Алексей Герман - Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии Страница 24

Глаза у нее под очками огромные и ярко-желтые, как у кота.

Перевисел, холодею я.

— Передайте Толе привет и наилучшие пожелания. Я бы к вам зашел, но мне немножко некогда тут с вами разговаривать, — я поворачиваюсь и мчусь наверх, спиной чувствуя, что бабушка, как кот, смотрит мне вслед своими желтыми глазами. — Уф!..

Мы стоим в нашем дворе около зеленой машины такси и громко кричим на счет «три-четыре».

— Три-четыре, — командует мама и смеется.

— Эге-ге-й! — кричим мы хором, и пар валит у нас изо рта.

— Эге-ге-й!!! Мы уезжаем! — кричу я один. — Посмотрите на нас в окошки. Эге-гей!..

Все окна нашего дома вспыхивают на морозном солнце, и не видно, есть там люди или нет. Только в окне Ушана вдруг открывается форточка, и бабушка-кот машет нам белым платочком.

— Ладно, — говорю я всем на всякий случай. — Давайте садиться, а то можем опоздать.

Мы все садимся в машину, и сквозь облако пара я вижу в заднее окно, как убегает от меня наш знакомый милый двор, белая подворотня в белом кафеле, улица и сугроб со шрамом, в который влетела из-за меня машина «Волга». Вот тетя Полина торопится куда-то по тротуару и даже не знает, что мы уезжаем мимо нее на Московский вокзал, а потом дальше, мимо Черного моря к далеким и высоким снежным горам.

Прощай, наш двор! Прощай, тетя Полина! Прощайте, все!

Если бы я знал, что всего через несколько часов я буду, рыдая, возвращаться домой по этой улице, а рядом со мной будет идти и держать меня за руку высокий и суровый постовой милиционер со станции Ручьи…

Но сейчас я ничего не знаю об этом, и новенькая «ГАЗ-24» зеленого цвета везет меня на Московский вокзал, и лед хрустит под ее колесами. Вот мы выехали на Невский проспект, и впереди нас огромный желтый автобус, и заднее стекло у него огромное. За этим задним стеклом стоят люди, смотрят на меня и о чем-то думают. А я смотрю на них и думаю о том, что скоро увижу горы и пики необыкновенной высоты.

Тетя Марина приехала прямо на вокзал. На ней было новое пальто с золотыми пуговицами, но она почему-то всем сказала, что оно старое.

— Какое счастье ехать в таком поезде и останавливаться на всех маленьких станциях, — так сказала тетя Марина.

— Зимой на Кавказ ездят одни сумасшедшие… И не забудьте, пожалуйста, что алоэ лежит в коробке «Три богатыря» под майками… — так сказала мама.

— Наш поезд скорый. Мы будем останавливаться только на самых больших станциях, — сказал Николай Иванович, — и алоэ нам не понадобится. Верно, Бобка?

— Надо держать голову в холоде, тело в голоде, а ноги в тепле, — сказал Иван Николаевич, посмотрел на маму, сразу покраснел и закашлялся, потому что лицо у мамы стало напряженным.

А между тем туча, из которой пойдет снег, все приближалась. Когда пойдет снег, то все случится. Обязательно надо придумать такое приспособление, чтобы знать, что с тобой случится. Тогда можно будет сделать так, что будет случаться только хорошее и отличное. А плохое или похуже не будет вовсе.

Но мы ничего не знали и шли смотреть тепловоз.

— Тепловозы совершеннее, чем паровозы, хотя это тоже вчерашний день, — сказал мне Николай Иванович, — на сегодняшний день наиболее совершенный двигатель у электрички.

В одном из вагонов уезжали перспективные спортсмены-лыжники. Так про них сказала тетя Марина. Их провожал духовой оркестр, который весело играл «Мы едем, едем, едем в далекие края». И многие подпевали.

Наш тепловоз мне очень понравился. Он был огромный, красивый, и внутри у него рокотал и гремел двигатель. В общем, это был замечательный тепловоз. И сразу стало понятно, что такой тепловоз живо домчит нас до Кавказских гор. И встречные ветры и туманы сразу разлетятся, когда он толкнет их своей могучей грудью.

В это время к нашему перрону с другой стороны стал приближаться состав, который прибывал с Кавказских гор. Мы в Кавказские, а он из Кавказских. Уж так устроены вокзалы. Ведь на вокзале одни рельсы кончаются. Те, что с юга. А другие начинаются. Те, что на юг. Прибывший тепловоз был страшный, одноглазый, весь обметенный серыми снегами, и с его стальной груди свисали толстые желтые сосульки.

— Не знаю, не знаю, — сказала мама, — лично мне паровозы всегда были симпатичнее… И потом, у него в моторе что-то звякает… не стоит ли сказать машинисту?

Тут тетя Марина, которая грела своим дыханием мамины ладони, перестала их греть, засмеялась и говорит:

— Женюра, Женюра, как же тебе не стыдно?! Ну должен ребенок видеть мир или не должен?!

А мама:

— Вот заведешь своего, приедем мы с тобой провожать его в какие-нибудь Гималаи, тут я тебя и спрошу, должен ребенок видеть мир или не должен.

Тетя Марина сказала, что это тут ни при чем и вообще она никому не позволит вторгаться, и быстро пошла от нас по перрону. И все побежали за ней. А я пошел следом.

А между тем туча нашла на небо.

Все сразу потемнело. Я шел по платформе, а мимо меня ехали, замедляясь и тормозя, белые от снега вагоны с Кавказских гор. Из дверей высовывались и рассматривали меня смешные, усатые люди. И тогда я поднял свой бинокль, и все случилось. Сначала через бинокль я увидел очень близко женскую шляпу, потом проводника, который надевал на вагон чистый белый номер. Потом он отодвинулся, и вместо него я вдруг увидел ученого профессора Капицу, того самого, который выступает по телевизору в программе «Очевидное-невероятное» и недавно рассказывал про мальчика, который открыл новую звезду, вернее, чуть не открыл. Убрал бинокль — нет никакого профессора. Вылезают на перрон люди — кто с усами, кто рукой машет, один пирожок ест. Подношу бинокль обратно — опять профессор Капица, только в меховой шапке. Просто можно сойти с ума. Я даже вспотел.

— Товарищ железнодорожник, — говорю я проводнику из нашего поезда, — посмотрите скорее в бинокль. Там же ученый профессор Капица приехал.

А железнодорожник:

— Ты лучше бригадира посмотри в свой бинокль, потому что это не уголь, а даже стесняюсь сказать что, — взял с тележки ящичек угля и ушел в вагон.

Ученого профессора Капицу встречала тетенька, в пальто, которое мама обязательно когда-нибудь себе купит, и с цветком в целлофане. Они сразу быстро пошагали. У ученого профессора Капицы был маленький клетчатый чемодан, очевидно с новыми научными данными. Только благодаря этому яркому чемодану я потерял их. Потому что ведь народу на перроне становилось все больше и больше. Ученый профессор Капица на ходу что-то все время сообщал тетеньке с цветком, и перебивать его было невежливо. Поэтому я ждал, когда заговорит тетенька. И когда она заговорила, подергал его за чемодан. Тут он оборачивается, видит меня, и дальше, хотите верьте, хотите нет, улыбается мне широко и от всей души. Не так, как в телевизоре. Там он улыбается всегда только одной верхней губой, а тут он улыбается сразу двумя губами и говорит:

— Ух ты, как же это я… Кто же это такой взрослый?! Здравствуй, Боря, ну и здорово ты вырос!

Вот это да, думаю. Вот это профессор так профессор. Все знает. И что Боря, знает. И что вырос, знает. А профессор Капица садится на корточки, открывает свой клетчатый чемоданчик, достает оттуда коробочку желтого цвета. И торжественно мне ее вручает. Причем вы поймите, он мне ее вручает, а люди, которые идут мимо нас, на это смотрят, и многие восхищаются. Потому что думают, что уж если ученый профессор Капица что-нибудь вручает какому-нибудь мальчику, то это не просто мальчик. Этот момент встречи был самым интересным. Дальше все стало немного непонятным. Сначала ученый профессор Капица посмотрел на тетеньку с цветком, стал вдруг улыбаться только одной губой и говорит:

— Погоди-ка, Боря, ты — Боря или не Боря?

— Конечно же, Боря, — отвечаю.

Тут он как-то странно посмотрел на коробочку и опять на тетеньку А тетенька так уставилась на меня через свои очки, будто вообще сроду не видела мальчиков, и говорит ученому профессору Капице:

— Какой ты невнимательный, Петя, я же тебе писала, что у Бори коклюш…

Тут уж я удивился:

— Не коклюш, а железки, — говорю, — и они уже прошли… Что вы путаете?

А тетенька:

— Вот это да, — говорит, — это я-то путаю?! Петя, это не мальчик, это пришелец… и обрати внимание, стоило ему появиться, как пошел снег.

Тут я страшно захохотал: не потому, что мне стало смешно, а потому, что понял, что это такая шутка под названием «розыгрыш».

— Во-первых, — говорю, — спасибо за подарок. Во-вторых, я не пришелец, а приедец, — это я тоже шучу. Ведь я не пришел, а приехал на такси.

Пока я говорю, профессор Капица берет из моих рук желтую коробочку, в которую мне давно очень хотелось посмотреть, но в которую я не смотрел, потому что сразу открывать подарки неприлично. Ведь может создаться впечатление, что тебе интересен только подарок, а не тот, кто тебе его дарит, и его к тебе чувство. Так вот, забрал он у меня эту коробочку, покрутил немного, потом они с тетенькой друг другу улыбнулись, и сунул мне этот подарок в карман. Тут я его достал и открыл. В коробке был индеец. В цветных перьях, цветном плаще, с поднятым вверх топором, которым он рубил полено. И этот индеец был здорово похож на Николая Ивановича Чистовича.