Андрей Мажоров - Сезон белых плащей Страница 3

М а ш а. Не топят у вас? У нас тоже дубак бывает. Скоро все в мешки полезем.

П а н и н. Ну, при чем здесь топят – не топят. Просто привычка.

М а ш а. А жена ваша как… тоже – в мешке?

П а н и н. Слушайте, девушка, дайте мне ключ, я сам приберусь.

М а ш а. Ваша организация забронировала номер с двенадцати. Пожалуйста, подождите. Возьмите конфетку.

П а н и н. Да черта мне с вашей конфетки!…Вода у вас есть хотя бы?

М а ш а. Смотрите. По коридору направо и налево, в тупичок. Там туалет.

П а н и н. Черт! Я не хочу в туалет! Я пить хочу!

М а ш а. Ну, там и попьете. У нас можно из-под крана.

Пауза.

П а н и н. Как вы интересно говорите.

М а ш а (перебирая какие-то бумаги). Ничего тут интересного. Заводы в городе все стоят, как после оккупации. Развал и погибель. Зато вода теперь экологически чистая.

П а н и н. Интересно – в смысле, без гласных. Вы их глотаете, что ли? Или просто не выпускаете?

М а ш а. Не пОняла. Куда не выпускаю?

П а н и н. Наружу. Где-то они у вас там… западают.

М а ш а. Ну, не знаю. Здесь все так говорят. Может, вам чайку вскипятить?

П а н и н. Чай? Вот это правильно. Вот это очень правильно. Сделайте одолжение.

М а ш а достает из-под прилавка электрочайник, чашку с блюдцем, сахарницу. П а н и н, подняв с пола сумку и гитару, оглядывается, идет к журнальному столику.

М а ш а. Вы даже не представляете, как мы тут мыкаемся.

П а н и н. Почему же не представляю. Я сам мыкаюсь.

М а ш а. Хуже только гастарбАйтеры живут. А у вас, в Сибири, есть они?

П а н и н. Имеются.

П а н и н садится, достает из сумки журнал «Наука и жизнь», смотрит на часы,со вздохом раскрывает.

М а ш а. Была тут у нас делегация. Из Казахстана. Ничего, обходительные. Шапку свою подарили.

М а ш а достает из-под прилавка азиатский головной убор, зеркало и начинает примеривать.

М а ш а. Видели такое? Нравится? Правда, мне идет?

П а н и н. Эта штука называется «тебетей».

М а ш а. Тюбетеечка такая…

П а н и н. Это киргизы были, не казахи.

М а ш а. Позитивные такие.

П а н и н. Разные они. Как и мы.

М а ш а. Когда Союз развалился…

П а н и н. Развалили.

М а ш а. Что? Ну да, развалили. Все озверели прямо, дружка на дружку кидаются. А у вас, в Сибири, тоже мужиков меньше? Чем женщин?

П а н и н. Смотря где. В нашем городе, например, почти поровну.

М а ш а. А у нас зато – одни бабы. Замуж выйти практически невозможно. Просто подлость закона.

П а н и н. Как?

М а ш а. А какие остались – пьют без просыху. Как же нам без таджиков? Кто работать-то будет? Вам сахару сколько лОжить? Один, два?

П а н и н. Ложьте два.

М а ш а. Я вам еще лимончика порежу.

П а н и н. Просто слов нет!

Из коридора быстро и энергично выходит Ю л я. Она в дорогом полушубке, в красивых высоких сапогах. Длинные пышные волосы распущены по плечам, кажется, что со сцены в зал пошла волна духов. Золотые украшения подобраны со вкусом. Натягивая тонкие перчатки, Ю л я подходит к стойке регистрации. М а ш а торопливо снимает тебетей, прячет его.

Ю л я. Привет. Мой тут не пробегал?

М а ш а. Разве что проползал.

Ю л я. Нормально нельзя ответить? Отель, блин.

М а ш а. Ваш. Тут. Не. Пробегал.

Ю л я. Наверху его нет, значит, тут пролез. Вот что ты здесь вообще сидишь?

М а ш а. Если не верите, спросите вон у мужчины.

Ю л я оглядывается, замечает П а н и н а, читающего журнал. Пожимает плечами, осматривая его с недоверием. Но все же подходит к нему, так же энергично.

Ю л я. Извините.

П а н и н. Да?

Ю л я. Вам не попадался тут один молодой человек? Такой… Типа… рокер. В шапке вязаной и джинсах?

М а ш а. На попе отвисших.

П а н и н. Нет. Впрочем, я никогда не видел рокеров в вязаных шапках.

Ю л я. Вот же – гитара у вас.

П а н и н. И что?

Ю л я. Должны были видеть

П а н и н. Ничего я вам не должен, сударыня.

Маша приносит П а н и н у чашку чая, ставит перед ним на столик. Смотрит на П а н и н а с уважением, на Ю л ю – с неким торжеством. Ю л я снова пожимает плечами, поправляет волосы, отходит к стеклянной входной двери, смотрит на улицу.

Ю л я. Ну и гостиница… Ночью спать не давали, теперь хамят.

П а н и н (Маше, преувеличенно громко). Спасибо, милая!

М а ш а. Не за что. Печеньку не желаете?

П а н и н, жадно прихлебывая чай, мотает головой.

Ю л я. Разлетелась. В ресторане его покормят. И похмелят.

П а н и н. Вот это уже не ваша забота, девушка. С чего это вы решили, что мне обязательно нужно в ресторан?

Ю л я. А кто вчера тут, извините, вопил на весь город про «ах какую женщину?» Лабали так, что стекла тряслись!

П а н и н. Я не лабаю по ресторанам, с чего вы взяли?

Ю л я. Так… Прикид у вас стремный. Почем плащец оторвали?

М а ш а. А что такого? Был банкет, закончили вовремя. Нормальный бизнес. Клиентам, между прочим, нравится.

Ю л я. Можно еще в переходах бренчать. Тоже хорошо подают.

П а н и н. Опять ошибка. Староват я для переходов.

М а ш а. У нас и переходов-то никаких нет.

Ю л я. Да, дыра у вас редкостная. Значит, остается самое мерзкое. Вы – бард.

П а н и н. Ну, допустим.

Ю л я. Не люблю бардов.

П а н и н. И правильно.

Ю л я. Барды – это такие вечные неудачники с грязными ногами.

П а н и н. Жизненный опыт у вас – не позавидуешь.

Ю л я. Старые, обрюзгшие, с жалкими улыбочками. Воют чего-то… непонятное. Короче, самодеятельность.

П а н и н. Вот здесь я с вами точно не соглашусь. Некоторые теперь играют не хуже, чем в филармониях.

Ю л я. А что играют-то? О чем поют? Все про каких-то пиратов и прачек. Достали уже просто. Или про то, что в какой-то там Тарусе только петухи да гуси. Ну, что это такое? Нацепят улыбочки свои опухшие, и пошли – «надоело говорить и спорить». Сами уже всем надоели до чертиков.

П а н и н. Так вы не слушайте.

Ю л я. Как же – «не слушайте». Только телик включишь – вот они, красавцы. Улыбаются и воют.

П а н и н, наконец, не выдерживает, прыскает в чашку и смеется. Глядя на него, начинает улыбаться и М а ш а.

Ю л я. Ничего смешного. (В сторону, вполголоса.) Идиоты…

Из коридора выходит М а й о р о в – полный, холеный, в элегантном пальто, тщательно причесанный. Из-под расстегнутого пальто видны безупречная белая рубашка, дорогой галстук, шелковый шарф. Покосившись на смеющегося П а н и н а, обращается к Ю л е.

М а й о р о в. Ну что – не нашла?

Ю л я. Опять как в воду канул.

М а й о р о в. На улице смотрела? Может, к машине пошел. Мама звонила – уже на подъезде.

Ю л я привычно пожимает плечами и выходит из гостиницы. М а й о р о в снова смотрит на П а н и н а, потом обращается к еще улыбающейся М а ш е, протягивая ключ от номера.

М а й о р о в. Ничего себе – апартаменты у вас. Вода в раковине стоит, как в болоте.

М а ш а. Оставьте, пожалуйста, заявочку на сантехника.

М а й о р о в. А что, без бумажки никак нельзя? Просто позвонить нельзя?

М а ш а. Смотрите. Это не просто формуляр. Это форма отчетности.

М а й о р о в. Мне-то что за дело?

М а ш а. Вот где галочка – просто распишитесь, пожалуйста. Извиняюсь, такой у нас порядок.

М а й о р о в (расписываясь привычно, размашисто). А в три часа ночи сосед в душ полез. Плескался там, как тюлень, и почему-то скулил. Жалобно так. Но спать-то все равно не давал.

М а ш а. Сосед ваш сегодня съехал. Он вчера в казино продулся.

М а й о р о в. Да? И сильно?

М а ш а. Все спустил абсолютно. Рыдал тут полночи, рубашку на себе рвал. Вахтенный, проездом в Египет.

М а й о р о в (снова оглядываясь на П а н и н а). Так селите их хотя бы через номер. Все равно гостиница пустая стоит.

М а ш а. Обязательно учтем.

М а й о р о в. И первый канал не работает. Какую-нибудь Турцию идеально показывает, а своих – обязательно с рябью и без звука.

М а ш а. Заявочку, пожалуйста, оставьте – на антенщика. Спасибо за уделенное время.

М а й о р о в. Да что же это у вас везде, куда ни плюнь – все через бумажку? Кемпинский, ёлкина мать! Хилтон прибрежный!

В это мгновение из кармана панинского плаща раздается телефонный вызов – песенка «Без каких-нибудь особенных затрат». Панин быстро встает, отворачивается от М а ш и и М a й о р о в а, нажимает на кнопку приема.

П а н и н. Да, мама, слушаю тебя. Все в порядке, уже в гостинице давно. Да, да… В двух шагах от нашего дома. Новая, недавно открыли.

М а й о р о в с ручкой в руке подходит к П а н и н у и начинает бесцеремонно его разглядывать. Заметив это, П а н и н отворачивается больше, но М а й о р о в обходит его сбоку и, уперев руки в бока, рассматривает его еще нахальней.