Петр Киле - Восшествие цесаревны. Сюита из оперы или балета Страница 3

Цесаревна падает наземь и поднимается:

- Пока я молилась, совершая паломничество, на трон возвели мою тетку Анну Иоанновну… Приверженцы старины и иноземцы оказались проворнее… Вот мои горести.

5

Пикник на лугу у березовой рощи, за которой простираются озеро и дали, с маковками церквей Москвы на горизонте. Хор масок в окружении хоровода поселянок, выступающих поочередно, то в унисон. У берез музыканты.

Маски выступают с пантомимой, что хоровод сопровождает то плясками, то пением.

Со стороны озера идут цесаревна и паж Алексей Шубин, как видно, с непрерывными объяснениями влюбленных, поскольку ситуация вдруг возникла очень не простая. Им приходится соблюдать невольно или вольно дистанцию, до сих пор привычную для них, теперь же вызывающую то и дело недоразумения.

Звучат признания в любви, обостренные тем, что предстоит разлука… С возвращением двора в Петербург он должен вернуться в свой полк.

         ЦЕСАРЕВНАО, сладкая любовь! Какая мука,Когда грозит ей срочная разлука –До осени, до лета, до весны -И вместо счастья только сны…

6

Зима, катанья на коньках…

Цесаревна, входя к себе, падает без сил – от отчаяния:

- Мне на людях весело, но одна я страдаю, как никогда не бывало прежде. И вот я словно запела:

Я не в своей мочи огнь утушить.Сердцем болею, а чем пособить,Что всегда разлучно и без тебя скучно.Лучше б тя не знати, нежель так страдати всегда по тебе.

Фрейлины:

- Лекарь ваш приехал. Если вам так плохо, пустит кровь.

- Я не больна. Это любовь, какой я еще не знала. Впервые я думаю не о себе, а о нем – и голова кругом от пронзительного счастья, словно он рядом, и я – в его объятиях, нет, мы в танце с ним кружимся, я уношусь в прыжках вокруг него и упасть не боюсь, как кроме в его объятия!

Входит доктор Лесток.

Цесаревна приветливо:

- Арман, вы в Москве все это время были?

- Государыня, на этот раз я доехал до Петербурга.

- Значит, вы его видели! Передали мое письмо? Где его письмо?

- Увы!

- Его отправили куда подальше от меня?

- И это бы еще ничего.

- Его женили?

- И это было бы счастьем.

- Арман! Вы достаточно меня подготовили, скажите прямо, что с ним случилось?

- Алексей Шубин арестован и сидит в тюрьме в Усть-Луге. Идет следствие. Его обвиняют в заговоре.

- Это же бред!

- Вина его не доказана. Тем не менее, как у нас водится, его сослали, как дошла до меня весть уже в Москве.

Цесаревна, вся вспыхивая от радости:

- Его сослали сюда как уроженца, в наши края?

- Увы! Куда дальше.

- В Сибирь?!

- Дальше.

- Что там дальше? Арман, вы разыгрываете меня, каналья!

- Дальше – Камчатка. Столь велика зависть у Анны Иоанновны к вашей красоте.

- Хочешь сказать, моя красота повинна в судьбе моего возлюбленного?

- Нет, уродство вашей тетки.

- Мне от этого не легче. У меня нет сил плакать. Уложите меня в постель.

Лесток уходит, фрейлины укладывают спать цесаревну, впадающую в дрему, как нарочно, чтобы в горе сохранить душу живу.

Цесаревна, словно очнувшись или во сне, встает и словно уносится в танце, с поразительно легкими прыжками, пребывая в раздумьях:

- Влюбившись в парня, милого красавца, - он уроженец этих тихих мест и прапорщик Семеновского полка, и грамоте обучен, и смышлен, - в пажи взяла, чтоб только чаще видеть!

О, как распелись соловьи весною, весной любви, доныне небывалой, в такой любви все чисто, как в цветах.

Но Зависть свыше к красоте и к счастью обрушила на молодца гоненья. Виновен Шубин Алексей в любви и верности, а значит, он опасен!

Отправили на самый край земли, чтоб он пропал и след его простыл.

ЧАСТЬ  II

1

Санкт-Петербург. Деревянный дворец цесаревны в Смольном дворе, попросту Смольный дом или Смольный, рядом Нева и казармы Преображенского полка.

Весь дом в два этажа, с третьим в виде надстройки, шумит, все в движении, музыканты репетируют, песенники поют, фрейлины танцуют, камердинеры наводят порядок… Показываются и важные лица: пажи, вышедшие в камер-юнкеры и камергеры Петр и Александр Шуваловы, Михаил Илларионнович Воронцов…

Цесаревна у зеркал – в невольных раздумьях, как императрица Анна Иоанновна обошлась с нею, и тут проступают маски, казалось, лишь в глубине зеркал. Они прислушиваются, переглядываясь между собою со значением.

Цесаревна в постоянном движении, вполне выражающих ее мысли и переживания:

- Страх застил ей глаза при жизни, что же, подумала бы о душе своей и государстве, с миром бы почила… Призвала бы меня или Петра, наследника и русского престола и шведского, коли боялась нас, случайно заступив дорогу нам, по воле царедворцев-иноземцев…

Цесаревна, обращая взор в небеса:

- Но им решила передать корону, чтоб избежать суда… А Божий суд? Ты там, апостол Петр тебя не примет, гореть тебе в Аду за прегрешенья, не за тобою Правда на земле.

Снова вся в движении, полная усмешки и сарказма:

- Чревоугодница, прелюбодейка, нелепый шарж на женское созданье, карикатура на императрицу, что выродить могла на смертном одре, как глупость, равную злодейству!

Входит без стука камердинер Алексей Разумовский, красавец-мужчина, простолюдин по повадкам, с тонкими чертами узкого лица, с проступающей бородкой.

- Что, Алексей?

- Лесток говорит, что Нолькен здесь и Шетарди подъехали.

В большом зале, называемой палатой, для балов и приемов, со сценой, на которой идут какие-то репетиции, бродят посетители в ожидании выхода Ее высочества. Входят Лесток и французский посол Шетарди, к ним подходит шведский посол Нолькен.

Шетарди и Нолькен обмениваются приветствиями, взглядами, достаточно выразительными, чтобы Лесток угадывал перемены в их умонастроении, то есть в их переговорах, в какие и он вовлечен.

На антресолях маски обмениваются догадками, что там происходит.

Арлекин глубокомысленно:

- У Франции и Швеции в отношении России – общие интересы. Ништадскому миру 20 лет, Швеция достаточно оправилась, чтобы подумать о возвращении утраченных ею земель.

Пьеро:

- Война?! Франция поддерживает Швецию и готова помочь деньгами. Отлично!

Коломбина:

- Отлично?

- Это Нолькен.

- Но с тем, чтобы посадить на русский трон цесаревну Елизавету Петровну. В чем тут выгода, ясно!

Арлекин:

- Шетарди высказывает свои соображения, о чем сообщал кардиналу Флери: «Уступая склонности своей и своего народа, она немедленно переедет в Москву; знатные люди обратятся к хозяйственным делам, к которым они склонны и которые были принуждены давно бросить; морские силы будут пренебреженны, Россия мало-помалу станет обращаться к старине, которая существовала до Петра I и которую Долгорукие хотели восстановить при Петре II, а Волынский – при Анне. Такое возвращение к старине встретило бы сильное противодействие в Остермане, но за вступлением на престол Елизаветы последует окончательное падение этого министра, и тогда Швеция и Франция освободятся от могущественного врага, который всегда будет против них, всегда будет им опасен».

Пьеро:

- Нолькен явно не разделяет уверенности маркиза Шетарди, но с ним Елизавета всегда очень любезна и, вероятно, вполне откровенна. Впрочем, важно заполучить деньги от Франции на войну с Россией, вернуть утраченные земли и вновь возвыситься в Европе.

Нолькен обращается к Лестоку:

- Коли война затевается за возведение на престол Елизаветы, ее высочество должна взять на себя обязательства о возвращении земель Швеции.

Лесток, напуская на себя глубокомысленный вид, будто он не медик (без всякого образования), а дипломат:

- С этим сложно. На эту тему надо говорить с цесаревной.

И всё замирает и все разбегаются с известием о приезде Бирона: «Регент подъехал! Регент!»

2

Шум, движения, музыка в доме вдруг затихают – проносится известие о приезде его сиятельства Бирона, фаворита Анны Ионновны, ныне регента при Анне Леопольдовне и Иване VI… Зима, он в шубе, слуги, дворецкий, фрейлины…

Цесаревна камергеру Воронцову:

- Что это зачастил к нам Бирон, странно? При Анне Иоанновне не смел и говорить со мною лишний раз, но взглядами исподтишка следил…

Воронцов:

- В плену уродин пребывая, будешь скрывать свое пристрастье к красоте.

- Любитель страстный лошадей и женщин он обожает, верно, в том же роде, тем более в короне лошадь та, как воплощенье власти над людьми…