Сергей Кречетов - Четыре туберозы Страница 3

«Когда мы вышли в путь, нас встретили гамом и свистом.

Мы не ждали иного.

Все имеют очи и уши. Не всем дано видеть и слышать.

Тем ярче горят немногим наши огни.

Далеко за далью тумана скрылся знакомый стародавний берег.

Ему мы не шлём проклятий.

И там много раз, в этом прошлом, загорались на вершинах гор маяки.

Иных не увидели люди, что шли со взглядом, склонённым долу.

Иные погашены ими — и уже мертвы для людей.

Но мы чтим всех, кто жили для Вечности.

Вперёд обращены наши взоры.

Блещут на солнце белые крылья парусов. Ветер вздымает волны. Мы не боимся волн.

Веет белое знамя. „К неведомому“, — мы начертали на нём.

Нет возврата в страну гробниц!

Нет возврата к покинутому.

Мы будем плыть вперёд, хотя бы солнце погасло над нами и лишь факел отчаяния кровавым блеском озарял мрачную область будущего.

Тогда мы зажжём наши души, и отсветы последнего пожара прорежут чёрную ночь.

Мы готовы встретить нежданное.

Но пока ещё — светит нам солнце. Дружно идут корабли.

Звонко поёт под кормою волна, и нам любо следить, как, убегая, вьётся позади изгибная линия пены.

Мы не забыли, что там, далеко, в тени саркофагов, протянулась длинная полоса прошлого, но мы — в грядущем.

В путь!»[7]

Последний из выпусков «Грифа» был юбилейным, что отмечалось участием основных авторов первых трёх номеров. В нём подводились итоги десятилетней деятельности альманаха:

«Десять лет назад, когда выходил первый Альманах Грифа, новая русская литература была недавно возникшей и яростно гонимой религией (sic! — Н. Н.). В стране, где утилитарное понимание задач искусства царило так долго, провозглашение его не служебным, а самоценным и признание его символической сущности были встречены как безумие, если не как преступление. И для немноголюдного тогда нового литературного лагеря, сомкнувшегося в несколько тесных групп, весь мир казался одним враждебно бушующим океаном. Но те, кто верили, только закалялись в борьбе. Мы, пережившие те дни, не забудем того весеннего горения души, того благоговейного трепета, той чистой и вдохновенной радости, в которых рождалось наше творчество.

Вера не осталась бесплодной. Умножались защитники, правда лозунгов, вчера отвергаемых, победительно проникала в общественное сознание, крепла и росла, и мы вправе утверждать, что настоящее русской литературы окрашено насквозь теми идеями, во имя которых когда-то, в ряду немногих органов печати, выступил „Гриф“.

В эти годы борьбы и достижений, в мере своих сил, „Гриф“ не был в стороне. Группа „Грифа“ влияла активно на возникновение и деятельность нескольких памятных в истории нового искусства журналов („Искусство“, „Золотое Руно“, „Перевал“), и „Гриф“ счастлив сознанием того, что он — нередко первый, нередко один из первых — издавал отдельными книгами и печатал в своих Альманахах произведения многих из тех писателей, которые теперь занимают определённое и почётное место в русской литературе.

Десять лет существования — время, быть может, и не слишком большое для литературного органа, но мы считаем себя вправе, выпуская настоящий Альманах, ознаменовать этим дату 1903–1913 потому, что десятилетие, в котором протекала работа „Грифа“, по глубине и напряжённости происшедшего литературного перелома поистине стоит большего срока.

<…>

Вступая во второе десятилетие своей деятельности, „Гриф“ смотрит вперёд со спокойной уверенностью. Не исчерпана область исканий, и на всякий зов подлинного, неложного искусства „Гриф“ всегда смотрит радостно»[8].

Сам С. А. Соколов (Кречетов — поэтический псевдоним) по названию своего издательства был прозван современниками Грифом. Далее представляется уместным привести его собственную автобиографию[9], суммирующую его жизненный путь до 1907 г.:

«Родился в Москве, в 1878 году[10], в интеллигентной семье[11]. Пяти лет научился читать, а в 6 сам ходил в библиотеку и выбирал себе книги. На семнадцатом году ряд событий личного характера сделал меня взрослым. 18 лет окончил гимназию[12]. 22 лет окончил Московский университет по юридическому факультету[13]. Года 2–3 занимался адвокатской деятельностью[14], которую потом постепенно фактически оставил для литературной[15]. 24 лет основал существующее и теперь издательство „Гриф“[16], бывшее наряду со своим старшим собратом „Скорпионом“ одним из немногих в то время органов „нового искусства“ в России. В 1905 году был редактором художественного и литературного журнала „Искусство“ (во вторую половину его существования)[17]. По прекращении „Искусства“, вместе с его основателем, ныне умершим Н. Я. Тароватым, организовал начавший выходить с 1906 года литературно-художественный журнал „Золотое Руно“[18] и полгода был его литературным редактором. Выйдя летом 1906 года из состава редакции „Золотого Руна“[19], основал осенью 1906 года „журнал свободной мысли“ „Перевал“, построенный на объединении искусства и общественности и быстро принявший более определённую окраску анархического индивидуализма[20]. Был редактором „Перевала“ до конца 1907 года, когда журнал прекратился по недостатку денежных средств.

Весной 1907 года выпустил первую книгу своих стихотворений (Сергей Кречетов. Алая книга), конфискованную летом 1907 года[21]. Несколько последних лет много занимался общественно-политической деятельностью. С 1904 года избран гласным Московского губернского земства. Считая программу КД[22] очередной политической ступенью, года 2–3 был в партии КД и принимал деятельное участие в партийной работе. Осенью 1907 года вышел из состава партии, находя, что она утрачивает оппозиционную яркость. Теперь — беспартийный. Сотрудничал и сотрудничаю в различных журналах, сборниках и газетах»[23]. С 1908 г. С. А. Соколов работал присяжным поверенным округа Московской судебной палаты.

В свете биографии и обзора авторитетных мнений о лирике С. А. Соколова, известного, впрочем, не только как поэт, но и как автор рассказов, несложно уяснить причины того, отчего он оказался вовсе забыт в наши дни, предварительно подвергнувшись маргинализации обоих уровней. Если до причин маргинализации второго уровня нам ещё предстоит дойти, то маргинализация первого уровня просматривается уже в том, что даже старшие собратья по перу едва ли не в голос отказывали ему в звании поэта, в лучшем случае говоря о неплохом эпигонстве. Так, в частности, В. Ф. Ходасевич отмечал: «Сергей Кречетов обладал большими организаторскими способностями, но ни как поэт, ни как теоретик он, разумеется, ни в малейшей степени не мог соперничать с Брюсовым. При самой горячей любви к поэзии он всё-таки был дилетантом. Дилетантство и недостаточная образованность нередко ставили его в затруднительное положение»[24]. A. Белый также дал С. А. Соколову нелицеприятную характеристику, упрекая того в невежественности, аляповатости, отсутствии вкуса, сгущённом эпигонстве и отмечая в его персоне лишь дарования пустопорожней велеречивости и делячества, а также обращая внимание на его интерес к спиритизму и презрение к религиозному официозу[25]. Когда в 1907 г. появился первый поэтический сборник С. А. Соколова «Алая книга», несмотря на свою скандальную славу лавров поэта автору не принесший, А. А. Блок писал о нём: «„Алая книга“ стихов Сергея Кречетова — почти сплошная риторика. К автору её можно обратить некоторые из основных упрёков, обращённых мной к Сергею Соловьеву: например, упрёк в том, что строфы и строки можно переставлять как угодно. С внешней стороны стихи очень гладки; в этом смысле у Сергея Кречетова была хорошая школа; наибольшее влияние оказали на него, по-видимому, Валерий Брюсов и Андрей Белый. Но влияние это было слишком внешне и не помогло автору „Алой книги“ стать поэтом. Оригинальных мыслей, образов и напевов у Сергея Кречетова совсем нет»[26]. B. Я. Брюсов написал разгромную рецензию, в которой отказал Кречетову в поэтическом даре. И. Ф. Анненский писал об «Алой книге»: «Кречетов немного нервен для барда. Но я люблю неврастеничность и — может быть даже искреннюю — этих строк „Алой книги“… О, какой это интересный документ, не для Кречетова, конечно, а для всех нас».

Три года спустя, в 1910 г., всё в том же «Грифе» вышел второй сборник стихов С. А. Соколова «Летучий Голландец» и был принят несколько теплее. «Оттаявший» А. А. Блок в своей рецензии написал: «Стихотворения С. Кречетова не прельщают новизной и свежестью. Главные недостатки их — подражательность и торжественность, далеко не всегда уместная, — сказались ещё в первой „Алой книге“ его стихов. Он склонен к шумихе слов, иногда переходящей в банальность („Корсар“), иногда — к модным сюжетам („Дровосек“).

Несмотря на то что С. Кречетов не нашёл своего, ему одному принадлежащего, мира, надо признать, что он любит мир поэзии вообще и любит его по-настоящему, заветной любовью. Если он не поэт, то у него есть заветное в искусстве, о чем сам он говорит в стихотворении, озаглавленном „Младшим судьям“: