, слышите, ни-ко-гда не должно повториться!

Он уставился на нее, раскрыв рот. А Элиза выбежала вон из дома, прямо под хлесткие струи.

Ужас, ужас! Самые худшие ее опасения подтвердились: под навесом ворот темнела чья-то плотная фигура. Кто-то таился напротив раскрытого окна и подглядывал…

«Боже, спаси его, спаси!» — молила Элиза и бежала, стуча каблучками по мокрому тротуару. Бежала, не разбирая дороги.

Потом она, конечно, немного успокоилась. Наверное, под воротами просто прятался от грозы случайный прохожий. Чингиз-хан — человек страшный, но не вездесущий же дьявол.

А если всё же это был он? Не надо ли предупредить Эраста об опасности?

Поколебавшись, она решила этого не делать. Если Фандорину всё рассказать, он как человек чести станет опекать свою возлюбленную, не захочет оставлять ее одну. И уж тогда Искандер точно узнает об их связи. Новой потери, особенно такой, Элизе не пережить.