Эдвин Гилберт - Камни его родины Страница 27

– Уедем, Нина? – настойчиво повторил Эбби.

Но она была так потрясена, так счастлива, что даже простое "да" оказалось ей не под силу, и она только тупо кивнула. А когда он притянул ее, чтобы поцеловать, ей пришлось отвернуться.

– Не надо, я сейчас невкусная... – Вот и все, что она сказала в эту великую, долгожданную минуту.

– Эй, послушайте!.. – негромко окликнула их снизу Трой. – Куда вы там запропастились?..

– Сейчас спустимся, – ответил Эбби, приоткрыв дверь.

Тихий смешок Трой:

– Неужели вы все-таки решились уединиться и как следует позабавиться? Не верю!

– Не поднимешься ли ты сюда на минутку, Трой? – сказал Эбби.

Нина шепнула:

– Нет, нет, пожалуйста, ничего ей не говори. Будем держать это втайне, пока...

– Но почему?

– Потому что... Так будет лучше, – горячо зашептала она. – Иначе нам просто проходу не будет, и потом... – Она сказала первое, что пришло в голову, не решаясь признаться ему, что боится Трой, боится, как бы та не стала отговаривать его, а может быть, и апеллировать к родным.

Но он перебил ее, видимо угадав причину ее тревоги:

– На этот раз ты ведь не спасуешь перед Трой, правда?

– Нет... но...

А Трой уже стояла в дверях; на ней был тот же усыпанный блестками костюм, она смотрела на них своими огромными проницательными глазами, словно уже угадала новость. И все-таки, когда Эбби сказал ей, она воскликнула: "Боже мой! " Насмешливая улыбка сбежала с ее лица, и она очень торжественно поцеловала Эбби. Потом оВернулась к Нине, неожиданно приветливо обняла ее своими крылышками, поцеловала в щеку и сказала:

– Ну что ж, милочка, теперь вам нужно съездить в Нью-Йорк и купить это самое.

Еще не успев освоиться со своим новым положением, Нина все же ответила:

– Ох, дайте же девушке опомниться! – И сама удивилась, почувствовав, насколько усилились ее позиции в этом поединке с сестрой Эбби.

– Давайте позовем остальных, – предложила Трой. – Эб, неужели у тебя не найдется какой-нибудь завалящей бутылочки? Нина, вы бы посмотрели, что тут можно раздобыть. Устроим свой собственный бал. Поезд только в семь сорок – времени хватит... И потом, я должна поговорить наедине с моим взрослым братом!.. Такое трогательное событие!..

Нине не хотелось уходить; она боялась оставить их вдвоем, но и возражать не посмела. Спускаясь по лестнице, она, чтобы заглушить страх, старалась представить себе, как завтра расскажет обо всем своим подружкам в Стрит-Холле, как вернется в Тоунтон и встретится со старыми друзьями – с Сью Коллинз и другими. Но отчетливее всего представлялось ей лицо матери, когда та получит письмо и прочтет эти потрясающие, счастливые, наспех нацарапанные строчки: "Твоей дочурке вчера сделали предложение..." – строчки, куда более драгоценные, чем латинский текст диплома, которого она никогда не получит.

Оставшись наедине с сестрой, Эбби сразу же подавил радость, которая так и бурлила в нем, и занял оборонительную позицию:

– Трой, если ты собираешься отговаривать меня, то имей в виду – мое решение бесповоротно.

Трой уселась на край кровати и ласково посмотрела на него:

– Что ты, мой славненький, я ведь и рта еще не раскрыла! – Она закурила. – Я хотела только спросить, помнишь ли ты, как поступает Правительственный комитет по трудовым конфликтам, когда возникает угроза забастовки?

Эбби нахмурился, не зная, чего ожидать: то ли неприличного анекдота, то ли пылкой, но неуместной речи насчет демократии, то ли очередной шпильки по адресу Нины.

– Комитет постановляет: отложить дело на тридцать дней, пока страсти улягутся, – серьезно сказала Трой. – Или что-нибудь в этом роде. Вот все, что я хотела тебе предложить.

– А мы и не поженимся, пока я не получу диплома, – с вызовом сказал Эбби. – Если хочешь знать, об этом и речи не было...

– Ах, Эб, дорогой, пожалуйста, не злись. – Она сложила губы в маленькое задумчивое "о" и выпустила струйку дыма. – Как это все получилось сегодня вечером? Разве не нашлось другого способа задрать ей юбчонку? Или это штучки твоей дурацкой пуританской совести?

Спокойно (потому что он ждал этого вопроса) Эбби ответил:

– Беда в том, Трой, что ты не имеешь никакого представления о любви. Ни малейшего. – Он нерешительно остановился, но, так как Трой молчала, добавил, словно оправдываясь: – Ты ведь не знаешь, что ей, бедняжке, пришлось пережить сегодня вечером. Конечно, она хотела скрыть это, но... – Придется и это рассказать Трой! – Понимаешь, она пришла наверх, так как боялась, что если не придет, я... Потом ей стало дурно, и в конце концов она совсем расклеилась...

Теперь Трой слушала его с напряженным вниманием; на ее сигарете вырос столбик пепла, голубой дымок вился вокруг ярко-красных ногтей.

– Вот тут она и призналась мне.

– Сама призналась? – взволнованно спросила Трой.

Он кивнул:

– Можешь себе представить, каково ей пришлось. Она была чуть жива.

– Да-а-а... – Трой смотрела куда-то в сторону. – Черт!.. Как говорится – тяжелый случай!..

Они довольно долго молчали. Потом Трой встала, бросила сигарету и как-то слишком уж беспечно спросила:

– Ну, а когда ты собираешься выложить это все домашним?

– Пока не собираюсь. И ты воздержись, – сказал Эбби. – Сама знаешь, чем это пахнет.

Трой состроила гримасу:

– Знаю. Одна трагедия за другой. – Она задумалась. – Лучше всего просто послать папе и маме телеграмму, когда все будет позади. Конечно, мама огорчится до смерти...

– Да, – согласился Эбби. – А что скажет папа, как ты думаешь?

Трой усмехнулась:

– Можешь не беспокоиться. Папа не станет донимать тебя; по его мнению, корень зла в том, что ты поступил в Йель.

– И вообще в новейшей архитектуре, – добавил Эбби.

– Тоже верно.

Снова долгое молчание.

Эбби наконец не выдержал и сказал:

– Она чудесная девушка, Трой...

Трой встала, подошла к Эбби и взяла его за руку:

– Пойми, Эб, ведь я только хочу, чтобы тебе было хорошо. Да ты и сам знаешь.

Она еще крепче стиснула ему руку, потом отпустила ее и сказала:

– Давай-ка спустимся вниз.

Он пристально посмотрел на нее, не совсем удовлетворенный ее словами; впрочем, он считал, что могло быть хуже.

Выйдя в коридор, он заметил, что в комнате Раффа горит свет. Беда с этим Раффом! Совсем не бережет энергии!

– Минутку, – кивнул он сестре и быстро зашагал по коридору. Уже взявшись за выключатель, он вдруг увидел что-то... вернее, отсутствие чего-то. Книжная полка справа от маленькой чертежной доски была наполовину пуста.

Эбби вошел в комнату. Не хватало доброго десятка томов. Перебирая оставшиеся книги, он без труда выяснил, каких именно, так как частенько ими пользовался.

– Что случилось? – Трой стояла в дверях.

– Рафф... – Эбби покачал головой. – Свинство какое!.. – пробормотал он. – Нет, будь у него голова на плечах, он хотя бы сказал мне!..

– Что ты там бормочешь? – спросила Трой.

Но Эбби выключил свет, и они пошли вниз.

И тут Эбби отчетливо вспомнил вчерашнее утро, и как Рафф стиснул зубы, читая письмо из мичиганского санатория. Вспомнил, как они шли по Чейпл-стрит, и как он предложил Раффу денег в долг, и как резко отказался Рафф. Так вот каким путем Рафф достал нужную сумму.

Эбби тут же рассказал о своем открытии Трой, но, разумеется, ни слова не сказал Раффу.

Потому что, когда все собрались на веранде, им и без того было о чем поговорить. И, как ни странно, не Эбби, не Нина, а именно Трой объявила об их помолвке.

Миниатюрная, тоненькая, в сверкающем костюме бабочки, она торжественно и в то же время весело вышла на крыльцо (вероятно, один лишь Эбби заметил, как у нее дрожат губы) и посмотрела сперва на Эбби, а потом на Винса и Раффа огромными глазами, в которых затаилась печаль.

– Ну что ж, – сказала она, – один вышел из игры. Осталось двое...

Белая деревянная табличка "Уэйр-д-Холл" утонула в тени, когда солнце, описав огромную дугу, скрылось на западе за шиферной кровлей колледжа Джонатана Эдуард-са и озарило прощальными лучами каменные зубцы Харкнес-Тауэр. В комнате дипломантов уже сияли длинные трубки люминесцентных ламп, подвешенных к потолку, заливая мертвенным светом фигуры юношей в белых рубашках, склоненные над дубовыми чертежными столами. Оба патефона тихонько играли ("Вест-эндские блюзы" в исполнении трубача Армстронга и концерт для скрипки Бартока в исполнении Менухина), нисколько не заглушая, однако, обычной монотонной музыки чертежного зала; то был сложный контрапункт перешептываний, восклицаний, насвистывания, скрипа карандашей, шелеста кальки, шороха передвигаемых рейсшин и угольников. И все же здесь царила сосредоточенная (хотя и далеко не тихая) тишина.

В южном конце комнаты, где от готического окна в глубокой нише веяло прохладой, работали за своими досками Рафф Блум, Эбби Остин и Винсент Коул. Каждый занимался своим проектом: Рафф – жилым домом, Эбби – городским музеем, Винс – школой.