Сергей ДИНОВ - Маскарон. Книга первая Страница 3

– Вскрываем? – еще раз переспросил Роба.

– В прошлый сезон Тимка, – Лина неуловимо повела головой в сторону насупленного, мрачного греческого атлета, лежащего на земле близ костра, – поднял римскую амфору со дна моря, – шепотом продолжила Лина, как бы молчаливо поощряя вскрыть и этот древний сосуд. – Вино прекрасно сохранилось. Мы пили терпкое, тягучее, хмельное… пойло, выдержкой в тысячу лет. Представляешь?! И были бесконечно счастливы в ту ночь. Будто плавали, бестелесные, вне времени и пространства, опьяненные дурманом вечности.

Она могла запросто, своеобразно и неожиданно свернуть с романтического бреда на грубое – «пойло». И вернуться обратно в пафосную философию и сентиментальную романтику. Но тем и была она привлекательна, непредсказуема и желанна. Ее темные глаза влажными сливами мерцали и переливались огненными отблесками костра.

– Дурман вечности, говоришь?.. Вскрываем? – в который раз повторил зануда Роба. Лина снисходительно качнула головой, поощряя его на поступок, безрассудный и безответственный для профессионального археолога.

В желто – оранжевых сполохах пламени костра впечатлительный мечтатель Роба на миг живо себе представил корыто, над которым рыдала огромная толпа наёмниц, чьи слезы слили, закупорили в глиняный сосуд и закопали в землю на долгие столетия.

Найденный лакримарий, казалось, таил в себе нечто таинственное и невероятное. Во всяком случае, вскрывать его было опрометчиво, из-за исторической ценности находки. Но сосуд, по негласным законам «черных» археологов, принадлежал нашедшему оный раритет, и владелец волен был делать с ним все, что «черной» душе угодно.

Забавы ради, с подстрекательства друзей – раскопщиков, с молчаливого согласия полевых подруг и Лины, в первую очередь, Роба сковырнул ножом пробку из окаменелой смолы.

Со вскрытием в ту ночь необычного Сосуда ничего загадочного и чудесного не произошло. В прошлом сезоне «черные» копатели так же без меры выпивали коньячный слив местного спиртозаводика, по ночам у костра горланили песни под гитару, буянили, купались в море под луной голые. Случались любовные интрижки, драмы, трагедии и комедии. Бывали драки, потасовки, братания с местными бомжами, урками и «ментами». Но это была из года в год привычная, налаженная полевая жизнь неистовых бродяг, авантюристов, искателей приключений… которая на этот раз забуксовала, сломалась, прервалась событиями последующей ночи.

«Мой крик», К. Луганская, 2004

До полуночи исчезли из лагеря трое «черных» копателей. В полнолуние закоренелые, подвыпившие холостяки на спор решили заранее отметить День археолога на горе местных духов, в народе называемой Куку – оба13. Недели две об авантюристах не было известий. Позже, одного из них, весельчака и забияку Веню Кирьянова, родом из подмосковного Подольска, обнаружили без документов в Керчи в одном из местных отделений все еще милиции. Другой, безбашенный проходимец Митяй Грошев, хулиган чертановский, каким-то непостижимым образом, добрался до Москвы, без паспорта, и, главное, – без копейки денег. Объяснить этот незаурядный феномен родным и близким, друзьям и знакомым, он смог только отключением разума на «горе духов», именуемой Куку – оба. Третий, самый безобидный, доверчивый и ленивый тюлень из Люберец, Серега Фокин, провел больше недели… по горло в трясине в соленом болотце у станицы Голубицкая Таманского полуострова. Принимал грязевые ванны, как он сам пояснил после возвращения в лагерь. Чем он там питался восемь суток в целебной трясине, остается поныне загадкой и для него самого.

В ту роковую ночь на дружеских посиделках у костра, когда Роба раскрошил перочинным ножом окаменелую смоляную пробку, из горлышка сосуда неприятно пахнуло затхлым духом заплесневелой перины вечности. Древний Лакримарий, разумеется, был пуст.

Расстроенные и разочарованные копатели расползлись по палаткам, затаив презрение к чужаку, так бездарно поправшему жуткую тайну варварских обрядов погребения предков. Но Лина, очарованная решительностью нового ухажера, предложила Робе прогуляться под звездами… прежде, чем лечь спать, – добавила она тихо. У Роберта от волнения пересохло горло, прояснился слух.

Таинственно зашумело мощными накатами волн море, будто предостерегало от чего-то фатального, неизбежного. Неистово застрекотали и засвиристели цикады. Далеко у поселка нежно фыркнули лошади.

Синяя подлунная степь была устелена черными колючими шкурками ежей. Чтоб не поранить подошвы ног о щетину пересохшей травы, верблюжью колючку и сорняки, девушка впервые за месяц экспедиции обула изящные кожаные «римские» сандалии. Роба с удовольствием и приятным томлением в груди помогал обвить ее тугие икры кожаными ремешками под самое колено.

Неуклюжим одногорбым верблюдом, роняющим слюни вожделения, он брел следом за ускользающей гибкой черной фигуркой девушки, раздирал кожу у щиколоток о колючие островки растительности, выжженной палящим солнцем Азова, с досадой думал только об одном: почему они сразу не забрались в его уютную брезентовую берлогу? Зачем нужная эта тягостная прогулка под колючими звездами космоса и неприветливой колючей земле?.. Только ли для того, чтобы взорваться на миг невероятными эмоциями, чувствами и похотью в драном шатре беспечных скитальцев?!

Ушат щербатой луны поливал с чернильного неба холодным мертвенным светом.

Липкой, горячей, будто ртутной влагой, заволакивало глаза. Звуки слились в одно неистовое, монотонное шипение моря, ветра, сухих трав бескрайней степи, стрёкота цикад.

Исчезновение девушки для Роберта стало чем-то непостижимым и невероятным.

Мгновение назад ее черный силуэт в синеве призрачного сарафана маячил в десяти шагах впереди. И вдруг ее манящую гибкую фигурку стёрли, смахнули с густой синевы сумерек.

Величавая громада моря тяжеловесно и неподвижно мерцала внизу, заворачивалась у горизонта в свиток и растворялась завернутым краем в чернильных небесах. Звезды внезапно ярко и остро продырявили небосклон и рассыпались пылью Млечного пути. Неимоверной тяжестью вдруг навалилась и придавила Роберта к земле эта грандиозная и величественная пустота Вселенной, где бесчисленные звезды, астероиды, кометы, планеты, туманности показались песчинками в океане чудовищной необъятности.

На пугающей черной щетинистой приазовской степи больше не существовало волнующего силуэта желанной девушки.

Состояние великана Роберта невозможно было описать, хотя позже он рассказывал об этом мгновении множество раз. Он наивно надеялся, что неутомимый романтик, взрослый ребенок Лина решила поиграть в прятки, пригнулась, затаилась в придорожной канаве. Тяжеловесный, неповоротливый Роба, будто раненый безумный мамонт, обегал петлями и кругами всю ближайшую округу. Прошел вдоль и поперек до ближайшего поселка и обратно, вернулся и перемерил шагами дважды пыльный, колючий равнинный участок степи, тысячу триста на тысячу семьсот метров в каждую сторону, – по которому они брели совсем недавно, минут пятнадцать-двадцать назад. Никого не обнаружил, ни единой живой души.

Ни вскрика, ни звука не услышал Роба при внезапном исчезновении девушки.

До рассвета, в отчаянном недоумении и безмыслии, он просидел на кочке, на том самом месте, с которого, как тогда привиделось влюбленному, Лина вознеслась в небеса. Разве можно было как-то иначе объяснить подобное внезапное и бесследное исчезновение человека?

С первыми лучами солнца на помощь Роберту, воющему от горя, сбежались из лагеря копатели. Несчастный ухажер толком не мог объяснить, что случилось. До знойного полудня археологи легкомысленно бродили по степи, развлекались поисками, как всем казалось, сбежавшей Лины. К закату солнца, озадаченные, изумленные, обеспокоенные, поисковики уже тщательно прочёсывали округу, рыли носами землю, обдирали руки – ноги, локти – колени о жесткую щетину пересохшей травы и кустарник, но девушку так и не нашли.

«Моя боль», К. Луганская, 2004

Вынужденное отступление

На этом абзаце стоит, пожалуй, приостановиться и еще раз предупредить недоверчивого читателя: никакой мистики в данном повествовании нет. Это простая история, весьма реалистичная, быть может, хаотичная в изложении, но вполне, уверяю вас, правдивая и достоверная. Хотя жанр этой короткой повести («рассказ» – определение, в данном случае, автору не по нраву!) можно было бы смело назвать «мистическим сюр – реализмом».

В прологе следующих приключенческих историй сборника «НЕВОЛЬНИЦА», в двух книгах, в нескольких частях и разных стилях, на сотнях страницах, в этой цепи жутких по своей иногда простоте, иногда изощренности, – исчезновений других персонажей, не хотелось бы сразу раскрывать интригу о пропаже несчастной Лины.