Виктор Шендерович - Текущий момент и другие пьесы Страница 28

МИССИС УОТСОН. Все-таки вы очень смешной.

ГОЛЬДИНЕР. Ничего смешного.

МИССИС УОТСОН. Очень смешной, очень! Понабивали вам в голову всякой ерунды. Уже век прошел, жизнь поменялась, все другое — время, континент. А вы все повторяете, как.

ГОЛЬДИНЕР. Как попугай. Вы хотели сказать: как попугай.

МИССИС УОТСОН. Ну, в общем… Я же не сказала!

ГОЛЬДИНЕР. Хотели.

МИССИС УОТСОН. Ладно, мистер Гольдинер. Мы слишком разные люди. Правда. Мы только будем раздражать друг друга. Давайте сделаем вид, что нас тут нет.

ГОЛЬДИНЕР. Я — есть!

МИССИС УОТСОН. Fine… И я есть, но — отдельно от вас. Две функции. Вы смотрите в окно, я убираю квартиру.

ГОЛЬДИНЕР. Что я там не видел, в окне?

МИССИС УОТСОН. Это меня не касается.

ГОЛЬДИНЕР. Не касается. Вы бы посидели тут с мое!

В паузе по эстакаде с грохотом проходит метро.

МИССИС УОТСОН. Да. Я бы, пожалуй, спятила.

ГОЛЬДИНЕР. Так я и спятил.

Пауза.

МИССИС УОТСОН. Хотите сока?

ГОЛЬДИНЕР. Апельсиновый?

МИССИС УОТСОН. Да.

ГОЛЬДИНЕР. Свежий, с мякотью?

МИССИС УОТСОН. Свежий, с мякотью.

ГОЛЬДИНЕР. Не хочу.

Миссис Уотсон наливает сок и ставит на подоконник.

МИССИС УОТСОН. Очень вкусный и прохладный.

ГОЛЬДИНЕР. Жуткая духота. И дрянной кондиционер. Лия мечтала купить нормальный кондиционер и человеческие шторы вместо этих железяк. Оказалось: чтобы поменять этот гроб, надо добывать разрешение. И этот долг за квартиру. Они присылают какие-то бумажки.

МИССИС УОТСОН. Да. Бюрократия тут. (Пауза.) И вид из окна, конечно…

ГОЛЬДИНЕР. Вид из окна я уже однажды поменял. У меня окна выходили на улицу Поля Лафарга.

МИССИС УОТСОН. Кто это?

ГОЛЬДИНЕР. Я знаю? Какая теперь разница. Теперь — вот. Магазин «секонд-хенд люкс», метро по голове, шаурма в нос и Шафутинский в уши.

МИССИС УОТСОН. Ну, не только. Вот, про магистраль — это ведь тоже оттуда?

ГОЛЬДИНЕР. Оттуда! Этот Рома затарил меня за полцены. Я столько не проживу — все послушать, что он мне втюхал.

МИССИС УОТСОН. Вы в Америке — двадцать лет?

ГОЛЬДИНЕР. Как одна копеечка. Можете себе это представить?

МИССИС УОТСОН. Могу. Я тут гораздо дольше.

ГОЛЬДИНЕР. Что вы сравниваете? Вас привезли сюда жить, а меня умирать. А я все никак. Даже вы не помогли с вашим бешеным драндулетом.

МИССИС УОТСОН. Я тормозила, честное слово. Черт, зачем я вообще поехала в этот день!

ГОЛЬДИНЕР. Я тоже задавал себе этот вопрос.

МИССИС УОТСОН. Не надо было мне и соваться на это интервью.

ГОЛЬДИНЕР. Вы еще и журналистка.

МИССИС УОТСОН. Нет; интервью — это когда устраиваешься на работу. Мне очень нужна была эта работа!

ГОЛЬДИНЕР. А что за работа?

МИССИС УОТСОН. Ацтеки.

ГОЛЬДИНЕР. Кто?

МИССИС УОТСОН. Я занимаюсь ацтеками. Появилось хорошее место, Аssistant Professor… И главное, вышла вовремя, но этот трафик у моста… Вырвалась и нажала на газ, как дура.

ГОЛЬДИНЕР. Какая скорость была у вашего ацтека?

МИССИС УОТСОН (после паузы). В полиции сказали: пятьдесят миль в час.

ГОЛЬДИНЕР. А по-русски?

МИССИС УОТСОН. Восемьдесят километров.

ГОЛЬДИНЕР. Эти цифры стоило написать на моей могильной плите.

МИССИС УОТСОН. Я тормозила и сигналила, но вы шли прямо под колеса, на красный свет! Шли и смотрели куда-то…

ГОЛЬДИНЕР. Я увидел женщину. На той стороне улицы. Она была похожа на Лию в молодости. Только ее зачем-то покрасили в фиолетовый цвет и прокололи ноздри. (Пауза.) Это была реклама помады.

МИССИС УОТСОН. Она была красивая? Лия.

ГОЛЬДИНЕР. Очень! В сорок девятом году не прокалывали ноздрей. Их только иногда рвали… (Пауза.) Это Липскер во всем виноват!

МИССИС УОТСОН. Кто?

ГОЛЬДИНЕР. Сема Липскер, из отдела стандартизации! Мы с ним работали на одном заводе. Теперь — вот: торчим на одной набережной. Проел мне плешь с этим ковбоем.

МИССИС УОТСОН. Каким ковбоем?

ГОЛЬДИНЕР. Голым! Он сказал: вот ты тут сидишь, а жизнь проходит мимо! Посреди Манхеттена стоит голый ковбой в одной шляпе. Ты обязан это увидеть! Стоит голый и играет на гитаре.

МИССИС УОТСОН. Правда, стоял. Много лет, на Таймс-сквер…

ГОЛЬДИНЕР. Но зачем?

МИССИС УОТСОН. Не знаю.

ГОЛЬДИНЕР. Нет, я спрашиваю: зачем мне было на это смотреть? Мало я видал идиотов в шляпе? Он мне говорит: ты удивишься. Тоже идиот! Я вот этими глазами видел Маленкова с Кагановичем! Я видел пятилетку в четыре года — что меня еще может удивить? Но главный идиот — я, потому что я все-таки поперся на ваш Манхеттен!

МИССИС УОТСОН. В первый раз?

ГОЛЬДИНЕР. Что я, по-вашему, дикарь? Манхеттена не видел? «В первый»… Во второй! В первый раз меня по нему специально провезли, когда мы ехали из аэропорта. Аттракцион! «Папа, смотри, вот она, Аме-ерика!» Человеку тридцать лет, а лицо такое, как будто ему дали петушка на палочке!

МИССИС УОТСОН. А ваш сын…

ГОЛЬДИНЕР. Он работает в синагоге. Ходит нечесаный и все время разговаривает с богом. Наверно, это очень важный разговор, — он почти не отвлекался от него, даже когда умирала его мать. (Пауза.) Я не успел понять, когда это с ним случилось. Был обычный поц.

МИССИС УОТСОН. Поц?

ГОЛЬДИНЕР. Ну, это значит: юноша! Обычный советский юноша. Девушки, стройотряд, комитет комсомола. А потом у них наступила свобода, и этот шлемазл сошел с катушек.

МИССИС УОТСОН. Шле-мазл?

ГОЛЬДИНЕР. Это не переводится. Шлемазл — это шлимазл! Он, видите ли, ощутил себя евреем!

МИССИС УОТСОН. Тогда ему надо было ехать в Израиль…

ГОЛЬДИНЕР. Так он туда и ехал! Но в Вене он ощутил себя умным евреем и уехал сюда. Через год приехали мы — Лия хотела быть рядом… Рядом мы будем на кладбище, если только он вспомнит, где нас закопал. Он приезжал раз в неделю и сидел со скучным лицом. Ровно час, по часам! И слава богу, что только на час, потому что я не выдерживал и начинал кричать… Лия плакала… Ай!

Машет рукой и отворачивается. Пауза.

МИССИС УОТСОН. Давно вы один?

ГОЛЬДИНЕР. Осенью — два года. Шестого октября.

МИССИС УОТСОН. Простите, а… — внуки?

ГОЛЬДИНЕР. Он тут родил троих от какой-то местной еврейки. Она ходит в платке, дети в кипе. Говорят по-английски. Никакого отношения ко мне это не имеет. Я для них, как марсианин.

МИССИС УОТСОН. Мы все друг для друга, как марсиане. (Пауза.) Суп будете?

ГОЛЬДИНЕР. Какой суп?

МИССИС УОТСОН. Вкусный.

ГОЛЬДИНЕР. Буду. Не смогли меня задавить, теперь кормите.

МИССИС УОТСОН. Ну вот и замечательно. Да… Меня зовут Джейн.

ГОЛЬДИНЕР. Джейн Уотсон.

МИССИС УОТСОН. Женя Ровинская. (Усмехнувшись.) Rowin-sky!

Звуки и голоса с лестничной клетки.

МИССИС УОТСОН. Осторожнее, мистер Гольдинер… Опирайтесь сильнее.

ГОЛЬДИНЕР. Она будет учить меня осторожности! Я очень осторожен, я всю жизнь был настороже.

МИССИС УОТСОН. Поворот… Отлично!

Появляются в дверях квартиры. Гольдинер — с костылем.

ГОЛЬДИНЕР. И сразу к причалу!

Миссис Уотсон подвигает к окну кресло; Гольдинер садится.

ГОЛЬДИНЕР. Уф-ф…

МИССИС УОТСОН (возвращается со сложенным инвалидным креслом, ставит его у дверей). Отлично! Вы сегодня — гораздо лучше.

ГОЛЬДИНЕР. Я вообще великолепен.

МИССИС УОТСОН. И очень, очень скромны…

ГОЛЬДИНЕР. Вы тоже пользовались успехом на набережной!

МИССИС УОТСОН. Да-а… Ваша набережная — это, конечно…

ГОЛЬДИНЕР. Что?

МИССИС УОТСОН. Аттракцион.

ГОЛЬДИНЕР. ВДНХ!

МИССИС УОТСОН. Что?

ГОЛЬДИНЕР. Азов не знаете, молодежь! Выставка достижений народного хозяйства! Шубы, жены, дочери… МИССИС УОТСОН. Что-то вроде Пятой авеню.

Наливает и ставит перед Гольдинером чашку с соком.

ГОЛЬДИНЕР. Не знаю, не бывал. (Пьет.) М-м-м. А что, на вашей Пятой авеню есть океан и пивной бар с настоящей воблой?

МИССИС УОТСОН. Нет.

ГОЛЬДИНЕР. Так что вы сравниваете? Нет, здесь роскошная жизнь, когда становится можно дышать. А какие люди! Через дом отсюда живет Элла, она бывший концертный администратор из Москвы! Она знает Кобзона!

МИССИС УОТСОН. Кого?

ГОЛЬДИНЕР. Вы тут в своей провинции совсем оторвались от культурной жизни! Кобзон! Это не объяснить, это надо видеть. Он до сих пор поет, хотя все с ним пять раз попрощались.

МИССИС УОТСОН. Cool! Круто.

ГОЛЬДИНЕР. А старичок в клетчатой рубашке, у шашлычной — это, чтоб вы знали, капитан ядерной подводной лодки. Не надо крика! — эта страница биографии у него в прошлом. Теперь сидит на набережной, читает «Новое русское слово», следит за дебатами в Конгрессе… Если что не так, обещает таки всплыть возле Манхеттена!